Пчёлы судьбы. Трагедия

Видавничий Гурт КЛЮЧ
Дмитрий Каратеев & Константин Могильник

Фрагмент книги ЛИРИЧЕЧКИЕ ВЕЛИЧИНЫ или LIEBE DICH AUS...

Загрузить в WORD или PDF: http://www.scribd.com/doc/14975416/8nika

Высокопоставленный сотрудник ОПРРИ, куратор Украинского Фронта, Платон Попенков в начале сентября 2004 прилетает в США для собеседования с персонажем, балотирующимся в президенты. Его сопровождает подруга Ника, глазами-ушами которой увидена-услышана встреча.


ПРОБУЖДЕНИЕ О ПРИЛЁТЕ

И - спасибо, Платоша: выкидываешь бирюши из ушей, выпрастываешь из кокона тело, скидываешь, засверкав, наглазники… Спасибо, конечно, но это ж ты не потому, это ж ты не для меня, вон и все вокруг вскакивают-собираются-кружатся: ж-жу, з-зу! И потолочный свет медов, и медоносный цвет садов, и кто, скажи, поймал и счёл полсвета пролетевших пчёл? - прилетели.
А куда прилетели? В Америку? Ну, наверное, в Америку, только что же тут специфически американского, а? Где статуя-тъ Свободы, Пентагон там, Голливуд, не знаю, Ниагара? Лампы, скамьи, чемоданы до плеча человеку, буфеты, турникеты, рентгеновские подковы, кто-то в униформах, и мужчина подозрительный навстречу - сразу видно, что тайностями занимается. Стал перед тобой, Платон, как хвост перед трубой, пальцами в воздухе чёй-то там нарисовал как бы незаметно - а ты, смотрю, вроде как и вправду не заметил. Только шикнул:
- Но-но!
А тот:
- Но-но, Платон Павлович, конечно, но-но, я ж понимаю. Примите вот это. Извольте-позвольте проверить, оно ли, что вы именно заказали.
И вручает тебе страшный какой-то - в чёрной простыне - цилиндр ростом по колено, а оттуда: з-зу-у-у… Киваешь - принимаешь. А тот, в костюмчике сером:
- Извольте-позвольте в лимузин.
И на меня носом показал:
- А это что же - с вами?
............
Ну, это точно, начинается Америка, уж совсем заграница. Сколько слыхала: кто туда ни попадёт, так чуть что сразу: мы американцы, и по-русски не понимаем. Ведь по-доброму ему ты, Платоша, что, мол, они, сват-Кемаль, со мной летят. А тот начинает, и стыдно ему, если чё плохо тут подумает. Ну, дяде, правда, стыдно стало. Вывел он нас из аэропортика коридорчиком, а там уже машина, но длиннючая, как туннель. И нас - туда. И цилиндр туда, а из цилиндра: з-зу-у-у… Да-а, нехиленькая тачка, представь, Платон, если в такой машине ездит один пассажир, то какой ему нужен рост! Тем более что цилиндр: зу-у!
.................
Нет, ну хорошо было в машине. Окошки-то матовые, что-то там такое мелькает, американское, уж совсем заграничное, шоссейно-многополосное, дорожно-луговое, сосновко-ковылкинское, совсем как дома - ну, в матовые-то окошки. Даже снова вздремнулось опосля, но не привиделось, потому что раскрылась дверца:
- То ви вже є тут, пане Платон? Чи добре дісталися?
Это чё у них в Америке - по-американскому так говорится? Вылезаешь, Платоша, жмуришься. Вылезаю - слепну. Потому что солнце рыжее, как пчела в зените - жалит-медоточит. Проморгалась - вижу: и впрямь пчёлы. Как будто метрах в двадцати костёр горит, досюдова дымит, - так метрах в двадцати пасека стоит, роями клубится, а досюдова вихри разреженные пчелиные долетают. И жарко так же, будто где-то там пожар. И спинки чёрные - как сажа по воздуху. И выходит из чёрно-жёлтого клубленья - высокий, в шляпе соломенной - ну, как американцы - а лицо-то… а лица-то не видно. Весь в сетчатом забрале каком-то - ну, как пасеководы. Даже обидно - ужалю я его, что ли? А может, это какой-нибудь Фантомас или Франкенштейн, или, страшно подумать… И стоит, страшнеет, слова русского не скажет.
- Платоша, что ж это?..
Но вот - сдёрнул сетку, скинул шляпу, встал перед нами: тёмно-русый, подбородок острый, щёки свежие, глазами задумчив, импозантен. Я всё поняла: это ж президент ихний, Блин Клинтон! У него какая-то с тобою, Платоша, тайная встреча, правда? Вы же все там шпионы секретные, вопросы мировой политике походя решаете на таких вот неофициальных встречах. И почём знать, может, это и не Америка, а например кино «Полтавские девчата», где тоже садики такие и хрущи над вишнями гудут. Там ещё пасека такая тоже с арбузами и хлопцами, и полтавские девчата - идут-приплясывают, босоногие и в косыночках, орут-распевают:

Прокидаюсь ранком чистим, чистим,
Вже ж до нас прийшов бажаний час:
Дівчата - комбайнери, дівчата - трактористи,
Дівчата - всі механіки у нас!

А одна - больше всех в платочке - отобьётся-призадумается, такую заведёт:

Де б я не ходила, де б я не була,
Всюди сестриці дякувала:
Дякую тобі, сестро, що чесала коси чесно,
Більш не буд;ш, не буде-;-еш…

И прислушаются одна-другая перепёлочка, пригорюнятся-принахохлятся, присоединятся:

Чом ти не прийшов, як місяць зійшов?
Я ж тебе чекала!
Чи коня не мав, дороги не знав,
Мати не пуска-а-ала?

Это тучка-мимолётка солнышко застла-а-ала, а вот и пролетела, и опять слепит-плавит, гудит-зудит, растёт-цветёт, а Блин Клинтон-то - молодой такой, свеженький, воздушный, хотя уже и не молодой, пальцами поводил, дескать: хаудуюду! А сам вдруг так:
- Проходьте, Платоне. Розумієте мене? У вас же з мовою все гаразд?
Прищуриваешься, Платоша, усмехаешься одной мне заметно:
- Запросто. В Киеве жил и учился. Дядя по тёте - известный нережимный художник.
Внимательно вгляделся темнорусый:
- А якщо не секрет - то хто саме?
Ещё незаметней усмехаешься, Платоша, и почтительно так:
- А Грыць Гаёвый, сознательный космист и нонконформист, шестидесятник.
Как я горжусь тобою, Платон, какие ты необыкновенные слова знаешь! И мало того, что знаешь - я же вижу, что ты их понимаешь! Нет, мой выбор - вернее некуда. Вдруг откуда-то дамочка, тоже русая, тоже в шляпе соломенной, тоже в джинсах, но без сетки и такая уж иностранная:
- Oh! То Гриць Гайовий - ваш тьотин? Impossible! Oh, то ж як нам поталанило, Вікторе, який збіг обставин! Уяви, цей пан - близький нащадок ще живого нонконформового клясика. Як то мене тішить, пане Платоне, же запізналамся з вами! Прецінь ще за двадцять років курувала єм виставку українських нережимових мистців у Вoшінґтоні. Образи вашого тьотина надихнули мене колись на один есeй про космічну природу українського артистичного всесвіту.
Чиво-чиво?! Не люблю, когда баба так выпендривается! И добро бы понимала, чего несёт. Я заметила, что чем меньше несущая несомое понимает, тем больше на неё мужчина западает. Но не тебя, Платоша, провести на такой мякине - ты с корректной миной всё схватываешь, - и не чванливо, что дескать, я да я, вот мы тут какие, немазанные-сухие, - не-ет, скромненько так тупишься:
- Да-а, Грыць Гаёвый, конечно…
А импозантный пчеловод соломенную шляпу и проволочную сетку медленно какому-то краснолицему - видно, слуге, - отдаёт и внимательно так тебя, Платоша, изучает:
- Так-так, Гриць Гайовий - то звісно, звісно… Але ж - до справи… тобто - до столу. Ви ж з дороги, і дівчина з вами.
И меня вдруг заметил наконец-то - спасибо! - и покосился так игривенько, но почему-то не улыбнулся. А я - левый глаз вместе с головой вскидав;ю и улыбаюсь загадочно: ну-ну, посмотрим. А тут стол под яблонями-вишнями-черешнями, и вместо пчёл уже майские жуки жужжат, хотя сентябрь, но это ж заграница, правильно? - Америка! А на столе - в плетёных корзинках бутыли с чем-то прозрачным-крепчайшим, а в мисках - вареники ушастые, бармалейчики хрустящие, сало шёлковое, мёд золотой, кукуруза зубастая. А первым делом - первое несут: борщ червонный, в нём облако сметанное, утёсами косточки мозговые, а к борщу - пампушки-подушки, чесночком увлажнённые… Это тебе не вермишель ковылкинская: заграница ведь, Америка. Сунулся слуга краснолицый, коренастый то крепчайшее, прозрачное, оплетённое разливать, а хозяин импозантный, тёмно-русый, пальцами над столом защепотал:
- Іди вже, хлопче!
И самолично в хрустали крепчайшее-пахучее разлил:
- Це ж як сльоза. Будьмо!
И хозяйка элегантно:
- То ж будьмо, пані й панове!
