Антиподы. Часть вторая

4. Решение

         Сегодня у меня был тяжёлый день. Кабина адского лифта, саддом, Совет и, наконец, это. Я хочу лечь, укрыться одеялом и на шесть часов забыть о проблемах. Конечно, за это время они никуда не денутся, наверняка присоединится ещё что-нибудь неразрешимое, но я говорю всем, что очень устала, мне нужно отдохнуть,  подумать и банально выспаться. Я могла бы добавить - за окном темнеет, но у нас нет окон, а   выйти на улицу ближе к ночи, чтобы посмотреть на заходящее солнце, слишком дорогое удовольствие, которое наверняка будет стоить жизни безрассудному смельчаку. Гав!

           Я откладываю окончательное решение до 5.00. До этого времени группа Гошика должна найти источник, в противном случае мы начнём подготовку к эвакуации.

          В их распоряжении немало времени - целых 9 часов.
Справятся. Ещё и не с таким справлялись за полтора года.
          Я иду спать.

          Зарываюсь, как в берлогу, в свою нишу. Сон хватает меня в охапку, кружит на карусели, обнимает, как малого ребёнка и нежит,  качает на руках. Сквозь мерный гул генератора я слышу тихие шаги, и не могу понять, снится мне это или на самом деле кто-то подбирается к моему аскетическому ложу.

         Я сразу думаю  на Гошика. Хочет попытать счастья перед ответственным заданием. Он любит меня, я знаю. А может, просто хочет. Я действительно не понимаю разницы. Наверное, поэтому за глаза меня и называют пацанкой. Нет во мне женского чутья. У Гошика жена и ребёнок, родившийся ещё До, выживший, и, главное, абсолютно здоровый - вот это настоящее чудо. Но он всё равно тянется ко мне. Может быть, просто из любопытства. Его жена - славная, покорная, тихая женщина. Теперь я уверена, что только такие люди и могли выжить. В экстремальных условиях истериков нужно просто отстреливать. Правда, я никого в своей жизни не застрелила.  Те, кого я внутренне считала непригодными для выживания, умерли сами.

             Шаги не приснились мне. Это Кати тихо крадётся.

          - Клото, ты не спишь?
          Её голос приятен, вкрадчив и мягок. Наверное, хорошо мужчине, рядом с которым такая милая женщина с нежным, сексуальным голосом. Она садится у  меня в ногах.

          - Клото, ты помнишь, как громче всех требовала убрать моих родителей? Только потому, что они не прошли проверку?

             Я сцепляю зубы.

         - Ты не спишь, я знаю. Не притворяйся.

          Я привстаю на постели. Да, это правда, отрицай я всё хоть тысячу раз, ничего не изменишь.

          - Кати, но для этого были объективные причины. Ты же знаешь. В  случае с моей матерью всё по-другому. Почему ты сомневаешься?

          - Ты же сама ввела это правило! Это закон! Человек, забывший два раза значительные события из своей жизни, подвергается проверке! Не ты ли кричала об этом, когда по такому же недосмотру погибли люди в Северном округе! И ведь ты оказалась права!

         - Кати, да моя мать не вспомнит, как зовут  её детей, даже если разбудить её среди ночи! Она творческий человек, понимаешь? Она витает в облаках, постоянно о чём-то мечтает. Даже сейчас  сочиняет чудесные сказки для моих племянников! Она всегда была такой. Никогда не помнила ни цифр, ни дат. Всю жизнь – одни фантазии.

           Кати начинает трясти. Это заметно, потому что наши бёдра соприкасаются через плед.

          - Мои родители были учителями! Учителя - те же творческие люди, поняла?  Я ни слова не сказала совету, когда он принимал решение о Проверке! Почему с твоей матерью должно быть по-другому? Потому что ты лидер? Ты лидер только потому, что никому здесь уже ничего не нужно. Мы обречены, и поэтому позволили тебе развлекаться. Не строй себе иллюзий. Твоя мать пройдёт проверку, так же, как и все остальные. Если ты будешь сопротивляться, мы примем решение сами, так и знай!

