***

                Гробы моей прабабушки

     Моя прабабушка с материнской стороны, потомственная крестьянка Арина Егоровна, прожила 105 лет. Она захватила еще крепостное право. Арине Егоровне было около сорока лет, когда скончался её муж, мой прапрадед Алексей Исаакович. После него осталось шестеро детей. Бедность заставила Арину Егоровну восемь раз ходить пешком в Москву (сто с лишним километров!) и брать в казенном «шпитальном» доме  сирот на воспитание, чтобы прокормить семью. И всё это в царское время!
     Прабабушка обладала твердым, если не жестким  характером. Арина Егоровна была абсолютно неграмотна, но обладала хорошим житейским опытом. Язык у нее был острый, множество пословиц и поговорок. Односельчане звали её за это «игуменьшей», некоторые считали её колдуньей. Меня она называла «огольцом» и рассказывала, что когда я был совсем маленький, она носила меня в подоле. Под старость она жила со своей старшей дочерью, моей двоюродной бабушкой, Татьяной Алексеевной. С мужем, горьким пьяницей, Татьяна Алексеевна разошлась, детей у неё не было, и всю нерастраченную любовь и нежность она обратила на меня.
      Несмотря на мягкий и сговорчивый характер Татьяны Алексеевны, отношения её с Ариной Егоровной были далеко не простые. В большинстве ссор верх одерживала Арина Егоровна. Но были и такие моменты, когда Татьяна Алексеевна тоже показывава, что у нее есть характер и отношения напрягались до такой степени, что Арина Егоровна демонстративно вставала из-за стола, выходила в сени и по лесенке поднималась на чердак. Это означало, что отношения портились надолго. На чердаке у Арины Егоровны хранился гроб, которым она запаслась еще в давние времена. В гробу был матрац из сена, простыни, подушка и одеяло.
      В этом гробу она спала. Это могло продолжаться длительное время. Она спускалась вниз только по естественным надобностям, отказывалась от еды – брала Татьяну Алексеевну измором. Посредником в мирном процессе чаще всего приходилось быть мне.
     Я поднимался на чердак и уговаривал «бабу Арину» спуститься вниз к завтраку, обеду и ужину. Это удавалось не сразу. Арина Егоровна лежала в гробу, сложив на груди руки, с непреклонным выражением лица.
     Чердак в нашем доме был для меня лавкой чудес. Чего только не было на чердаке: всевозможные прялки, подставки для лучин, стулья, скамейки, старые дореволюционные журналы «Нива». Перерывы в мирных переговорах я перемежал с игрой старыми предметами.
       Иногда к мирному процессу подключался кто-то из родственников. Когда Арина Егоровна считала, что нужный эффект достигнут, она вставала из гроба, спускалась вниз, и целую неделю в доме царили мир и согласие. Все старались угождать Арине Егоровне.
     Все это длинное предисловие понадобилось мне, чтобы перейти к основной теме – гробам моей прабабушки. Каждый раз, когда умирал кто-то из ближнего окружения, к Арине Егоровне шли гонцы с просьбой «одолжить» гроб и клятвами, что в самое короткое время старый гроб будет заменен на новый и лучший гроб. Переговоры были напряженными, но Арина Егоровна знала, что время не ждет и торговалась. Мне рассказывали, что за длительный промежуток времени у Арины Егоровны поменялось аж пять гробов. Первый гроб у нее был из сосновых досок. Пятый, последний гроб, в котором её похоронили, был уже из дуба.
     Она умерла незадолго до начала Великой отечественной войны. В сентябре 1941 года село было оккупировано немцами. В начале 1942 года немцев отогнали от Москвы, село было освобождено, но дом был сожжен немцами и только в моей памяти еще хранятся образы моей прабабушки, этого дома, и его чердака.