Ххх-ха… Ну да, будьмо, но у бабушки Глаши, хоть мутняк, а небось, не слабее был. Впрочем, я ж тогда юной была, а смолоду глаза велики. И раками червонными, укропцем укрытыми, закусили. Улыбнулась элегантно дама, улыбнулся как-то профессионально и ты, Платон, улыбнулась - как всегда, искренне, Ника, - и хозяину бы улыбнуться импозантно, так не улыбается ж. Может, и не умеет? Интересный какой мужчина! Может, жизнь у него непростая была, и пожалеть надо? А он - снова разлил всем. Одним глазом игриво, но без улыбки, на меня покосился, другим, не игриво и без улыбки - на даму свою, сам так говорит:
- А тепер - за нашу країну, за мову її калинову, за вдачу її солов’їну - будьмо!
И чокнуться не успели, как супруга из-под соломенной шляпы твёрдо улыбается, аж киноэкран светится:
- За вибір її євро-атлантичний, за вік майбутній - демократичний!
И улыбнулась ещё лучистее. И ты, Платон, поулыбался, и Ника, как всегда искренне - а чё ж! - и только хозяин, хоть и кивает, не улыбнётся. И с чего б это я так не улыбалась? Может, несчастье какое случилось, иль затаил чего? А он-то:
- Ну, пане Платоне, мабуть, уже й до діла. Ви ж не просто так до нас - борщу з пампушками поїсти, правда?
И ты, Платоша, в ответ не улыбнулся:
- Не просто, господин избиратель…
Приподнял подбородок хозяин, удивился выразительно:
- Чому ж це я «ізбіратєль»? Народ нас обирає, а не ми.
Прищуриваешься, Платон, тоже - подбородок вперёд, но не вверх, потому что у тебя не острый - квадратный:
- А вы разве не народ? Не избиратель, а уже избранник?
См;трите друг в друга, не улыбнётесь оба - ой! А супруга элегантная сугубо залучилась, аж засмеялась:
- А цей же напій міцненький - він прямо з Сумщини. Хоча не з Сумщини, але ж за батьківським рецептом. Коштуйте ще!
Не льёте, не пьёте, смотрите неотрывно. Говоришь ты, Платоша первым, но не нетерпеливо:
- Я представляю здесь… Ну, вы понимаете.
Кивнул импозантный, ещё больше не улыбнулся. А ты, Платоша, как раз чуть улыбнулся, и как по книжке:
- Ну, вот так. Мы против каких-либо увёрток и загадочностей. Я, стало быть, от ОПРРИ.
Втройне не улыбается хозяин, закусывается, бледно кивает. Чуть заметней улыбка, Платоша, твоя:
- Я, - и потупился скромнее некуда, - курирую Украинский Фронт.
Вот и тихонько сказал, и без амбиции, а какой восклицательный знак прозвучал! Ой, Платоша, да я ж и не знала, кто ты такой! А я ж с тобой так запросто, как всё равно с Васяткой Мордвинцевым. И даже твои все тайности меня как-то пока не впечатляли, а тут - курирую фронт! А ты, как ни в чём не бывало, улыбаешься, Платоша, и тихо-делово:
- До сих пор вы имели дело с куратором вашего, Евро-Атлантического направления. Точно так же, как ваш соперник - с куратором направления Евразийского. Сегодня же вы перешли на следующий уровень - фронта в целом.
Бледно-молчалив хозяин, а ты - ещё улыбчивее:
- Я привёз вам гостинец, Виктор.
Ещё молчаливей хозяин. Напряжённо вслушивается, не забывает улыбаться хозяйка.
- Ха-ха-ха! - словно расслабился ты, Платоша. - Может, вручу его вам, а может, не вручу. «Братьев Карамазовых» читали? Ха-ха!.. Там есть такое: хоцю - вскоцю, не хоцю - не вскоцю. А у нас не так. Не я избиратель и не ОПРРИ. Вы сегодня избираете: быть вам или не быть тем, чего ждут от вас семья, соратники, полстраны и…
Потупился бледно избиратель. Напряжённо не понимает слов, но прекрасно понимает смысл элегантная дама. А ты, Платоша, снова серьёзен:
- Один у меня вопрос, Виктор: является ли ваше намерение для вас роковой необходимостью? Для окончательной ясности: Іs your intention а fatal necessity for you?
Мгновенье помедлил ответчик:
- To be or…
Ни мгновенья не медлит супруга:
- Without any “or”! - Be! Only be!
Потупился, бледный, острым подбородком в галстук упёрся. А ты над столом приподнимаешься, мгновенье улыбаешься, другое выжидаешь, третье - рукою машешь, левой или правой - не до того! - и через сад - в лимузин… за цилиндром удаляешься. Немеет супруга, не улыбается Ника.