         - А Майк? У моей матери двое детей, Кати!

          - Майк согласен со мной, - Кати говорит это громким шёпотом.
Гнев поднимается во мне яркой волной. Больше всего на свете я хочу, чтобы Кати сейчас исчезла,  провалилась сквозь землю, пусть на время, но оставила меня в покое. («Иди-ка ты в лифт», - мысленно посылаю я её).

          - Ты с ним спала?- я задаю этот вопрос нарочито безразличным тоном, хотя негодование во мне клокочет и бьётся в горле только что вылупившимся цыплёнком.

           Кати не отвечает на этот вопрос. Она вцепляется в моё предплечье своими остренькими коготками, как ласка, и шепчет прямо в ухо уже оглушительным шёпотом, или тихо кричит:

         - Ты это сделаешь! Сделаешь! Тебе это ничего не будет стоить! Если ты так уверена во всём, считай, что это простая формальность, и всё!  Я хочу выжить, поняла? Любой ценой! Любой! Даже ценой задницы твоей матери!

             Ох. Мне очень больно. Слишком много всего  за последние сорок восемь часов. Слишком много. Прости меня, бог кроглов, потому что я не верю в своего.

          Я привстаю на постели и со всего размаха, заведомо не рассчитывая силы, бью Кати по лицу. Потом ещё и ещё раз. Я крупнее и физически сильнее, что с того? Это же не означает, что всякая .. .мм .. может внушать мне ерунду. В судебных практиках Аарона это называется "состоянием аффекта". Скорее, состоянием эффекта. Слова Кати выжали из меня последние остатки человечности, и я временно превратилась в монстра. Привет, убитый саддом!

             Кати падает. Я чувствую запах крови и понимаю, что нос Кати безжалостно разбит. Но она молчит, даже не всхлипывает. Потом встаёт, наклоняется надо мной и повторяет вновь, как заевший CD, покрывая одеяло дождём алых капель:

          - Я даже не знаю, где похоронены мои родители. Ты это сделаешь завтра. Завтра. Сделаешь. Сделаешь.

             Я отворачиваюсь от неё и накрываюсь пледом с головой.

Сегодняшние сутки на этом не заканчиваются. Я понимаю, что совершенно не высыпалась последние несколько дней, а это плохо. Недолгий болезненный сон по возвращении не считается. Можно попросить у Майка снотворное, но в таблетках тоже ничего хорошего нет. После них встаёшь наутро разбитая, как старая, качающаяся от слабости кобыла,  на которой всю ночь возили  из старинной каменоломни наполненные до краёв корзины. Забываюсь на несколько минут, потом вновь просыпаюсь, как от толчка.

Меня будит торопливое шлёпанье босых ножек по кафельному полу. Марьюшка быстро пробегает расстояние от лестницы до моей «берлоги» и залезает ко мне под одеяло. Я чувствую худенькое, маленькое тельце  в ветхой старенькой ночнушке, оно доверчиво жмётся ко мне.  Ножки совсем холодные, и я растираю и грею их руками.

Марьюшка и Ванюша – двойняшки моего брата Аарона. Обоим по четыре года. Моя мать нежно привязана к ним, как к родным внукам, а они в свою очередь любят её и называют бабушкой. Хотя кровного родства между ними нет: мы с Аароном единокровные по отцу. Как и сын Гошика, это детки – одни из немногих выживших после блицкрига кроглов. Детей в нашем «районе» - так мы называем здания-укрытия, в которых прячемся – всего десять или двенадцать. Есть и  родившиеся недавно, около нескольких месяцев назад, но у них почти нет шансов выжить. Они слишком малы, и большинство страдает так называемой «родственной болезнью». Что интересно – никто из нас, выживших,  не страдает лучевой болезнью или поражением внутренних органов, вызванным радиацией.. А вот от РБ на протяжении полутора лет умерло множество людей. Никто не знает, как работает разрушительный механизм, который запускают кроглы, во время сторожевых рейдов устанавливая всё новые и новые излучатели в различных  местах разрушенного города. Известно только, что заболевший человек тут же заражает своих кровных родственников, даже если находится  от них на расстоянии нескольких метров. По-видимому, это какие-то волны, но вот природу их нам не разгадать. Как инженер-радиотехник, одно могу сказать с уверенностью – к природе электрических полей, или радиоволнам, эта зараза никакого отношения не имеет.

