Непримиримые

Глава первая. Путешествие в дальние края.Старик Прохор Степанович.

                Несносней и глупей существ, чем люди,
                Поверьте, не сыскать нигде
                Они одно названье носят «люди»
                В самих же места нет добру, любви, мечте

                В душе их подлость, низость и туманность,
                Сердца их время обратило в глыбы льда
                Они все судят холодно, бесстрастно,
                Кому – дворец, кому – лишь конура.

                Презренны их пустые, злые лица,
                И взор их, обращенный в никуда.
                И перемелит время все, не побоится,
                Лишь только вот людей не сможет никогда
               
               




            

               Я много путешествовал по России. Бывал и в городах-миллионерах, таких, как Москва и Санкт-Петербург, федерального значения, и в старинных, возникших в правление Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха, великих князей земли Русской, -Ростове, Суздале, Ярославле. Историк по образованию, я, добросовестно отучившись пять лет в одном из лучших институтов, устроился в престижную туристическую фирму, дабы организовывать культурный досуг иностранным гостям. Карьера шла в гору, спустя полтора года работы меня устроили топ-менеджером, мороки поприбавилось, зато и нулей после первой цифры в моей зарплате стало вдвое больше.
          Все было как нельзя лучше: дружелюбная атмосфера в коллективе, люди все умные, интересные, начитанные, разносторонние. Редко вы встретите столь эрудированных личностей. Историю знают просто удивительно хорошо, любую тему поддержат. С ними можно было обсудить и татаро-монгольское нашествие, и битву при Дмитрии Ивановиче, и о моем любимом кружке Буташевича-Петрашевского узнать много нового. А сколько среди моих коллег было любителей классики! Необъятный простор для обсуждений! Но как-то все эти люди были немного сжаты.. Сжаты в своих представлениях, что ли.. Лучше даже, думаю, будет сказать ограничены. Все, выходящее за рамки стандартных воззрений, их пугало, отталкивало.. Мне же, любителю всего нового и шокирующего, было несколько тяжело мириться с таким их отношением. Тем более, я постоянно чувствовал на себе их удивленные и осуждающие взгляды, если смел заговорить о чем-то «запретном». И  я был безумно счастлив, познакомившись с одной замечательной девушкой, сотрудницей нашей фирмы, Ларочкой, прочитавшей все романы моего любимого Гюго, разительно отличавшейся от всего нашего «сытого и ненасытного» коллектива.  Вот с кем я готов был проводить дни и ночи в разговорах! Прекрасная, чистая душою и телом девушка, она вечно ждала какого-то чуда и верила, что ее-то чудеса уж точно не минуют.
Лара была, по мнению многих моих знакомых, слишком уж серьезна и слишком часто сдвигала свои густые черные брови и хмурилась. Молодая нимфа, будучи обладательницей заманчивых форм, правильных, притягательных черт лица никого не подпускала к себе близко. Нет, не то чтобы она была замкнута: Лара всегда была очень вежлива, обходительна, приветлива.. и только. По-настоящему дружеских отношений в коллективе у нее не сложилось ни с кем, не говоря уже о любовных. К мужчинам она была даже постыдно равнодушна, все-таки годы уже приближались к пугающей многих женщин цифре-30. Но Лару годы ничуть не портили: как прекрасное вино, с каждым годом она становилась краше и глубже, обретая новые витки загадочности и какой-то мрачной неповторимости. Одетая всегда просто и строго, она  держалась так, будто на ней было самое дорогое и самое шикарное платье из коллекции новомодного модельера. Она предпочитала черный цвет, считая, что только этот цвет не отвлекает от естественной красоты человеческого лица и придает ему какое-то особое, вдумчивое выражение. Странности женщины на этом не оканчивались. Казалось, Лариса специально бросала вызов здравому смыслу. Помогала бродягам, отбросам общества, почитаемым так многими. Могла обняться на улице с первой попавшейся дворнягой, приласкать «мерзкого и грязного кота», как говорила о сих животных начальница. И именно Ларочка могла найти общий язык с самыми разнообразными людьми, с любыми странностями как во внешнем виде, так и в представлениях о жизни в целом.
