Женщины кондуктора судьбы. 7

Кстати, шутка, которой я как-то очень разозлил Кона, на счёт моей предполагаемой женитьбы, была не так далека от истины. Любовный опыт мой более чем скромен, а главное, в целом и, пардон, общем неудачен, - но я не исключал брака в будущем. Я предчувствовал, что это случится как бы не совсем по моей воле. Я сейчас не беру экзотические варианты, речь идёт о банальных вещах: девушка – знакомство – свидание – признание – согласие – Мендельсон. Возможно, венчание (прости, господи!).

И я чуть не женился. Это было задолго до шутки с Коном, хотя всё это далеко не шутка… Не очень люблю об этом вспоминать, потому что всё получилось так мерзко… Внешне – французская комедия, внутренне – гнусная достоевщина. Если бы меня не переполняли тогда мои тайные идеи и чувства, которых, увы, уже нет, я бы, наверное, жутко страдал, - потому что мужчина без идей и какого-то своего личного, автономного мира черезчур серьёзно воспринимает любовные перепетии.

Итак: девяностые в самом разгаре, полгорода стоит на бесчисленных грязных базарах, под дождём, снегопадом или солнцепёком, другая половина – стадом по этим базарам ходит и уныло глазеет. Я тогда работал кондуктором в троллейбусе, - это лучше, чем учителем в школе, где тогда зарплату вообще не платили. Естественно, «химичил». Работа жуткая, утомительная, нервная, но если по вечерам не полениться, выгладить утюгом сквозь тряпку надорванные талончики, склеить их в стопочку, - можно было иметь почти ещё одну зарплату.

И главное, никому не надо отстёгивать, уникальная ситуация! Ни правоохранителям, ни начальству трамвайно-троллейбусного управления тогда было недосуг заниматься такой ерундой, как жульничество кондукторов. Не знаю наверняка, но думаю, что начальник управления (сейчас это уже коммунальное предприятие) в те смутные времена ломал голову, как работать зимой, когда денег нет, а сугробы на остановках – как революционные баррикады; его зам трахал себе мозги, каким ему, так сказать, образом разобрать и загнать недостроенный ещё при Союзе цех, а прокурор работал над тем, как ему что-нибудь поиметь в этом деле, - ествественно, не с сугробов, а с цеха. На фиг им пацан, который одни и те же талоны (если их не слишком помяли) по три раза продаёт?

Я, к слову, и познакомился с этой девушкой в салоне троллейбуса накануне Нового года. И вот как бывает любопытно!.. Очень красивая, как по мне (я достаточно скромен и сдержан в оценке красоты, - не поклонник штампованых Барби), явно не умна, - но, как-то соблазнительно не умна. Такие женщины притягивают, если ты понимаешь, что и сам не умён, и не хочешь подлых женских экзаменов. Пусть просто нянчится с твоей ладошкой, воркует по-матерински, когда шутливо целует твой живот.

Казалось бы, удача! Я, такой несмелый, замкнутый, истероидный, зацикленный на внутренней жизни, - и вдруг, в троллейбусе, продав (выглаженный накануне) билетик девушке лет двадцати, обмениваюсь с ней улыбками и любезностями, обнаруживаю в её изумрудных, со снежинками глазах искренний интерес (мистика! при моей-то внешности!)… Находка! Судьба, дьявол её, - если тут это применимо, - подери!

Оказалось, эта девушка знакома с той, в которую я целый год был безнадёжно влюблён. Подумать только, как много значат такие вещи…

Я даже работу тогда решился нормальную найти. Ведь унылый домашний философский онанизм сменили разнообразные ощущения, одиночество наполнилось, или, точнее, дополнилось, розовой улыбкой, поцелуями, живыми женскими прелестями… Другая жизнь. Я устроился учителем истории в лицей, где когда-то работал мой, увы, уже покойный, товарищ Петреченко…

Боже! Сколько людей полягло в девяностые! Убийства, самоубийства или какой-нибудь цироз печени. И главное, в основе любой из этих традиционных историй – пьянство. В сущности, всех убил алкоголь. Алкоголизм – болезнь, алкоголизм – суицид, алкоголизм – бытовое убийство. Многих убили – или родные-любимые, или неведомые негодяи из-за имущества… Петреченко мы давно похоронили. Он погиб в схватке со своим батей, - однажды, после семи бутылок «самопала», зарезали друг друга, как какие-нибудь славянские витязи в хмельной междуусобице, про которую никто не помнит, из-за чего она.

Одним словом, тогда я стал вместо Петреченко объяснять детям, что Ленин не воевал с Гитлером, что Советский Союз и СССР – это одно и то же, а «оранжевая революция» и Октябрькая – это разные события, - причём, во всех смыслах.

Мне казалось в те далёкие времена, что я искренне любил эту девушку. По крайней мере, мне было важно что-то делать не только для себя. Лицей был престижный, мне выдали специальные деньги на хороший костюм, дабы я в нём ходил на занятия.

Если б не те гнусности, о которых я уже упоминал, не исключено, что она б и сейчас была бы со мной (вместо Тони). Я бы, пожалуй, как-то по-особенному возмужал… Глядишь, до завуча бы дослужился, - как некоторые мои однокашники, - ведь уже сколько лет прошло. Трудно теперь гадать, но я, вероятно, забыл бы все эти юные «духовные восстания», незаметно забыл…

Однако, всё сложилось совсем по-другому. Что ж, я жалуюсь Боре Кону и Саше Лунину на то, что утратил нечто важное для своей личности, а сам не всегда верю в это.

Может быть, та моя любовь – лишь иллюзия, вызванная польщённостью от того, что на меня обратила внимание красавица? И может быть, мои мятежные думы, кровожадное самоистязание, бунт – лишь реакция не очень умного юноши на кошмар девяностых?

Может, начать сначала? Не-е, без базара! Поухаживать за Пусикатей (через это все на нашей телекомпании прошли) или за кем-нибудь попроще. Снять задуманные мной документальные фильмы… У меня, кстати, и спонсор есть один на примете, я, как и все рекламщики, некоторые кантакты «приватизирую», - даже если уйду на другую работу, они мои. Уметь надо-с!

А что? Это не так уж фантастично звучит. Хватит ныть, возмёмся за, извините, ум. С Тоней мы всё равно расстаёмся. А сестра… Ты что, забыл? Олей, наконец-то, есть кем заниматься. Вперёд, Веньяминов! Чем чёрт, - не в обиду Лунину будет сказано, - не шутит?