ПЧЁЛЫ СУДЬБЫ
трагедия

ВИКТОР:

Що принесе він, те межує з долею,
І треба обирати. Я пригадую
Дитинство босоноге там, на Сумщині,
І золоті в саду сусідськім яблука,
Що вкрасти їх рука не підіймалася,
Хоч хлопці й крали… Мове мати-вчителька:
- А ти, дитино, не кради. Хіба тобі
Тих яблук мало, що в садочку нашому?
- Зелені й кислі, а в сусіда - золото!
І на городі - цибулини-велетні.
- Зате свої, а то вже будуть крадені.

ХОР ПЧЁЛ:

Элелей-элелей!
Не судьбу избирает
Человек - человека судьба.
Дар послали
Весёлые боги,
Так сумей же принять,
Так сумей же
Вровень стать.
Элелей-элелей!

ВИКТОР:

Ще пам'ятаю, як, у війську служачи,
Стояв я на кордоні та й з рушницею,
А супротивник мій сидів за ґратами,
Вітчизні не служив, бо був розбійником:
Не можна зброю довірять злочинцеві.
А я стояв, і вже світало, й тануло
Над росами покривало туманисте,
І Арарат сніги здіймав над обрієм,
І так мені туди кортілось випнутись,
Узяти гору й стати над вершиною,
Але ж то був кордон, і між заставами
Нічийна смуга з квітами барвистими.
Постала тут з туману постать батькова,
Чи в гімнастерці, чи в халаті таборнім.
Говоре: - А куди ти, синку, дивишся?
Не наша то гора, у нас Говерла є.
Чужі облиш вершини, до своїх дерись!

ХОР ПЧЁЛ:

За виденьем виденье,
За слоем слой.
Реет мимо мгновенье
Стрелой, пчелой.
Жарким жалом пронижет
Пустую длань,
Имя новое выжжет,
Кем не был - стань!

ВИКТОР:

Державної скарбниці бачу сховища,
Там гроші, наче ті бджілки у вулику,
Дзвеніли та дзижчали та роїлися,
Любилися, запліднюючись, множачись,
Кипіли та окріпчасто плювалися,
Як той казан із кашою пшоняною,
Що дід Федько варив колись на пасіці.
Задивишся, мов загіпнотизуєшся,
А простягнути руку - враз обваришся,
 Зостанешся довіку затаврованим,
Бо не для того, хлопче, ти народжений.
Не хочу грошей - хвате хліба з юшкою,
Не треба влади - був би сад та пасіка,
Але - приніс!

[Платон является с жужжащим цилиндром, срывает чёрную простыню]

ВИКТОР:

То вулик? Там, у вулику,
Під ковпаком прозорим бджоли возяться,
То інші бджоли, раси особливої,
В них жала небезпечні, геть отравлені,
Загине половина з ними вжалених,
А половина…

ПЛАТОН [вручая улей Виктору]:

Станет президентами!