        Не подумай, дорогой читатель, что я без памяти влюблен в эту девушку, а потому выгораживаю все ее странности как достоинства. О нет! Ты глубоко заблуждаешься, если думаешь так! Я действительно глубоко уважаю эту яркую индивидуальность и ценю в ней именно эту непохожесть, но рассказ  о ней был лишь предысторией тому случаю, который имел место произойти этим летом.
        Случай, дорогой читатель, вообще имеет особое место в жизни каждого человека: именно благодаря случаю человек порой меняется кардинально и, сам того не ожидая, начинает признавать те вещи, которые раньше были для него недопустимы. Именно случай открывает человеку глаза на его поступки и жизненные приоритеты. А вот оттого, какой это будет случай - счастливый или роковой- и зависит то, в какую сторону поменяются взгляды этого человека. Хотя, впрочем, в нашей жизни все порой так парадоксально, что даже столкнувшись раз с настоящей неприятностью или бедой, человек со временем забывает об этом столкновении и продолжает жить ровно так же, забывая, что «кирпич на голову просто так никому не упадет». Но таково уж свойство человеческой памяти: она имеет свойство быстро перелистывать картинки событий.
Впрочем, я опять отвлекся от того случая, который произошел с нами и который просто потряс мое сознание, со своими философскими рассуждениями. Ты уж прости за это бедного историка, которому редко с кем удается поделиться гнетущими мыслями.
     Случилось как-то раз, летом, побывать нам с Ларочкой в одном прекрасном и живописном месте нашей родины, пропитанным духом святости,- на острове Кижи.
Этот «памятник» русской деревянной архитектуры, небольшой и длинный островок в Онежских шхерах из нескольких волостей, со множеством сел, деревень, поражал своей нетронутостью и свежестью. Казалось, это было единственное место, куда еще не ступила нога человека, дабы внести раскол в незыблемую прелесть лесов и озер. Деревянное зодчество, эти церкви, которые, по преданию, были построены людьми без единого гвоздя, совмещало в себе одновременно и простоту формы, и сложность производимого впечатления. Эти церкви не поражали богатством убранства, позолотой куполов и великолепием драгоценной россыпи, но зато ошеломляли своей какой-то первозданной естественностью.. Порой казалось, что церковь, возведенная на одном из холмов, не создание рук человеческих, а какой-то невиданный цветок или волшебное дерево, чудо природы, созданное ею для услаждения взора человеческого. Взирая на всю эту красоту, взявшись с Ларочкой за руки, мы вечерами подолгу просиживали у озера, чаще молча, наслаждаясь тишиной, сопровождающей яркий закат этого живописного уголка нашей родины. Мимо нас часто проходило множество людей. То это были скитальцы, отрекшиеся от земных утех и пришедшие сюда с единственною целью – обрести наконец душевный покой и привести в порядок мучившие своей бойкостью мысли, то монахи, строгие, бледнолицые, обрекшиеся себя на вечное служение Всевышнему, но все же, как мне иногда казалось, гораздо более счастливые люди, сумевшие заглушить в себе все страстные порывы тела, мучившие обыденных обитателей. Монашество всегда восхищало меня, в минуты грусти и отчаяния я часто думал о том, что когда-нибудь брошу все, отрекусь от успешной карьеры, безуспешной попытки найти «своего» человека и присоединюсь к этим носителям Господней мудрости.
      Такие мысли посещали меня не раз и на самом острове, тем более, что здесь мы действительно гораздо больше погружались во что-то вечное. Ощущала ли то же самое Ларочка, я не знаю. Но, видя ее неподдельный восторг при соприкосновении с чистой родниковой водой, я понимал, что не один я так поражен окружающим миром.