Мудрая, не по годам развитая   Марьюшка,  поднимает ко мне лицо и, как младенец, тычется головкой в грудь. Я дотрагиваюсь до век малышки и ощущаю влагу.

          - Ну, чего ты плачешь? Сон плохой приснился? – бодро начинаю я. Я  не знаю, как надо успокаивать детей, тем более таких маленьких. Здесь нужно педагогическое умение, которого у меня нет. Общение с детьми замечательно складывается  у моей матери, а также получалось у родителей Кати, но их убрали два месяца назад.

         - Тётя Клотильда, - церемонно начинает она. Ну, раз такое начало, значит, плохим сном не ограничится. Долго думала Марьюшка, прежде чем придти ко мне. – Почему все говорят, что бабушке не место среди нас? Что плохого она сделала? Она нам сказки читает, и кормит нас. Она хорошая.

         - Кто – все? Кто говорит, Марьюшка? – осторожно спрашиваю я девочку.
         Она всхлипывает тоненько.

         - Все. И на втором этаже, и на третьем. Говорят, что её нужно… убрать. Куда убрать, тётя Клото?

           Честно, я не знаю, что ответить на это. В последнее время этот едва держащийся на обломках мир словно ополчился на меня. Откуда-то со дна души, или из солнечного сплетения, скорее всего второе, потому что в душу я не верю, поднимается  непреодолимое желание вскочить, подняться вверх по лестнице и начать орать что есть сил: «Идиоты! Сволочи! Скоты! Я запрещаю вам думать и говорить! Моя мать и я столько сделали для всех для вас. Благодаря нам у вас пять живых «районов», и найдутся ещё люди, а потом ещё и ещё! Кого вы хотите наказать? Самих себя, потому что устали выживать! Жрёте из руки дающего, а потом отхватываете и саму руку. Ну и сдохните тогда, сдохните, правильно, что кроглы питают к вам неодолимое отвращение. Вот выйду сейчас и разведу огромный костёр, который заметят с их сторожевой станции, этой крошечной звёздочки слева от лунного диска. Они придут, и всё для вас будет кончено, раз вы так этого хотите!»

         - Тётя Клото! – Марьюшка трясёт мою руку. – Знаешь, что я придумала? Давай переправим бабушку туда, на другой конец! Здесь будет первая бабушка, хорошая, с «плюсом»,  а там – другая, с «минусом». Та бабушка станет …. Антидоп. Ой, антилот.

          - Антипод, - машинально поправляю я ребёнка. – А откуда ты знаешь про антиподов?

             - Мне бабушка рассказывала книжку про Алису. Как она летела, летела и попала к этим антитопам.  А они были хорошие. То есть если здесь они плохие, то там  стали хорошие.

          - Да? Тебе так бабушка рассказывала? – интересная интерпретация Льюиса Кэррола, да. – А ещё о чём вы с ней говорили?

         - Обо всём. Бабушка нам разные сказки сочиняет: про птиц, про акулу  Пеги и дракончика Ботю. Про анти… подов, - Марьюшка, наконец, выговорила странное слово. Она всегда так – повторяет, повторяет, пока правильно не скажет. Новое для неё слово, иностранное. – Она говорит, что все, кто с нами здесь расстаётся, просто уезжают на другой конец и там превращаются в антиподов. А мы потом на лифте к ним приедем и с ними встретимся. Вот будет радость, да, тётя Клото?

