Деда, Деда, Дедулечка

Так получилось, что я рано стал дедом. Рано «родил» Кольку, Колька также рано произвел на свет Димку и вот, в какие-то сорок два года—всего то ничего—я оказался дедом. Подумать только—дед во цвете лет!
          Поначалу я не очень-то интересовался Димкой. Как ворчливо говорила Димкина бабушка, моя жена, я еще не наработался, не наигрался в свои военные игрушки. Да и Димка не очень интересовался мной. Он что-то верещал, разбрасывая кубики или игрушки. Потом играл в яслях в гуси-лебеди, и дома рисовал картинки. Сначала солнышко,  разных зверушек. Потом маму и папу-геолога со здоровенным кайлом, которое выглядело как боевая палица размерами с отца:»Папа у меня большой и сильный!» Наконец, дело дошло до меня. На Димкиных рисунках  я выглядел настоящим самураем: усатый, в большущей фуражке, перепоясанный ремнями, с маршальскими звездами на погонах, с турецкими ятаганами в обеих руках. Под ремнями у меня были гранаты, на ногах громадные сапоги с шипами. «Это, чтобы отбиваться от врагов, дед,  если все твое войско уничтожат, а у тебя кончатся патроны и гранаты,»--объяснял мне Димка. В его воображении я выглядел Пиночетом, но не обижался.
   Время бежало. Димкины родители, как и мы когда-то  с Зиной, мотались по всей стране . Только мы служили ближе к границам, а они кочевали по глубинке—Сибирь, Средняя Азия, Алтай Дальний Восток--, выискивая там всякие полезные ископаемые. Димка сидел на бабушкиной шее. Я пока отбивался, прикрываясь мужскими делами. Еще не хотелось окончательно становиться дедом.
   Но жизнь заставила—у Димки заболели ушки. Прилетела с Камчатки Галя, Димкина мама. Начались хождения по врачам, компрессы, кормление с ложечки, Димкины «не хочу--не буду», женские вздохи—охи.  Сердце мое стало обливаться кровью. Я понял—парня надо выручать.
   Однажды, когда этот проклятый отит на время отступил, женщины, после долгих колебаний, вывели прозрачного ,в косыночке, сыночка и еще более дорогого внучонка в наш орущий, стреляющий, бегающий двор, Димка в растерянности стоял один, с этой надоевшей ему лопаткой и не знал, как вернуть себе этот прекрасный мир, который вдруг стал ему чужим. Тут-то я окончательно решился. В моей голове созрел план вызволения внука из плена болезней и мальчишеской неуверенности в себе.  Это была дерзкая, решительная операция по типу тех, которым меня учили в военной Академии.
    Нет, я не полз ночью по пластунски под бабушкиной постелью, не перекусывал ночью Димкины компрессы, мы не мчались, петляя и увертываясь, под «пулеметным» огнем маминого отчаяния и «артиллерийской» канонады бабушкиного возмущения. Я, как ни в чем не бывало, приехал пораньше с работы и сказал, что Димке не мешало бы прокатиться по Москве . Димка сразу согласился, а женщины не заподозрили подвоха.
   Стоял   теплый сентябрь. Деревья были желтыми, но солнце грело по-летнему. В машине на заднем сиденье лежало мое тайное оружие—плавки, полотенца, купальные шапочки и тапочки и даже плавательные очки. Мы мчались к бассейну на Кропоткинской, к той открытой громадной чаше ,которая была на месте восстановленного храма Христа Спасителя. 
   --Дедуль, куда мы мчимся? Что, пожар где-то?
   --Нет, не пожар, но дело срочное,--начал я игру с Димкой –Понимаешь, мне позвонили и сказали, что в бассейне « Москва» куда-то вытекает вода. Туда втекает, а обратно- не туда, куда надо. Купаться нельзя, мелко. Вот и попросили меня. Я же заслуженный ныряльщик!
  Димкины глаза засветились и тут же потухли.
