Антиподы. Часть первая

    Автор картины Антон Бугаев.               

   1.Лифт

Я зажмуриваю глаза. Невольно стискиваю зубы. Лицо краснеет, мне кажется, что я задыхаюсь. Но ничего, минуем Центр, и станет полегче. В этом лифте нет камеры наблюдения, и освещения тоже,  я попросила, чтобы Гошик её снял и выдернул всю проводку – чтобы особо любопытным неповадно было подсматривать. Потому что не хочу, чтобы кто-нибудь знал, насколько бесстрашная  Клото боится кататься в этом чёртовом лифте.

Тёмная кабинка едва слышно погрохатывает, устремляясь всё дальше и дальше, где ждут меня антенны радионета. Первый десяток этажей лифт проползает не слишком быстро, не разгоняется быстрее пятидесяти  километров  в час. Как обычный пригородный поезд из  Кунцево, на котором до войны мы с мамой и братьями столько раз ездили на дачу. Зато потом  резко ускоряется, и надёжные ремни  жестоко вдавливают меня  в неудобное сиденье, предохраняя от возможных ударов при «транспортировке»..

Трясёт поначалу очень сильно, кажется, механизм уже порядком поизносился. Когда-нибудь он доломается окончательно, а так как починить его сейчас невозможно – времена не те, с кем-то из нас здесь обязательно случится несчастье. Даже думать об этом не хочу – нет сил.

Меня подташнивает, как обычно, но система вентиляции исправно нагнетает воздух в непроницаемый гигантский гроб из термополлония.

Мне кажется, что я слышу бульканье магмы, словно  она огненными струями обтекает  кабину лифта, хотя на самом деле аэротуннель надёжно защищён непроницаемой обшивкой…  Или это в моих ушах шумит от страха? Волна боли проходит через всё моё тело, я на секунду теряю сознание. А потом становится легче.

Всё идёт путём. Еще часов шесть  - и я на месте.

«Бог мой», - думаю я, глубоко неверующий человек – да и как можно во что-то верить после всего, что случилось с нами? «Пусть лучше мне каждую ночь снится адский пёс  саддом перед случкой, чем я хоть раз ещё прокачусь  на этой машине смерти».

Очнувшись, выползаю наружу. Глаза постепенно привыкают к свету, скудно сочащемуся сверху через разбитые окна Приёмной. Шагаю по стеклу, оно хрустит под ногами, как свежий лёд на катке.

Теперь надо подняться вверх этажей на шестнадцать. Пешком. Но по сравнению с тем кошмаром, который я пережила в лифте, это кажется плёвой задачей. Сейчас  немного отдохну – посижу, скрючившись, на полу, сгрызу шоколадку из НЗ, соберусь с мыслями.

          И   себя соберу, как разрозненный детский конструктор.
 
И – готово. Бесстрашная и мудрая Клото, отдохнувшая,
пригладившая вздыбленные в приступе клаустрофобии волосы и приобретшая вновь человеческий облик, готова предстать перед своими…людьми? Подчинёнными? Друзьями? Теми, кто с  некоторого времени верит мне?  Перед теми, кого я люблю больше себя самой. Наверное.

                2
                Беда

Я привезла с собой воду. Десять двадцатилитровых канистр остались в лифте. В них - чистая вода, вылившаяся из тропических небес на другом конце Земли. Этого до смешного мало для трёхсот человек, но хоть что-то…   Чтобы мы продержались в ближайшие несколько часов, пока ребята не найдут новый чистый источник. Её надо поднять наверх, но это уже не моя забота. Там, откуда я приехала, мне помогали загружать её в лифт два брата-ирландца, оба веснушчатые, рыжие и зеленоглазые. Здесь тоже хватает мужских рук. Пока.

Кроглы опять нашли и обрубили живой участок водопровода. Наверняка даже запаяли радиоактивной блямбой, опечатали и написали на трёх языках со всеми мыслимыми и немыслимыми ошибками: «ВОда нет. Не пит. Собственно колонии». В переводе на русский язык это означает: «Сдохните, пожалуйста, быстрее. Мы не хотим марать об вас наши длиннопалые руки. Подпись: хозяева мира – господа кроглы, временно исполняющие обязанности палачей на планете Земля».

