Арсеньева с дочерью возвращается в Тарханы

           Воспоминания о первом бале Машеньки
             (Отрывок из повести в стихах "Детство Лермонтова")
                Пролог
               
День угасал, а тьма сгустилась в небе.
Чуть слабый блеск мерцающих светил
Был холоден, а свет и слаб, и бледен.
Стих ветер, снег на землю опустив.

Скучна дорога. Вьётся чистой, белой,
Однообразной торной полосой,
И лошади плетутся так несмело
В покорности медлительной, немой.

В слюду окна дорожного глядела
Девица – юный, нежный идеал.
В возке тепло. Жаровня ноги грела,
Укутанная кипой одеял.

- Устала, Машенька, голубчик милый? –
Спросила мать, молчанье, разрешив,
Чтоб разговором дочка оживилась,
От скучных мыслей тягость отлучив.

А девушка, сидевшая поодаль,
В воспоминаньях думала о том,
Была ребёнком, ей являлись люди,
Представ в воображении своём

Созданьями, каких искало сердце.
Наивно веря в сказку, в чудеса.
Пытаясь лаской солнечной согреться,
Смотрели в мир доверчиво глаза.

Все люди ей тогда казались лучше,
Чем те, что были созданы в мечтах.
Кто они были? Маше и не нужно
В подробности вдаваться о друзьях.

Как часто с ними время коротала
В нескучных церемониях бесед.
Её натура юная не знала,
Не ведала обид, потерь и бед.

Оставив прошлого былые думы,
Задумчивость своих девичьих грёз,
Ей виделся дорожный путь угрюмым,
Назойливым послышался вопрос:

- А не болит ли у тебя что-либо?
- Ах, маменька, оставьте вы меня!
В дороге едем две недели,  диво ль?
Как странно не понять, устала я.

- Читаешь очень много, друг мой, слишком!
И оттого головушка болит,
Романы и филОсофские книжки…
Колбасники все, шмерцы… Чёрт возьми!

Не допуская йоты возраженья,
Гармонью зычной в низком голоске,
Тон матери был резок в выраженьях,
Что властно звуки охали в возке.

- Подай-ка, Липка, одеяло по-мягчЕе,
Собачьей шерсти, вязанное. Вот…
Укутай ноги барышне теплее,
Да поплотней приткни, согрелись чтоб!

Приедем скоро, отдохнёшь в деревне.
В саду пойдём гулять, увидишь пруд,
С тобою в поле выйдем непременно…
- Вы помолчите, маменька, чуть - чуть.

Устала я, мне ничего не надо,
Нельзя ж, вы то про деньги, про зерно…
То, про собачью шерсть, что за надсада?
А лучше помолчим. Не всё ль равно?

- Ах, что ты, мой дружок, однако, нужно,
И деньги, шерсть, пшеничное зерно,
Когда всё это есть в дому, тому же
Мечтать, и жить, в спокойствии дано.

А впрочем, я тебе скажу: твою ли
Жизнь неземную нужно представлять
С волшебным счастьем. Маша, ты другую
Должна сейчас желать, и принимать.

Я о себе сужу: Да, некрасива
Собой я в юные года была.
Смиренна, право, в чувствах неспесива,
Когда за батюшку я замуж шла.

С ним жили ладно, и довольно часто
Он баловал подарками меня.
И до сих пор жила б я в счастье,
Но смерть – разлучница моя.

- Вам говорю же, маменька, покорна,
Смиренной буду и к тому ж,
Всегда, во всём… Оставьте разговоры!
Довольно, помолчим, я вас прошу-с.

Куда от разговоров мне деваться?
Кругом лежат снега и вдаль, и вширь.
Позвольте же, минутой забываться,
Могла б, ушла сейчас же в монастырь.

Мать в россыпь, и с упрёком рассмеялась:
- А воздыхатель петербургский твой?
Меня послушай, Маша, моя радость.
Пусть родовит, порядочный такой,

По службе на виду… Однако, право,
Очки он носит, значит не герой,
И даже, если он тебе по нраву,
Не выйдешь замуж за него, друг мой!

И не мечтай, голубушка! Напрасно!
Ха-ха! Она уходит в монастырь!
А петербургские балы? Прекрасно
Должна ту помнить сказочную быль…

И тишина тотчас же воцарилась.
Молчали, вспоминая первый бал.
Как звёздочка ярчайшая светилась -
Пред Машею впервые свет предстал.

Готовились заранее, задолго.
Мать не скупилась, сделан был заказ
Портнихе лучшей, и скорейшим долгом,
Устроив предварительный показ.

Из Петербурга всю родню собрали,
Из бабушек и тётушек просмотр.
Обновку и наряды обсуждали.
Спешив узнать: А весь ли будет двор?

Удачно ль выбран бал? Наряд подробно
Все разглядели, и одобрили его.
Мать беспокоилось, чтоб было модно,
Не позабыли ль впопыхах чего.

Последние советы в наставленье:
- Голубка! Ты застенчива, друг мой!
Дикаркою тебя сочтут и я в сомненье, -
Мать беспокоилась, качая головой.

Дочь уронила вдруг браслет жемчужный,
В волнении перчатку порвала,
Посматривали дядюшки натужно,
Произнеся напутственно слова.

На первый бал тепло благословили:
- Не беспокойся, Маша! В добрый час!
Племянницу в карету усадили,
И лошадей отправили тотчас.

Свершилось. Вот в наряде бальном,
Волнуясь под сияньем ярких люстр,
Ступила Маша на паркет зеркальный,
Вся в трепетанье неги новых чувств…

Играет локон, тюлевое платье,
Что белой дымкой вьются облака,
Блестит браслет жемчужный на запястье…
Она смущённым взором в зеркала

Тайком с оглядкой скромно посмотрела.
Вошла с благопристойностью манер,
Ступила в залу гордо, даже смело,
Отметив про себя: не хуже всех.

Арсеньева с достоинством и чинно
В роскошный бал препроводила дочь.
Заметили их. С простотой невинной
Был каждый познакомиться не прочь.

Да, приглашений к танцам было много,
Движенья Маши радовали глаз.
Мазурки, польки, вальсы, слава Богу,
Она во всём была участница сейчас.

А маменька толпу собрать умела
Всех возрастов и разговор вести.
В роскошном кресле чопорно сидела,
Немало обожателей прельстив.

Окончив танец, Маша подходила.
Устало возле матушки на стул
Садилась, но бесед не заводила.
Внимала речи. Взгляд её угрюм.

Кто мог понять причину этой грусти?
Задумчивость, медлительность во всём.
Но эту тему, мой читатель, мы пропустим.
О ком ты, Маша, думаешь, о чём?

Уложены в причёску туго косы,
Тяжелый, не девичий её взгляд,
Улыбка, крупный рот, черноволоса,
Огромные глаза, лицом смугла.

И с вечера того, замечу, кстати,
И кавалеры, и иная знать,
Все Машу стали, уваженья ради
Мариею Михайловною звать.