  --А что я буду делать?—спросил он.
  --Как что, помогать мне.—бодро ответил я.
---Что нырять? Я же не умею, потом- бабушка…У меня ухо…  --заканючил Димка. Я ожидал и перешел к решительным действиям. Мне помогало то, что Николай научил этим летом Димку не бояться воды. Он запускал сына в воду с надетым надувным кругом и каждый раз незаметно для Димки спускал воздух. Димка ,не замечая подвоха, отчаянно барахтался и под конец лета уже худо-бедно держался на воде. И все же к этой стихии он относился с опаской, а до ныряния дело вообще не дошло.
--Зачем нырять?—начал я—Ты будешь на поверхности, а я внизу, на дне. Будем измерять глубину. У меня веревка есть… Ты не забыл, как плавать?

--Не забыл…А круг?
--Круг есть…вон на заднем сиденье ждет тебя.
--А ухо?
-- Ухо мы замажем специальным составом, и после задания разогреемся под душем и в машину,--отбивался я.
--А бабушка?
--Бабушка у нас умная. Она понимает, что у мужиков есть свои дела.—решительно ответил я с внутренней дрожью от предстоящей встречи с бабушкой.
--Потом, понимаешь, надо в жизни уметь добиваться своего собственными силами и головой.
--А что значит»своего»?—спросил Димка.
--Это значит добиваться какой-то цели. Вот ты хочешь выздороветь?
--Хочу.
--А что для этого делаешь?
--Как что? Таблетки всякие принимаю, а эта микстура бабушкина…она же горькая, а я её пью. Ты её пил, дед? Я отрицательно помотал головой,--Вот попробуй, тогда будешь говорить.
--Я ничего не хочу говорить,--пробурчал я, как будто рядом была бабушка. –Вернее я хочу сказать—ты не хнычешь, пьешь эту чертову микстуру, которую тебе подносят на ложечке, и больше ничего не делаешь, валяешься целый день перед «ящиком».
--У меня же режим, дед.
--Режим! Бегать, прыгать—вот твой режим. Тогда быстрее вылезешь из болезни! А ты все на ложечку надеешься. На двор  только через стекло смотришь. Нет, брат! Так дело не пойдет. Надо уметь вытаскивать себя собственными силами—как Мюнхгаузен себя за волосы. Вылезай! Приехали.
   Я специально остановил машину так, чтобы Димка мог увидеть бассейн сверху, во всей красе. Это было праздничное  пятно на деловом лице города. Громадная ванна с голубоватой водой обрамлялась приземистыми павильонами-раздевалками, на крышах которых были солярии. В центре ванны, как нарядная разлапистая елка, возвышалась десятиметровая вышка.  Под ней маленький прыгательный бассейн, за ним спортивный с пятью дорожками, отгороженный от общей ванны бдительными бабульками-дежурными. Туда-то я и вел Димку. Сам когда-то выбивал очередную хворь, да так и прижился.
   В бассейне шел очередной сеанс и все разноцветье шапочек и плавок шумело, плескалось, смеялось… И только на спортивных дорожках шла сосредоточенная работа: готовились рекорды.
--Пошли, Рыжик, нас ждут—оторвал я Димку от этого зрелища.
--Теть Кать, мне сегодня две  резиночки,--просунулся я головой в окошко выдавальщицы номерков в раздевалку. Номерки были на резинках, которые одевались на ногу.
--Это кого ж ты привел, Степан Тимофеич?—высунулась баба Катя из своей кабинки, с умилением, как все пожилые женщины, давно вырастившие детей и внуков, разглядывая Димку,--сынок вроде, больно похож.
--Внук, внук, Катерина Петровна. Куда уж мне…--загордился и засмущался я.
--Как куда! Все туда же…Не забыл поди? Иль стесняесся?