      В один из тихих, мягких вечеров нам довелось познакомиться со здешним жителем – стариком по имени Прохор Степанович. Живя здесь с самого рождения, он привык ко всей красе природы и реагировал, конечно, не столь восторженно, как мы, но любовь к родному краю была у него в крови. Полуслепой, вымотавшийся, переживший свою семью и претерпевший два пожара, он сумел сохранить ясность ума и человеколюбие. Его прищуренные вечно глаза излучали свет и доброту, он часто опускал взор, что было свидетельством скромности старика. Весь его вид говорил о каком-то смирении пред препонами судьбы и неприятностями. Эти жилистые, мускулистые руки подтверждали наши догадки о рабочем происхождении Прохора Степановича. Будучи молодым, он перетаскал и перепилил не мало дров для строительства здешних памятников. Обнаружив нас возле небольшого озера, он, приблизившись, как-то поначалу боязливо оглядел нас, но любопытство взяло верх, и уже через мгновение он неловко, ежась, протянул мне руку и сказал, смотря своим ясным взглядом:
           «Здравствуйте, путешественнички! Не помешаю ли я вам, если присяду здесь, с краешку, поглядеть на закат солнца?
             Мы с Ларисой были совершенно не против знакомства, а потому она, опередив меня и протянув руку первая, доброжелательно ответила старику:»
            «Здравствуйте и Вы, добрый человек! Как величать Вас по имени-отчеству?»
            «Прохор Степаныч я, здешний маляр и строитель, - с готовностью продолжил знакомство старик. Давненько не любовался я на солнышко, а тут, увидев таких симпатичных путников, решил, что, быть может, скрасите одиночество старческое и составите мне компанию».
           «Конечно, мы с радостью примем Вас в наш небольшой круг», - тут уже решил вмешаться я. Красивый у вас край, живой такой»
           «Да, издревле славится этот уголок красочностью своею и сказочностью», -задумчиво сказал Прохор Степанович, слегка почесывая редкую бородку.
          «А Вы не могли бы рассказать нам какие-нибудь здешние легенды? – оживилась моя прекрасная спутница. Я страсть как люблю слушать разные поверья»
          «Конечно, дитя мое. Видишь вон ту церковку? – старик указал на многоглавое святилище неподалеку от нас. Носит она название Преображенской. Существует предание, которое связывает историю возникновения двадцатидвухглавой церкви с именем Петра Великого. Будто бы царь-батюшка во время путешествия своего из Повенца по Онежскому озеру остановился у Кижского острова и увидел множество срубленного леса, для постройки церкви, и тогда он собственноручно, покуда был мастер во всех ремеслах, взял да и начертил план будущей постройки»
         Лара вся обратилась в слух. Ей было интересно узнавать, казалось, все. Девушка впитывала в себя новые знания, как будто она просто не могла жить, не открывая каждый день что-то незнакомое ей ранее. Старик долго рассказывал о разных церквях, версиях их происхождения, и все это время Ларочка буквально не замечала ничего другого. Рассказал он и легенду о строителе Преображенской церкви, о том, как он, закончив работу, бросил свой топор в Онежское озеро и сказал: «Поставил эту церковь мастер Нестор, не было, нет и не будет такой».
       Окончив свои рассказы и поделившись своими знаниями, старик, кажется, выдохся, опустил свои руки в озеро и умыл лицо чистой, прохладной водой, смыв напряжение дня и усталость. Лара последовала его примеру и тоже обмыла руки и лицо водой, отчего ее лицо, повеявшее свежестью, стало еще прекраснее. Я непозволительно долго смотрел на нее, на то, как она дурачилась, зайдя в воду по пояс, распространяя брызги своими тонкими ручками, а потом смущенно опустил взгляд и обратился в думу. Старик заметил мое смущение и, положив руку на плечо, тихо промолвил:
          «Вижу, как взираешь ты на красну девицу. Один только взгляд ее ввергает тебя в трепет. Отчего же стыдишься чувства своего, молодой человек?»