          Голос девочки слабеет, она бормочет уже в полусне:

         - Тётя Клото, а ты каталась на лифте? Там здорово, да? Ты как Алиса, тётя Клото. Там есть кот. Его зовут Чешир.

          Марьюшка сладко посапывает на моей нецелованной двадцатипятилетней груди.

          Я аккуратно перекладываю голову девочки на подушку, поднимаю на руки и несу к лестнице. У люка  стоит Ольга. Я передаю спящее сокровище матери. Пепельная головка как влитая ложится на изгиб локтя матери. Ольга улыбается мне одними глазами и спускается с ребёнком по лестнице вниз, в свою келью.

           Я не помню, как добираюсь до своей ниши. Накрываюсь с головой и, проваливаясь в сон, перед глазами вижу Марьюшку и Ванюшу. Они идут по тропинке среди луговых цветов мне навстречу. Они верят, что я смогу их защитить. И от кроглов,  и от саддомов, и от странного кота Чешира.  И от Антиподов тоже.
 
5. Утро.

               Утро не приносит ничего особенно хорошего. Наблюдатели сообщили, что около трёх часов ночи от сторожевой станции кроглов отделилась капсула слежения, направилась  в сторону Земли, приземлилась километрах в тридцати на запад – как раз где-то на бывшей границе  мегаполиса и Одинцовского района, через полчаса стартовала и вернулась обратно на корабль. Плохо. Надо бы снарядить добровольцев поглядеть. Возможно, высшая галактическая раса снова  заряжала свои излучатели - истребители.

           Наши ответственные за источник Гошик и компания нашли место, где будут добывать воду. Возле двенадцатого участка бывшей пятой автомагистрали стоит АМУР с ПБУ 2, но, по-видимому, никто толком не умеет с ней обращаться. Видел бы это знакомый  моих родителей  в мирной жизни  дядя Игорь, эх! Сто с лишком мужиков, и не одного бурильщика-профи.

           В битве за бур пострадали ещё три добрейших собачки и были спешно погребены в пучине Болота.

          Спрашиваю у Гошика:

- Почему ты решил, что здесь может быть чистая вода?

       Гошик отвечает, морщась, как от боли:

         - Потому что здесь стоит буровая установка.

         - До чистой воды  этим буром вы не дойдёте, Гошик, - устало говорю я. Хотя надо было бы посмеятся для приличия. – Нужно бурить не меньше чем на 500 – 800 метров, и то шанс невелик.

         О том, что я приняла решение об эвакуации, я им пока не говорю. Пусть работают.

           У меня в запасе еще 3- 4  часа, чтобы дождаться Аарона и  выполнить формальности, которых так требовала Кати.

          Бреду во второй «район». Солнце только всходит, и запах Болота ещё не достиг своего вонючего максимума. Тем более что мы к нему давно привыкли. У спуска в подвал толпятся люди, всего человек десять мужчин и женщин. Увидев меня, они  поспешно расступаются, стараясь не глядеть мне в глаза.

             На ступеньках, бессильно раскинув руки, лежит Кати. Из-под разбитого затылка тонкими струйками вниз стекает  кровь. Наклонившийся над ней Майк распрямляется и подходит ко мне, щёлкая зажигалкой. Синеватое пламя то подскакивает вверх, то прячется обратно в пластиковую коробочку. Я завороженно смотрю на руку Майка, не в силах оторвать взгляд.

        - Припадок эпилепсии. Она с детства этим страдала, но регулярно принимала таблетки, и всё было хорошо. А тут – внезапный приступ, скорее всего, результат сильнейшего стресса. У неё нос разбит, смотри, и кровоподтёк под левым глазом. Это не следствие падения, а случилось  до припадка. Не знаешь, кто мог так избить Кати? – Майк смотрит мне в глаза, я смотрю в ответ так же пристально и не опускаю взгляда. Видит Бог, я не желала Кати зла. Хотя я не верю в Бога.

