Как Она стала тенью

Аннотация

1.В оригинале куски текста, разделенные между собой "*" были набраны разным шрифтом. Это поможет для прочтения.
2.Далее... "много выше тебя фигура" и подобные этому выражения намекают не на рост, а на моральное превосходство.
3.Чтобы предотвратить неправильное толкование концовки, сразу скажу: стала тенью - это значит: слилась с толпой, стала такой, как все, а не умерла.
Все. Аннотация закончена. Приятного чтения.


*
Когда они плакали, ее юные принцы, ей было больно… Она страдала невыразимо-нежной, безысходной тоской по ушедшему… Скользили  их пальцы по ее совершенному телу, шелест дыхания опалял своим холодом: «Ведь ты же понимаешь? – безысходность похожа на смерть?», - и они неизменно ловили ее взгляд, взгляд раненой волчицы. У нее не было прошлого, не было дома, не было любимого.
Помятые страницы книги, где между строк – пометки ее карандаша, на обложке – серые буквы на сером фоне, буквы вдавлены в стертую кожу и безымянны, лишь А и Н.  «Какое значение может иметь для тебя собственная слабость?» - спрашивает титульник, видимо – всё, раз так безжалостно оборван лист… За книгой – иллюстрации, неубранная постель, полная окурков от дешевых сигарет пепельница, почерневший от сырости угол комнаты… Зеркало хранит на себе ржавые потеки воды и крови… Зеркало вспоминает ее лицо каждое утро, и, заключая отражение в черную траурную кайму, насмешливо бросает блики на белые, с синими прожилками руки.
Когда у нее спрашивали имя, она отвечала: «Зэ. Тебе не нужно знать больше», - а значило оно – больше ничего нет.

*
Помнишь ее, у нее были добрые серые глаза? Помнишь ее, она жила далеко, но каждый день – в твоем дворе. Помнишь ее? – она обстригла свои длинные волосы и надела кожаную куртку. Помнишь, как она  остановила тебя и, глядя прямо тебе в глаза, сказала, что любит? Помнишь – она уходила, гордо распрямив плечи, и ни разу не оглянулась? И когда от нее остались лишь следы на снегу, ты побежал следом, но никого не увидел?

*
Тонкий нос с горбинкой делал ее профиль похожим на ахматовский, а повадками – уголовница. И не раз – ночи в милиции, протоколы, допросы, допросы, протоколы… И только дома, в норе своей вынимала серую тетрадь с буквами А и Н и дорисовывала новые штрихи своей жизни, жизни, которую не поменять и не вернуть, которую проживает, кажется, кто-то другой.  И тогда в тетради возникали странные записи… Неозаглавленные, непрерывные… протяженные… Страница за страницей… Будь же странником, ищи истину. И найдешь, быть может. Она искала долго. Когда зима заканчивалась, и наступало лето, она часто ездила за город, беря с собой ту же серую тетрадь. И там небо было голубо, а трава  чиста. И воздух там пах свежестью, а не бензином… Когда же поутру  рассвет заставал ее меж деревьев в промокшей от росы куртке, она улыбалась солнцу и вновь бралась за тетрадь…

*
Если тебе хочется знать, что было дальше, не брезгуй  подробностями, тогда оживет вся картина произошедшего, тогда, возможно, станет понятна твоя вина. Когда она уехала из города так далеко, что никто не мог и сообщить, где же она, наконец ты взволновался… Ты же помнишь, как тревожно билось сердце? Когда ее не стало в твоей жизни, ты понял, как опустела она… и какое большое место в ней занимала девушка с серыми глазами. Только раз ты сказал ей: «У тебя красивые глаза», и этого было достаточно…

*
Ее странная жизнь переворачивалась страницами календаря и тикала механизмом часов. Ее жизнь, похожая на непрерывный танец, когда кружишься, ищешь, жаждешь, до последнего вдоха, до последнего поворота, пока не поскользнешься, пока не упадешь… Как же долго ожидала она: год, еще один, третий, четвертый… И всё ходила по издательствам и говорила: «Ну, может, хоть ЭТО подойдет?», а ей отвечала: «Зайдите через пару дней», а потом, пожимая плечами: «Нам это не подходит. Не наш жанр. Слишком непонятно. Люди такое покупать не будут». И она разворачивалась и уходила… И запиралась в своей конуре, и вновь, через месяц, осунувшаяся, опустошенная, мысли все – на бумаге, выходила, и опять – просить, оббивать пороги, делать вид, что безразлично, когда отказывают.. 

*
Ты нашел ее в городе. Ты приехал. Встретился с нею. Теперь она была другой, не милой, не доброй. С холодной улыбкой и застывшими глазами встретила она тебя на вокзале. И ты долго стоял и смотрел на нее, не мог поверить, что - правда. А потом она попросила (ведь у тебя были связи): «Заплати редакторам. Помоги мне». А ты тогда рассмеялся. Помнишь, как ты стоял, смотрел на нее и смеялся, и говорил: «Ты что с ума сошла? Ты же писать не умеешь, как трехлетний ребенок пишешь. Нет у тебя будущего. Зря стараться не хочу». И потом недоуменно смотрел, как разворачивается и стремглав несется прочь ее высокая, много выше тебя, фигура.

*
А потом она перестала ходить по издательствам. Корректировка текста, работа секретаря, долгие ночи под кругом лампы… Долгие бессонные ночи без мыслей, со взглядом в пустоту. И разговоры с тенями. Она просто устала. Возможно, взять, сорваться с места, порвать с рутиной, и куда глаза глядят – отдохнуть, развеяться, но – не могла. Слишком много обязанностей, слишком многое не решено и недоделано. И по утрам опять на работу, и опять чужие тексты, когда понимаешь, что могла бы лучше, лучше во много раз, а – вот они, богатые, успешные… И сердце обливается кровью… И ночь становится похожей на день, потому что уже нет сил писать…

*
Ты знаешь, что стало с ней? У этой истории не было конца… Потому что – потерялась в толпе ее высокая, выше тебя, фигура… Потому что серые глаза перестали светится уверенностью, потому что – без любви могла, а без веры – нет. И сколько правды было в ее последних словах, словах, которые даже не сказала, не написала, а выжгла – «лучше». Ее последнее гневное слово, прежде чем она стала тенью.