          Мне стало неловко оттого, что старик заметил мое смятение, но преодолев себя, я все же ответил:
          «Как же не смутиться мне? Она такая.. Живая, легкая, совсем не такая, как остальные..»
           «И что же ты находишь тогда удивительного в том, что тебя привлекло само дыхание жизни и красоты в младом теле? Разве лучше было бы, если бы прельстился ты другою, величавою лебедицею, взирающую на всех с высоты своей тонкой шеи, не видящую достойных себе»
            «Так ведь ей,- я совсем уж пришел в негодование и мышцы лица моего нервно начали дергаться, -ей тоже равных нет. Нет равных такой необыкновенной девице.. Я гоню от себя всякую мысль о ней, дабы не тешить себя напрасными  надеждами»
            «Ты одинок?» - спросил у меня старик, глядя таким серьезным, пронзительным взглядом, словно стремясь проникнуть  в самую глубь моей души.
           «У меня есть любимая работа, множество людей окружает меня, но я одинок,- я не хотя сказал то, что при обычной обстановке у меня не вырвалось бы никогда.
           «А умеешь ли ты налаживать с людьми прочную, незыблемую связь, умеешь ли открывать душу даже перед теми, кто кажется тебе не таким, как ты, странным, другим.. Терпишь ли ты чужое мнение?»
            Я был смущен таким обилием совершенно непонятных мне вопросов. Казалось, старик хотел что-то поведать мне, что-то важное, крайне необходимое для меня, но пред этим он желал испытать меня и узнать лучше.
           «Как Вам сказать,- неловко начал я, -меня всегда поражала в Ларочке именно ее терпимость по отношению к чужому видению и мнению, отсутствовавшая у других. Но сам же я чаще всего принимал сторону именно тех «других», боясь оказаться изгоем.
          Старик замолчал. Его лицо сморщилось, весь в напряжении, он некоторое время внимательно смотрел на резвившуюся Ларочку, а потом, резко обернувшись ко мне вновь, сказал:
           «Хочешь, я покажу тебе, что становится с теми, кто не терпит чужих пристрастий и взглядов?»- он говорил гуда серьезнее и строже, чем мне хотелось бы, но, подумав не более минуты, я решительно ответил:
          «Да. Хочу»
          « А не побоишься ли пройти в лес дремучий, много дальше отсюда, куда давно не ступала нога человечья?»
         «Нет, не побоюсь»
Старик с уважением посмотрел на меня, и, взяв за руку, повел куда-то в другую сторону. Оборачиваясь назад, я видел, что милая мне  девушка все более и более отдаляется от нас, но, дав твердое согласие, я не мог отступить. Не позволяла мужская честь. 







              Глава вторая. Знакомство с неживыми жителями
                дремучего леса .    