Ненавижу.

Хуже всего, если мы потеряем возможность забирать воду ДО того места, после которого в любом источнике может быть только одно – смерть.

В результате  короткого блицкрига кроглов, необъявленных военных действий вся Земля изрыта взрывами крошечных квазиядерных бомбочек, и множество вод вышло на поверхность, а реки пересохли и превратились в извитые длинные могилы отходов.

Я поднимаюсь на поверхность. Лёгкий ветерок шевелит мои волосы. Два с половиной года назад я только порадовалась бы этому ветру и ласковому тёплому солнышку. А теперь оно, как невольный враг, ускоряет процессы разложения и распространяет зловонные миазмы, которые отравляют всё вокруг.

Зажимаю лицо платком и иду вдоль чёрно-зелёного болота, периодически извергающего огромные пузыри зловонного газа. Год назад здесь было метро.

Когда случилась эта беда, и кроглы нашли причину для истребления одной из самых немногочисленных и молодых рас во Вселенной – землян, причину надуманную и высосанную из длинного мерзкого пальца, многие люди не нашли ничего глупее, чем спуститься в подземные тоннели. По слухам, они просуществовали там несколько месяцев, пытаясь создать что-то вроде города или государства под землёй. Организовали коммуникации, развивали инфраструктуру и думали, что отсидятся там, пока кроглы не одумаются или свистнет рак на горе. Кроглы, особенно не утруждая себя, уничтожили их, полностью затопив тоннели.

Вообще, по моему мнению, эти шестипалые желтоглазые твари потешаются над нами, как злобный подросток над младшими беззащитными ребятами. Наблюдают, будто за подопытными насекомыми или мышами. А надоест – скажут: «Бу!»,  и всё закончится. Вот и мы, последние из могикан, всё ждём и ждём этого «Бу». И всё равно надеемся выжить. Мы выживем. Если не мы, то кто?

Последняя ветка была затоплена несколько месяцев назад. Сколько там оставалось человек – никто не знает точно.

Я иду вдоль по тропке между глыб развороченного асфальта. Запах уже нестерпим, но осталось всего двести-триста шагов, и я дома. Рядом взбухает очередной пузырь и лопается с глухим звуком. Серая пена взрывается и брызгает на мои ноги в Гриндерсах. Ботинки практически непроницаемы, но всё равно очень неприятно. В клочьях серой пены я вижу руку девушки в пластмассовом широком браслете. Невольно останавливаюсь. Кисть совсем на поверхности, можно разглядеть даже цветочки, нарисованные на пластике незамысловатой рукой китайского художника. Пальцев не видно, они словно цепляются за что-то под водой. Кукла! Крошечное тельце поднимается следом, рука побольше сжимает маленькую. Или? Это не девочка-подросток с куклой, а …
Ускоряю шаг и бессмысленно думаю: что лучше – если это девочка и кукла или если мать и ребёнок? Можно, в принципе, подцепить тела палкой и рассмотреть поближе.

Но я не буду этого делать. Не потому, что боюсь или противно. Мне очень некогда.

                3
                Саддом

Нас триста или три тысячи  - я не знаю до сих пор. Судя по посещаемости радионета, нас гораздо больше. Иногда на улице я слышу отголоски «громовых» ретрансляторов, как называют их мои маленькие племянники. О том, что многие из нас обречены, я не хочу думать и запрещаю другим.


Что утешает единственно: если даже мы не знаем точно, сколько нас, живых скитальцев, осталось ещё в затопленном городе, то кроглы и подавно.

  Мы не сидим на одном месте – мы бегаем. В последнем своём убежище, правда,  просуществовали не меньше трёх месяцев.

Это меня настораживает. Я каждый день спорю с Кати, Гошиком и Аароном на предмет того, что пора бы нам и свалить отсюда, право слово. Слишком уж всё спокойно, как мне кажется. На их месте, я бы переправила на лифте детей, а потом уж и остальных.

             Аппаратуру тоже, а радионет подождёт несколько месяцев. Правда,  Гошик говорит, что на той стороне вполне можно было бы смонтировать и наладить оборудование, и вести передачи без перерыва. Но я стою на своём. Та сторона  для кроглов должна быть абсолютно мёртвой. В ней – наше спасение. А вот аппаратуру я здесь не оставлю. Лишиться всего, созданного и выстраданного за полтора года - это выше моих сил.

