Гроза

    Это недалеко отсюда, берега Оки, один крутой, а другой пологий... а Касимовскую перцовочку ты пил? Нет? Что ты! Её поставляли к кремлёвскому столу, там и вода особая, и рецепты старых традиций, чистое молоко! И вот осень такая была, а мы не выдерживали съёмочный график и упёрлись прямо в эту осень. Что ты! Чистая, до звона, золотая, чистое золото. Вверху золотое солнце, внизу золотые листья, воздух прозрачный, чистое стекло. А мне двадцать с небольшим. И девушка, какая девушка рядом! Красавица, все на неё глазели. Мы обнимались в тени храма, а потом на пароходе. И вдруг гроза надвигается. Тогда-то я и понял, как надо ставить «Грозу» Островского.
Мы с ней стоим на верхней палубе, а в воздухе аж звенит от затишья перед бедой, глянул вниз, смотрю, наш капитан бросил два якоря и — машина полный ход, на берег, чтобы удержаться от бури. Что тут началось! Вот эти жестяные крыши с домов срывало словно лифчики. После этого понял, как ставить Островского... так, к чему я? Ах да... там была гипсовая скульптура вождя, примерно раза в два больше человеческого роста, и веткой ей снесло голову. А времена ещё те были, и вот, наш второй режиссёр Лещеев, подбежал к этой голове, что же, как же это, а поднять не может... и покатил эту голову по грязи к подножию. Это зрелище!