Шли мы, наверное, уже около получаса, но никакого дремучего леса видно не было. Я стал беспокоиться, ведь там, на берегу, оставалась Лариса, которую могло напугать наше отсутствие. Но старик, словно почувствовав мой испуг, крепче взял меня за руку и ускорил шаг. Видно было, что ему самому не терпелось показать мне этих жителей, о коих он упомянул. И вот, наконец, спустя еще несколько шагов, мы и впрямь оказались на опушке соснового бора. Из-за обилия деревьев он и впрямь казался темным. Но уюта, который обычно создают величавые кроны деревьев, я не ощутил. Да и воздух, несмотря на то, что повсюду была зелень, не был таким чистым и свежим, как на том месте, где мы так полюбили проводить вечера. Он был какой-то плотный, терпкий и удушливый. Мне и впрямь начало казаться, что становится тяжело дышать. Я посмотрел на старика: тот стоял, как ни в чем не бывало, и явно не ощущал того, что довелось ощутить мне. Спустя буквально мгновение, мне стало совсем дурно. Глаза помутнели, дыхание сперло, и мне начали мерещиться фигуры каких-то неведомых существ. На первый взгляд, они очень напоминали людей. Те же пропорции, движения, жесты. Тут были люди обоих полов:и мужчины, и женщины. Но при втором взгляде на них, холод прошел по моей спине, и я невольно отвернулся, чтобы скрыть от старика надвигавшийся на меня ужас. Лица этих «людей» были слишком уж бледны и искажены какой-то неестественной, нетерпимой злобой, от дыхания которой и впрямь можно было упасть. Такая концентрация негативной энергии чуть было не привела к моему падению, но старик вовремя успел подхватить прекратившее слушаться меня тело, и я остался стоять. Вместо глаз у этих людей на лице были какие-то черные, пылающие угли, такие маленькие, но такие терпкие и цеплявшие, что, казалось, тотчас же вопьются в тебя и вонзят всю свою ненависть. Губы их были слишком тонкие и слишком уж узкие, что еще больше уродовало и искажало их и без того страшные лица. Вокруг этих людей стало образовываться какое-то густое облако, и вскоре я увидел, как из этого облака стали выходить другие люди, совсем не похожие на них. То были люди разных национальностей, рас, с разными прическами. Среди них были и совсем кроткие, видно, верно служащие Богу. При виде выходивших из облака эти страшные существа начинали шипеть, закрываться от них руками, стараясь спрятаться от них, сделать все, лишь бы не видеть этих других, непохожих на них, каких-то светлых и одухотворенных лиц. Вскоре я заметил, как эти испуганные, злые существа стали как бы разделяться на группы, а вслед за каждой из этих групп вереницей шли те, другие люди. Меня все больше удивляла представшая картина, и, потеряв всякое терпение, я с волнением спросил у Прохора Степаныча:
         «Что же это такое, дорогой друг наш? И отчего мне так тяжело дышится в этом лесу?»
          К моему удивлению, старик обратил внимание на мой вопрос не сразу. Некоторое время он продолжал смотреть на то, как разделяются эти люди. Но потом он все же удостоил меня своим ответом:
          «А ты посмотри внимательно, путник. Возможно, что-то и откроется тебе»
Я последовал совету моего собеседника и пристально начал смотреть на людей. И вскоре картина начала приобретать иные очертания. Чудовища, разделенные на три группы, со страдальческим видом подносили еду, умывали, одевали, приводили в порядок и преклонялись пред теми, что вышли из облака. В одной группе были собраны люди разных национальностей и рас, во второй – лысые и длинноволосые, а третьей, последней, люди верующие. Лица чудовищ были искажены страхом и вечной мукой, было видно, как противно совершать им эти действа. Мне стало безумно жаль этих итак обезображенных существ и, подойдя вплотную к моему старшему проводнику, я сказал ему :
        «Ты ведь можешь помочь этим людям, я знаю,- эта уверенность действительно зародилась во мне практически сразу же. Отпусти их и даруй им свободу. Ты же видишь, как неприятно им кружиться возле этих людей, красивых и светлых.
         Старик внимательно посмотрел на меня, вперив свой взгляд еще пуще, чем тогда, когда задавал свои вопросы. Он смотрел на меня так довольно долго, так долго, что я не выдержал и отвел свой взгляд. Я вновь смотрел на этих измучившихся существ, и мне становилось все больнее за них. Если бы это было в моих силах, я бы тотчас же загнал тех, других, обратно в облако. Но, увы, я не мог распоряжаться их телами. Таким преимуществом обладал Прохор Степанович, начинавший казаться мне жестоким и несправедливым.
       Наконец он решил говорить, однако взгляда своего на меня не устремил на сей раз. Он так же смотрел на этих людей, как я, только с одной разницей :жалости он не ведал.
