Медный кот

     Кроме нее в семье было еще семь сестер, не считая двух, которые умерли. Она была младшая. Думали, тоже умрет. Потому что у Наденьки ножки до пяти лет не двигались, она ползала по двору на руках. Но ничего, выжила. Спустя два года после победы над немцами ей исполнилось четырнадцать. В маленьком селе под Курском, где она выросла, все ели лебеду — растение такое, а ей нужно было платье. Обыкновенное ситцевое платьице, чтобы не стыдно было перед пацанами пройтись. Сестренок уже не было. Уехали на заработки. А у матери одни обноски, все латаное-перелатаное. Не найти платье для Наденьки. И соседка, что двумя хатами ниже, шепнула, мол, давайте мешок зерна, справлю платье. Где ж его взять, это зерно? И удумала Надя стащить жито с колхозного тока, как раз та пора была. Уборочная.
    Вот, всю ночь глаз не сомкнув, пошла Надя перед рассветом к зернохранилищу, на другой конец деревни. Не прямо пошла, а, чтоб никто не заметил, двинулась огородами, делая большой крюк. Идет, над полями светлеет уж, и дождик моросит теплый. И запах такой — травы и земли, прямо петь хочется. И вместе с этим запахом жизнь, будущая, счастливая, наполняет Наденьку приятной дрожью и радостью. А страшно. Но и страх, что маленьким комочком собрался в животе под сердцем, тоже сейчас приятен. А вот и жито — высокие, крытые брезентом холмы за оградой. На ее счастье, сторож, уберегаясь от дождя, сидел в своей будочке. Надя подползла к ближайшей куче и стала наполнять мешок. Она разгребала зерно, и зерно звенело, как речная галька в металлической посуде, громко. Очень громко. Дождевые капли падали на траву, будто на проволоку, и звенели, звенели. И Надин халатик хрустел, как фольга, и далекие петушиные крики лязгали железом. Столько шума! Но сторож не вышел. Видно, глухой.
    Принесла Надя украденное зерно домой, разложила сушиться на печке. Утром говорит матери: «У нас на печи жито сушится». Мать как глянула, так за сердце схватилась. Ничего, все обошлось, никто не узнал про эту кражу. Через неделю было у Наденьки ситцевое платье. Через три года — койка в городском общежитии. Затем муж. Первый сын родился в квартире на два хозяина. Второго почему-то не захотела. На седьмом месяце она выпила бутылку водки, залезла на дужку кровати и прыгнула вниз, как подсказали подруги, чтобы избавиться от ребенка. Но тот все равно родился. В срок и здоровенький. Спустя время, конечно, жалела о своем неразумии, глядя на двух подрастающих сыновей. Муж пил, но работал, хоть и малограмотный, однако был строгого воспитания. Поколачивал, разумеется, по пьянке. Спасалась иногда с детьми у соседей. А как трезвый, то и хороший. Да у всех так. Был и достаток какой-никакой, некое счастье в доме, песни по праздникам.
    Потом постепенно как-то все не заладилось. Дети вроде честные, но дурные. Первый после школы несколько раз куда-то уезжал учиться и все бросал, а все ж деньги. Не один раз был женат и расходился — опять деньги. Второй в тридцать лет перестал что-то работать и уж десятый год сидит на шее, так еще и дерется. Один раз притащил за волосы в ванную: бьет по лицу и подставляет под холодную воду, чтоб синяков не осталось. Последний раз так измутузил, что еле откачали в реанимации. Удалили разорванную селезенку. Хотела посадить, но одна старушка в палате сказала: «Ты уж прости его, доченька, сын ведь, а я помолюсь за вас». Пришла к старшему сыну за помощью, а тому недосуг «Сами разбирайтесь», — говорит. На мужа давно махнула рукой. Никогда не был защитником, чего уж, тем более сейчас, слава богу, хоть не всю пенсию пропивает. На беду еще и время непонятное, деньги стали другими, ничего не купишь.
    И вот исполнилось Наденьке шестьдесят семь лет. Шестьдесят семь лет. И идет она рано поутру из сада. Ночевала там. Поскольку муж на дежурстве, дома пьяный сын, страшно, а другой к себе не пускает, тесно, мол, и храпишь сильно. Идет, и дождичек такой накрапывает. И по дороге ей, что бы вы думали? Не встретились народные кумиры, живущие в людских сердцах, будто черви в яблоках. И правители, обещавшие ей добрую жизнь, тоже не испугали своим присутствием. И святые угодники не встретились. Что им мирская суета не ведающей о Боге простой бабы? И сторож в брезентовом плаще, что, почитай, пятьдесят три года мыкается по России, пытаясь найти пропавший мешок жита, тоже не встретился. А встретился ей большой красный кот.
    Он медленно вышел, уселся на дороге и говорит:
    — Я тебя съем, Надежда.
    Женщина опустилась на мокрую, склизкую колею. Пахло землей и бабьим летом. И было, ну, конечно, было у нее в жизни что-то хорошее. И она услышала дождь. Крупные холодные капли шумно падали на жестяную листву кустарника, позвякивали о проволоку травы, гулко молотили по чугуну тропинки, на которой грозно высилось медное изваяние кота.
    На которой грозно высилось медное изваяние кота.

2003 г.