Увалень

[Читать до конца]


Впервые мы повстречали Увальня в лесу. "Мы" – значит, обычная пацанячья стайка, неразрывный круг друзей до гроба, намертво сплоченный приключениями и лихими авантюрами, какие бывают только в жизни девяти-десятилетних огольцов. Такие стайки всегда шумны и игривы, но закрыты для посторонних почище любого тайного общества. Десятилетние ребятишки – самые неподкупные люди на земле; в свой круг они принимают лишь достойнейших. Но Увальню это удалось.

Чем он нас покорил – сказать трудно. В тот знойный день на лесной поляне он, по виду наш сверстник, не был занят ничем, с мальчишеской точки зрения, полезным – не мастерил шалаш, не поджигал лупой жуков… – просто по-девчачьи нежился на солнце, развалясь в высокой траве. Гигиеной он явно пренебрегал – попахивало от него изрядно, чуть ли не мухи вились. "Купаться! Купаться!" – заголосили мы, крутясь вокруг Увальня в бешеном хороводе. И, хотя наш новый знакомец явно не желал покидать прогретую солнцем поляну, мы ухватили его под микитки и силой потащили к ближайшему озерцу.

Пловцом он оказался неловким – еле держался на скользком дне и всё норовил уйти под воду. Тогда мы и прозвали его Увальнем. Всякий другой мальчишка обиделся бы смертельно – а этот не сказал ни слова против. Должно быть, это молчаливое радушие, эта незлобивость и скрепили нашу общую дружбу.

С тех пор мы проводили вместе каждый летний день – купались, играли в футбол, бабки или свайки, воровали яблоки из чужих садов… Детская жизнь всегда доверху наполнена событиями, уникальными, неповторимыми – и каждый новый день всегда непохож на другой. Припомнить бы все эти дни, один за одним, нанизать как редчайший жемчуг на нить моих строк, перелить в слова их жар, аромат, искрометный восторг, щенячью беззаботность, проказы и проделки, да так, чтоб бумага полыхнула многоцветным фейерверком!.. – но нет, невозможно, как невозможно вернуться в детство, однажды его покинув… Но я о другом.

Наш новый приятель был никудышным спортсменом. В футболе он годился лишь на ворота, да и то большую часть матча проводил, бессильно привалившись к штанге ворот. Через заборы перекатывался бессильным кулем, и лишь при посторонней помощи. Помню, однажды мы, застигнутые во время грабительского похода на чужой сад, стремглав бежали от собак – и мне пришлось буквально тащить Увальня на себе, а потом подсаживать и перекидывать его через забор, за что я и поплатился клоком штанов. Впрочем, к ворованным яблокам Увалень – видимо, чувствуя свою вину – тоже не притронулся.

Однако никто лучше Увальня не мог выслушать, понять и молчаливо посочувствовать ребячьим заботам, так истово занимающим детскую душу. Ссора с родителями или первая, еще стыдная, симпатия к девчонке – всё легко и без страха поверялось нами надежному Увальню. И не было случая, чтоб он разболтал кому-то наши секреты.  Мы ценили это. Пожалуй, не погрешу против истины, если скажу, что первое представление о суровой, немногословной, но крепкой как сталь мужской дружбе дал мне именно Увалень. В некотором смысле он был самым взрослым из нас – не дурачился попусту, не бросал слов на ветер – мы, сорванцы, тянулись к нему как к авторитету и обожали до смерти.

Да и он многому учился у нас. К исходу августа, когда ветви яблонь прогибались под весом плодов, а садоводы сами на убой закармливали вчерашних воришек дарами природы – Увалень заметно округлился, распух – однако стал гораздо уверенней держаться на воде. Говоря по чести, к осени он уже мог переплавать любого из нашей шайки. Помню, когда смеркалось, мы, мертвецки посиневшие от холода, натурально силой тянули Увальня из воды, не слушая его глухого бурчания.

Но всему приходит конец. Нам пора было разъезжаться, готовиться к школьным будням… Да и Увалень со дня нашего знакомства изрядно разложился и очень неприятно пах. Поэтому мы зарыли его в лесу – на том же самом месте, где когда-то нашли.