ХОР ПЧЁЛ:

Элелей - куда ты, человек?
Элелей - подумай, кто ты есть,
Где твой дом?
Вот, клубясь, меняется судьба,
Словно дым от дедова костра,
Что, устав стелиться по земле,
Рогом встал.
Не на то, скажи, даётся дар,
Чтобы дар отказом оскорбить,
Не на то жужжит стрела-пчела,
Чтобы спрятать за спину ладонь.
Принимай! - но как не воззвенеть:
Элелей!

Ой, что ж это будет, Платон? Зачем ты ему это? Он же и так не улыбается, и этого тебе не отдаст! Вон он подхватил это «з-зу-у-у», как партнёршу в танго, и понесли друг друга туда, из садочка вишнёвого-яблонёвого - в жужжащий чёрно-жёлтый костёр, где сажею спинки в воздух выбрасываются, где золото мохнатое в матке в мёд преобраз-зу-уется. Не так что-то описываю, я ж не пасековод. Мне вот что представляется: там, по ульям, трутни сидят, толстые, овальные, с головками крепкими, лысыми, шкурки вокруг морщинятся. Такие, словно свечки, и пламя на концах. Ничего не делают - только пчёлок толкут. Прилетают к ним пчёлки - каштановые чёлки, тончайшие талии, в меду гениталии. Тянутся к мёду трутни, звенят над ульями лютни, гуще толкутся - слаще медок. А в самом нутри - матка сидит, вся навощённая, намедованная, улыбается. И всё там - сласть, и всё там - жало, и Маринка Трёхгузнова романс поёт дворянский:

Любовь лишь только капля мёду
На остром жале красоты…

А что, я ведь и это объясню, читатель. Я ведь уже много жила, и кое-что, представь себе, думала, и вот что сейчас осознала. Природа тянет нас друг на друга, и говорят, что это рода ради. И что там красота или просто влечение - а оно ж у всякого разное: кто пострелять любит, кто туфельки, кто мальчиков, кто кошечек, кто совсем дендрофил копытный - что это всё вроде наживки, и надо клюнуть, чтобы потом, у следующих, всё это опять продолжалось. А если вот так посмотреть: всё это продолжение-размножение - само наживка? И не того ради мёд носят, чтобы матка новых роёв нароила, а того ради матка рои роит, чтобы медок носился, чтобы трутни крепкие, головастые, горячие - пчёлочек тонких, ладных, нарядных в золоте сладком купали… А зачем это? А потому что наживляет это пчёлочек-трутней на самое острое жало, чуть медком любовным помазанное, чуть воском родоводным залепленное. И понял это когда-то, и ахнул бесхитростный поэт, и так ему захотелось это высказать, чтоб и другие ахнули, что пропел в простоте поэт:

Любовь лишь только капля мёду
На остром жале красоты!

Поняли, не поняли - а далее. Вцепилась американская супруга добела в поручни шезлонговые:
- Й-йой!
Потупился ты, Платоша, молчишь - так и вижу: бирюши всунуты, наглазники захлопнуты, кокон запелёнут. И хозяйка от волнения на меня взгляд переводит:
- Й-йой, панночко, всі думають, же то є легко - бути дружиною великого чоловіка. А ми ж із вами знаємо, яке то вельми страшне, коли просто в тебе над вухом дихає доля людства. Ось тепер він обирає, а хіба ж я його не обрала? Я ж одна знаю правдиво, яким він є. Він же навіть яблука не вкраде. Він взагалі їх видіти не може. Адже в селі їньому, на Сумщині, - уявляєте! - жодного яблука не росло. І хлопчик це сприйняв, як звістку обраности. І чи ж можна такого чоловіка не обрати, коли він уже обраний… Й-йой, what’s happening?!*
Целый смерч жёлто-чёрный, в человеческий рост: ж-жу-у! з-зу-у! закружу-загрызу! Из смерча - рука наружу, пальцы в пространстве крутят крюки. Ворвался в сад, да и пал у плетня. А на кольях - глечики-черепушки, а за кол - телок молочный привязан: ножки разъезжаются, губами жуйку жуёт, такое вспоминает:

МОВНИЙ ВИБІР

Колись-то, ще за царя Гороха, коли людей було трохи, у царстві славнім, давнім, у Трипіллі, над ставком у зеленім бадиллі, москалям усім на завидки, на подив - вибір найліпшої мови проходив. Вийшла Марійка, чорнокоса італійка, вбрана, як нова копійка, долоні стуляє, виспівує-промовляє:
- Іо соно дочіле, іо соно ріспеттоза!**
Аж дід Микита звалився з воза:
- Найліпша мова, - каже, - італійська, бо ж краса перемагає без війська.
Коли йде перс Хасан, на голові казан, дзиґою обертається:
- Салям!*** - з усіма вітається. - Кар ке ніку нашьод, ніку шьод, ке нашьод!****
Аж сивий москаль:
- Ти на чєй ета, мля, на щот?
I pозсудив:
- М-мда, послі рускава - пєрвий язик фарсі! Толька лишнива, Хачик, на Русі нє форсі! Даґаварілісь?
Аж тут виходить біляве малятко, посміхається лагідно й мовить:
- Теля-а-атко…
І стало тихо в усьому світі, аж соловейко замовк у вітті. І відлунилося:
- Теля-а-атко…
І пролетіло на хмарці янголятко. А німець-суддя:
- Гіп-гіп ура! Усім нам додому тепера пора.
- А вибір як же? - питають.
- Та нащо?! Українська мова - з усіх найкраща!

ИЗБРАННИК

Пожевал задумчиво розовыми губами телок, в смысле: чёй-то ты тут свалился, милок? А тот уже лежит, не дышит и как будто спит, и несутся к нему краснолицые слуги, и напрягаются скулы супруги:
- То що ж це, пане Платон? Хто відповість за злочин: чи ваше ОПРРІ, чи ви особисто?
Напряжённостью скул превосходит хозяйку Платон:
- А вы погодите, сударыня… Выбор свершился! Если не - то!
И гаснет в пани паника, и в дом проносят избранника - распух, как облако, пальцы свисают, как гроздья виноградные, а лицо-то… а лица-то не стало: одни бугры - синие, серые, красные. Язвы - лунными кратерами:
- Хоч не кажіть, що сталось то в Америці!
Зарыдала внутренне супруга, вида не подала, терновый-лавровый незримый венец истово облобызала:
- Bear up, Cowboy - you’ll grow to be a President!*****
И шёпот-стон из-за бугров - синих-красных-серых:
- Ой, чи буду?!
- Without any “чи”!
А ты, Платоша, к избраннику подходишь и, на лоб ладонь возлагая, как хирург прооперированному пациенту:
- Всё. Поздравляю с избранием! А по-человечески: держитесь. Знаете:

Nur der verdient sich Freiheit wie das Leben,
Der taeglich sie erobern muss.******

Извините за немецкий, но это ведь тоже рабочий язык Евро-Атлантического направления. Наряду с украинским, английским и польским. Но и русский не забывайте: теперь вы будете иметь дело не только с направлением, но со всем фронтом. Напоминаю: рабочие языки Евразийского направления - русский и украинский.
Из лунно-кратерной опухоли надорвано-твёрдо:
- Авжеж, тепер це ваш обов’язок - мене підсилити!
А ты снова, как бы разъясняя дважды два:
- А нам пока нечего делать. Главное произошло: шлагбаум поднят. А машинисты ваши, - глазом на супругу и прислугу, - постараются, довезут.
Словно красный месяц над взорванной степью, всплывает суженный глаз:
- Дзеркало неси, хлопче!
И подносит зеркало хлопец, как губку с водой. Тихо-тихо, как из-под земли:
- І не сором вам… брехати? Це ж не президент, а… трицератопс якийсь.
- Марить! - всплёскивается супруга.
- Да нет, - высоко всплыл месяц, золотым-серебряным стал, а это улыбка твоя, Платон: - Да нет, это не бред. Да в этом ведь залог вашего торжества. Пару часов отдохните, на самолёт - и в Киев. Вы же теперь герой, и скажете противнику: нас не отравишь! Дрогнет враг, а соратники скажут: герой! А соратницы скажут: словно злая фея околдовала прекрасного принца. А соратников-соратниц у вас теперь - легион. Потому что: кто неуязвим, тот неисчислим. А кто неисчислим - тот непобедим.


*  Что происходит? (англ.)

**  Я кроткая, я почтительная! (ит., ария Розины, опера Севильский цирюльник)

***  Мир! (восточн. приветствие)

****  Гиблого дела не начинать бы. (перс. пословица, букв. «Дело, которое добрым не стало, добро бы стало, кабы не стало»)

*****  Терпи, казак – атаманом будешь! (англ. приблиз.)

******  Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день идёт за них на бой! (нем., Faust, J.W.Goethe)