Я поднимаю глаза и вижу саддома. Этой твари мне только не хватало! Осталось-то пройти всего несколько шагов…   Жрал, небось, тут, даже не хочу думать, что. В общем, это обыкновенный сторожевой  пёс кроглов. Кто же виноват, что такой страшненькой вышла порода? Впрочем, под стать своим уродливым хозяевам.

Это огромное животное в холке доходит до пояса человеку среднего роста  и смахивает на ночной кошмар подростка,  начитавшегося на ночь «Собаки Баскервилей». Чёрная как смоль кожа плотно обтягивает скелет. Хвост, раздвоенный на конце, как змеиный язык, волочится по раздолбанному асфальту. Красные глаза в утопленных глазницах, ушные отверстия – никакого намёка на ушную раковину.  У животного совсем нет губ, два ряда точёных клыков скалятся в ухмылке.

А вот «собачка» залаяла на меня  - совсем по-собачьи. Разве  ниже, тона на два.

Я вспоминаю, как с мамой смеялись над Лилой Вович в «Bonnet Corporation» , когда она в два счёта расправлялась с прыгающими собачьими скелетами. Я так не умею. Для милого саддома  у меня припасён электрошокер. Его действия вполне достаточно, чтобы выключить собачку на несколько минут, за которые я, взяв ноги в руки, добегу до укрытия. Правда, за  время скитаний я стала гораздо проворнее, чем была раньше, хотя и в прежние времена на здоровье, в общем, не жаловалась.

Кроме одного момента. Я - дипломированный и без хвастовства талантливый инженер-радиоэлектронщик,  с детства и по сегодняшний день безнадёжно страдаю дисграфией.

Что кажется совершенно невероятным для дочери весьма образованных родителей.

            Отец – физик – ядерщик, мама – инженер-электрик, филолог и юрист в одном лице. А вот!

Собачка, наверное, этим и возмущена.  Поэтому стоит тут на моём пути и скалит навстречу свои омерзительные клыки.

- Что, надоело грызть мервечинку? Свежатинки захотелось, да? – спрашиваю я саддома. У него наверняка есть имя, зовёт же как-то его хозяин крогл. Сейчас спрошу!

Тварь уже не лает и не рычит, она прижала огромное смоляное тело к земле и ползёт на меня.

Я стою не шевелясь и жду того практически неуловимого момента, когда туша остановится и взлетит в воздух, чтобы приземлится на землю уже со мной вместе, сжимая зубами моё горло.  Я   свита в кольцо, как новая несмазанная пружина в гараже старшего брата Майка. За полсекунды в голове проносятся мысли: « Надо было попросить, чтобы встретили…  Забрать воду… Сказать маме…  Ванечка и Марьюшка…». Время останавливается, оно сжимается вокруг меня и саддома, становится нечем дышать, но это совсем иное ощущение, не как в лифте. Там мной владела неконтролируемая паника, а сейчас голова совершенно холодная. Я слышу, как скрипят песчинки под когтями ползущей твари - саддома. Мне кажется, что он ползёт уже вечность, и я мысленно тороплю его, едва сдерживаясь, чтобы не броситься первой. Наконец я вижу, как туша взлетает в воздух, медленно-медленно, как в старом фильме, и также неспешно – так мне кажется – выбрасываю навстречу правую руку. Несколько змеистых сине-багровых молний вылетает из моего шокера, они прикладываются прямиком к багровому носу саддома. Животное падает на землю – уже стремительно, и я понимаю, что прошла всего пара секунд. Туша лежит без движения. По-моему, он скончался.  Шесть тысяч вольт, как-никак.

- Прости меня, неведомый крогл. Мир праху твоей зверюги, - я перешагиваю неподвижное черное тело и оседаю на землю. Запас энергии на сегодня кончился. Чьи-то руки подхватывают меня, я не вижу, кто это, по уверенному захвату определяю Гошика, шепчу ему « Воду из лифта заберите» и почти с удовольствием надолго проваливаюсь в обволакивающую темноту.