--Не до этого, Петровна. Внука надо на ноги ставить. Вот, привел…
--Ну, ставь, ставь, коли не до этого,--пробурчала добродушно Екатерина Петровна. Она была словоохотлива—эта, быть может уже одинокая старуха: скучно сидеть целый день в тесной кабинке.
   Мы разделись и залезли под душ. Надо было как следует разогреть Димку.
--Пошли ,Димыч!—бодро скомандовал я.
--Пошли…--обреченно согласился Димка и протянул мне свою маленькую ручонку. Мы зашлепали по кафелю выходной галереи к воде. Я разбежался и, прыгнув в воду, поднырнул под уплотняющую резиновую створку. Подождал. Димки не было. Мимо с шумом-гамом проносились мальчишки. Начиналась очередная тренировка. Я пронырнул обратно. Димка с растерянным видом стоял у края бассейна и мелко дрожал.
--Мне холодно, деда!—заплакал он.
--Ну, что ж пойдем еще погреемся,--попытался ободрить я внука.
  Мы еще раз постояли под душем и даже зашли в маленькую сауну, «гревку», как называли её мальчишки. Димка с опаской поглядывал на железную бочку. Полную раскаленных камней. На полок не полез, посидел на нижней полке.
  Со второй попытки мы все же попали в воду. Я вспомнил, что можно обойти эти злополучные створки, выйдя летним путем прямо на бортик бассейна. Димка долго не мог оторваться от поручня лестницы.
--Деда, здесь глубоко-о-о!—канючил он и опять мелко дрожал. Наверняка со страха. Но я снова потащил его в парную. В тот первый раз мы вообще больше грелись, чем купались. Уже потом, зимой, его нельзя было вытащить из воды. А тогда нам было страшно обоим: Димке с непривычки, мне—от того, что моя затея может плохо кончиться.
   Я все же затащил Димку в воду и он судорожно и неуверенно барахтался в ней, поминутно цепляясь то за бортик бассейна, то за поролоновый кружки дорожек. Я творил чудеса. Я делал то , что не делал лет тридцать: нырял, кувыркался, просто дурачился в воде. На меня с изумлением и наверное с понимающей жалостью смотрели строгие дежурные. А тренеры—с явным осуждением: вот чудак, вместо того , чтобы отдать нам на обучение, мучается сам! Да еще не по науке. Но мне хотелось именно самому и пусть не по науке—зато с любовью.
   Димку же все мои старания мало трогали . Вернее он на минутку увлекался. Но потом, когда у него что-то не получалось, он снова начинал пищать и я несся в гревку, прижимая к себе это маленькое, дрожащее тельце.
--Ну ,что придешь еще?—спросила баба Катя, когда мы уходили.
--Приду-у-у…-вытянул Димка губы, согласившись скорее по интуиции, а там  видно будет.
   Дома нас ждала бабушка. – Что-то вы долго так. Уж «спокойной ночи малыши» были а вы все где-то куролесите.  И красный он какой-то…--сказала она, строго смотря скорее на меня, чем на Димку. Я почувствовал себя маленьким и провинившимся.
  --Понимаешь, Зиночка, мы здесь это самое. Ну как тебе сказать…--неуверенно начал я,--В общем мы в бассейн заехали…немножечко.
--И что, промокли?
  Зина постепенно наливалась гневом. До нее начал доходить смысл содеянного  мною. Запахло порохом. Но выручил Димка.
--Бабушка! Не беспокойся—мы же хорошо вытерлись.
--Ах вытерлись? Значит у вас и полотенца были!
--Ну конечно! Мы ведь купаться поехали… а ты думала, что мы туда случайно провалились? Там очень здорово. Я буду туда ходить.
   Не знаю, осознанно или нет, но Димка мужественно взял огонь на себя. Эта минута многое решила в его жизни. Меня бы не послушали, но я все же вылез и наверное зря. Ну, не мог же я оставить внука:
--Понимаешь ли Зиночка, Димку надо бы закалять… и вообще пора…
--Что значит»пора»! Сам уже дозакалялся  до прединфарктного состояния! Не помнишь, как я месяц назад тебя отхаживала!