           - Клото, сестрёнка, - я улавливаю неожиданные нотки нежности в голосе брата. Будто не он  в раннем моём детстве   пытался утопить меня в унитазе, макая головой в наполненный водой стульчак. Просто за то, что, появившись на свет,  я заняла в сердце нашей матери гораздо больше места, чем он на то рассчитывал. – Давай сделаем всё по правилам. Ты же наш главный законодатель. Мы верим тебе.

              Разговаривает со мной, как с больным ребёнком.

          - С мамой всё в порядке, я убеждён. Соблюдём формальности, и люди успокоятся. Клото, ведь все проходили эту проверку, кроме неё. Это займёт всего каких-то три-четыре часа, не больше. Не упрямься. Я уже говорил с мамой, она со мной полностью согласна.

             Бунт на корабле! Ну, что ж.

          - Майк, через час начинайте подготовку к эвакуации. Вряд ли мы  найдём чистую воду. Переправим матерей с детьми, потом – аппаратуру радионета, а затем и всех остальных. Потом закроем шахту лифта. Навсегда.

         - Знаешь, Клото, я думаю, что сегодняшний день – последний  в нашей жизни. Мы всё время строили иллюзии, что спасаемся, а тем временем кроглы просто позволяли нам выживать. Им интересно, Клото, очень интересно наблюдать за нами. А теперь они решили поставить точку.  Они завершили свои наблюдения, или им надоело, поэтому мы  больше не нужны, - Майк замолчал, закуривая новую сигарету.

         - У нас впереди долгих 180  часов, - сухо сказала я.  – Перед отправкой первых двадцати человек надо бы дать объявление по радионету,  чтобы через шесть дней собрались у Приёмной. Для тех, кто, помимо наших «районов»,  ещё остался в живых. Оставим им дежурного паромщика, Гошика, Аарона или кого-нибудь из молодых ребят.

          - С водой, которую привезёт Аарон, нас хватит  ещё дня на два. Клото, многие не доживут до отправки. Смотри, у тебя потрескались губы. Дать салфетку? – Майк нежно вытер кровь с моего подбородка.

         - Майк, давай будем жить так, словно впереди наверняка ещё много-много долгих дней. Как только остановимся и перестанем сопротивляться, мы погибли, -  я говорю это и беру брата за руку. – Не сдавайся, ты сильный. И Гошик сильный, и Кати… была.

          Длинный доктор Майк берёт меня за плечи и аккуратно встряхивает несколько раз. Это у него высшее проявление нежности, другого я не помню. Мой нос несколько раз покорно тычется в его желудок или как там говорят врачи, «гастральную область».

          - Скажи мне только, паразитка, когда расплатишься со мной за разбитую машину?

           Ха. Вспомнил, злопамятное создание. Где же ты ржавеешь теперь, маленький фольген «Ретц» с разбитым передком, помятыми дверями и перекошенными стойками?

         - Ответь мне, как тебя угораздило? – не сдаётся Майк. – Столб-то рос на другом континенте, ась?

        - Не помню, - отмахиваюсь я. – Нажала на педаль – раз! – и въехала.

           - Сознайся, ты сделала это специально, да?

             Ну да, нужно мне специально шишки себе набивать! Я разворачиваю добрейшего доктора лицом ко второму «району»  и шутливо наподдаю коленкой под тощий зад.

          - Не могу же я уметь всё на свете! Кыш!

           Мы хороним Кати. Упаковываем в спальник, который служил ей постелью, перевязываем верёвками и опускаем в зловонную жижу.

             Тем временем ребята сообщают, что готовы первые пробы воды!!!! Пробирки торжественно вручают Майку.  Я мысленно загадываю: если вода окажется более-менее пригодной для питья, то… Сердце начинает колотиться со страшной силой, оно бьёт по моим рёбрам, как набат.

          Я недолго стою на площадке у лестницы, а потом поднимаюсь в радиорубку к маме.