                4
                Дома

Спустя несколько часов я сижу в кресле, закутанная пледом, и глотаю горячий напиток. У чая химический вкус, но лучше пить химию, запасов которой у нас достаточно, чем заваривать возможно отравленный цикорий, который сорняком прорастает тут и там через проломленный асфальт, как это делают Гошик и Майк. Они смеются надо мной, мол, мы до сих пор живы. Я отвечаю: «Зато дети у вас родятся с двумя головами. Или с тремя». На что они возражают, что у меня вообще никаких детей никогда не будет, потому что я  - пацан в юбке. Это неправда, знали бы они… Ну ладно. Переживём беду – там видно будет.

У нас большой совет.

- Клото, у нас нет другого выхода. Коммуникации развалены. Придётся рыться у метро, - говорит, нахмурясь, Гошик.

- Бурить будем? – ехидно спрашивает Майк, мой старший брат. Он у нас доктор, и сейчас стоит в дверном проёме, не сняв заляпанный халат – только вышел из «операционной», и  курит в сторонку. – До или после? Давайте после, это проще всего. Будем кипятить! Вон Клото у нас не брезгливая вовсе.

- Будем копать. Руками, - Гошик нервничает. Его губы потрескались и пересохли от жажды. Ради жены и пятилетнего сына он отказывается от воды. Судя по всему, он не пил уже сутки. Глаза его всё время упираются в шкафчик со спиртным, его у нас много, но Майк строго запретил возлияния – алкоголь выводит из организма и без того дефицитную воду.

- Надо принимать решение, - это маленькая Кати. Она поворачивается, я вижу в её глазах слёзы. Ну вот, теряет последние капли жидкости . – У нас нет выхода, надо переправляться. Клото?

- Сколько времени мы можем продержаться, Майк? – я обращаюсь к брату. Он опустился на корточки, уголки губ легонько подрагивают, то ли от усталости, то ли от смеха, то ли… - На сколько хватит этого запаса воды?

Он бросает на пол выжатый окурок.

- Дня на три. Еле-еле. Отправим за водой кого-то ещё. Вон  Клото опять хочет прокатиться, да, сестрёнка!

Я взрываюсь:

- Надо принимать осмысленные решения! И верные! Кто вам сказал, что там – безопасно? Лифт сломан, я не уверена, сколько людей он сможет перевезти за один раз, а если он не вернётся, мы потеряем последнюю надежду на спасение. Я считаю, нужно найти другой источник. И только если нам это не удастся, начнём эвакуацию.

Аарон, мой второй брат, молчит. Мне хочется крикнуть ему: « Эй, где же твоя юридическая мудрость, милый мой адвокат! Скажи, как нам поступить, неужели семь лет зубрёжки не вложили в твою голову, помимо юридической казуистики,  тонкое знание мира и ответ на вопросы -  как быть и что делать?  Но нет, никто не хочет принимать рокового решения. Проще  свалить всё на Клото, проектировщика, программиста, журналиста, диктора, хозяйку радионета, первой на Земле ожившей после войны сети, и просто отважную юную женщину.

- Сцепите зубы и пойдёте искать воду. Гошик, сформируешь группу, - он молча кивает. – Кати, отвечаешь за детей и женщин. Проследи, чтобы свежая вода была у всех, но не транжирьте её понапрасну. На лифте за водой поедет Аарон.

Аарон согласно кивает. Он готов на всё, лишь бы самому не принимать решений.

- Ага, не транжирьте, - ёрничает Майк. – А если срочно операция на мозге? Нашим лидерам, чтобы не казались мудрёнее других. Да, Клото?

Помолчал бы, что ли, умник.

- Да, - говорит вдруг Кати, и у меня обрывается в груди тонкий проводок. Негромкий обычно голос обретает внезапную силу. -  А что же всё-таки с вашей мамой, Клото? Почему тянете с проверкой?

- Кати, говорить больше не о чем, да? Мама пишет тексты обращений к оставшимся в живых гражданам, детей наших нянчит, как ты можешь думать? – я тоже повышаю голос, но при этом у меня холодеет в желудке.

Майк разворачивается и, не глядя на нас, быстро выходит из помещения.

Опять решение на мне.

Я сильная, я справлюсь.