--Так то месяц назад…
--И внука хочешь загубить! Солдафон несчастный…
  Не находя больше слов, Зина в сердцах хлопнула дверью. Мы с Димкой посмотрели друг на друга и улыбнулись.
 
   Димка давно спал крепким, безмятежным сном. Таким сном, каким спится только в детстве. А мы с Зиной отстранённо лежали на разных диванах и напряженно прислушивались к Димкиному дыханию. «Господи, только бы он не закашлял, не застонал»,--молил я судьбу. А Зина? Чего ждала она? Подтвержденья своей женской правоты или нет? Наверное и того  другого. В первом случае Димка должен был заболеть после моих солдафонских процедур и тогда она бы подтвердила свой непререкаемый авторитет. А во втором исходе был бы прав я, поскольку Димка остался здоров.
  «Ах, женщины,--думал я,--Вы нас рожаете, растите, воспитываете…А как отпустить, так  с муками, с болью, иногда с криком, через разрыв.» Я вспомнил свое безотцовское  детство, себя—хилого, неуверенного в себе, заливающегося краской или дующегося по любому пустяку. А сколько болезненного самолюбия таилось внутри! Долго выбивал из себя все это…Да, куда там. До сих пор осталось, знаю…  Великий генетик всемогущий Бог с глубоким замыслом создал пару—Адама и Еву. Как говорят генетики, женщина это консервативная память человечества/ с двумя Х-Х хромосомами./ Она хранит в себе отобранный веками генофонд и живет, как правило, дольше мужчины. А мы, мужчины, который век «работаем» на улучшение генофонда/своей У хромосомой/, создавая гениев или олигофренов, напарываясь на кинжалы, закрывая амбразуру…Закон природы. Ничего не поделаешь. И все же . Если ты силен, ловок , умен, настойчив,--это как правило передается твоим детям/фенотип/. Так думал я, постепенно засыпая. Ночь прошла тихо.
    Утром я рано умчался на работу и ближе к обеду позвонил домой.
--Ну, как там?—буркнул я в трубку с некоторой дрожью.
--Что как?—с вызовом, но кажется уже примирительно, ответила Зина.
--Димка, ты. Галя…Ты же знаешь?
--Знаю, знаю…Я всю ночь не спала…из-за тебя. Галя на работе. А Димка вроде ничего, не кашляет…Да, подожди ты…Дай договорить. Сам-то как?
--Я--нормально,--бодро ответил я, хотя где-то покалывало и голова была ватная
--Дедушка, дедушка! Мы сегодня пойдем в бассейн?—услышал я в трубке Димкин голос и  сразу за ним Зинин:»Вот, разбежался! Сегодня к врачу  надо идти… Что он скажет, так и будет.»  Я знал, что с бабушкой палку перегибать нельзя и сказал Димке:
--Понимаешь, Димыч, надо начинать постепенно, через день хотя бы…
--Ладно,--буркнул Димка.  Но врачу к  поликлинику я все же позвонил.
Через десять дней мы все же пошли в бассейн, а потом еще раз и еще… В конце месяца  я пристроил Димку в секцию и водила его Зина, а я забирал. В тот год Димке исполнилось четыре года.
  Уже позже, когда ему было семь лет или восемь, мы ходили под парусом по Волге в районе Дубны. Я был один на шверботе под парусами на середине реки. Внезапно налетел шквал. Суденышко  залихорадило. Я заметался, убирая паруса. И вдруг услышал Димкин крик: «Дед! Я—сейчас!» Димка уверенно бросился в воду и поплыл ко мне. Я задохнулся испугом, кольнуло сердце: ведь не бассейн—река, да еще какая!  Броситься навстречу! Нет, подожду, вытерплю…Все будет хорошо. Доплывет… Должен доплыть…  И Димка доплыл.