       «Я не могу сделать этого, молодец. Пока не могу», - подчеркнул он.
        «Отчего же?»- я начинал путаться в своих догадках.
        «Дело в том, что люди, которых ты пожалел сейчас, заслуженно несут сию чашу. В прошлом каждый из них вел себя не слишком хорошо, а если сказать прямо, не смягчая, то просто отвратительно по отношению к другим, светлым. Видишь вон того юношу?- и он указал мне на юного парня, омывавшего ноги какому-то азербайджанцу. - В прошлом он убил человека другой национальности, страдая нарциссизмом и считая свою национальность лучшей на свете. Он не терпел рядом других людей, отличавшихся от него цветом кожи и разрезом глаз, поступал с ними жестоко, а потому сейчас, на этой пыльной и душной поляне, он несет свое наказание и вынужден прислуживать этому азербайджанцу. А ту девушку, видишь ту рыдающую девушку? – спросил он, продолжая указывать уже на другого человека. – Сейчас она расчесывает длинные, прекрасные волосы того юноши, а в прошлом она издевалась над подобными ему, давала обидные прозвища, и говорила, что сделала бы все, чтобы таких тварей не было на Земле. А вот те, окружившие парня с крестом на шее, в прошлой жизни высмеивали его, доводили до слез, попрекали Его Христом и беспощадно выгоняли из своего общества. Все они были нетерпимы по отношению к другим, отличавшимся от них, вели себя недостойно, гадко, мерзко, упиваясь своей ненавистью и властью на Земле. Теперь каждый из них несет свое, жестокое наказание. А для грешника ведь нет ничего более страшного, чем столкнуться лицом к лицу с предметом своей ненависти и прислуживать ему. Да, милый мой, ты попал в Ад непримиримых людей. Кижи славится не только сказочными легендами, но и такими страшными, неведомыми, тайными закоулками, которые, поверь мне, довелось увидеть не каждому, - старик нервно подводил итог своему рассказу, сгибая пальцы,- но в тебе я увидел юношу доброго и открытого, но стесненного людскими мнениями. Дабы тебя не постигла такая же участь, как этих несчастных, я и показал тебе, к чему приводит нетерпение людское. Не бойся, они не будут мучиться здесь вечно. Я отпущу их, как только они раскаются в произнесенных ранее словах и совершенных поступках.
          Прохор Степанович, заметив мое полное опустошение, внезапно щелкнул пальцами, и эта страшная картина, повергшая меня в шок, исчезла. Старик молча взял меня за руку и повел обратною дорогою, к моей нежной и терпеливой Ларочке.
          Она сидела на берегу и ласково разговаривала с обезображенной девушкой, которую те люди, по жестокости своей, могли прозвать лошадью, за ее мужественный и высокий стан. Лара лучезарно улыбнулась мне и представила свою новую знакомую – Амелию, которую родители когда-то наградили таким сложением. Я протянул руку девушке и бережно, легко пожал ее. Я хотел было прекратить рукопожатие сразу, но вспомнил тех безобразных, злых, самовлюбленных людей, носящих лишь такое название, которые бы не упустили шанса осмеять ее и изгнать, и не отпустил ее грубую руку, и слеза страдания и жалости скатилась по моей щеке. Не в силах больше сдерживать себя, я зарыдал во весь голос, поверг этим в шок Ларочку, мгновенно подбежавшую ко мне и обнявшую меня за плечи. Я плакал от внезапного ощущения на себе всей злости и ненависти людской, и никак не мог понять, отчего люди так жестоки и почему они так ведут себя, не понимая, что те, другие, такие же сыны Божьи и братья их. Я плакал долго, безутешно, и даже объятия любимой девушки не помогали мне. И только старик одиноко продолжал стоять поодаль и смотреть на меня своим умудренным, добрым взглядом, твердя как бы одну фразу:
                «Люди, оставайтесь людьми» 






                Конец