Время

    Не замечали ли вы, что пасмурным осенним днём тучи воспринимаются как должное, летом они могут вызвать огорчение, зимой – недоразумение, весной – воспоминания о чём-то забытом, но родном и привычном.
      Все мы и жили в небольшом разноцветном городе, издалека напоминавшем детскую площадку в период всеобщей летней активности – вот Коля отобрал у Сони её любимую формочку для куличиков, а Тёма опять нарывается на драку… На лавочках сидят мамы, пристально как львицы, наблюдая за своими детёнышами, готовые сию минуту сорваться с места и обругать благим матом Ваню, который обидел их Наденьку. Одни копаются в песочнице, другие, которые постарше, находятся поодаль, они не общаются с малышами, считая, что это не соответствует их статусу. Девочки гуляют там, где больше кустов и цветочков, они иногда значительно перешёптываются и хитро смотрят в сторону мальчиков. Те же в свою очередь мало заняты тупыми кокетками, они разбивают лагеря, находят палку побольше…но объединяет их одно, каждый из них хочет первым завладеть качелями, вот, запыхавшись,   ты оставляешь позади всех друзей-соперников, прыгаешь на качели, одной ногой отталкиваешься, что есть сил и быстрее-выше-выше-выше… Но, не вникая в мелкие детские передряги, и не проводя доскональный психологический анализ, человек, хоть немного любознательный, посмотрев на детскую площадку,   заметит, что каждый день, с утра до вечера её окутывает атмосфера счастливого детского смеха и быстро забывающихся слёз, атмосфера иногда торжественная, яркая, похожая на хлопушку, бах! А что же будет дальше, что дальше? И выпадет ли после взрыва неожиданный сюрприз?
    К тому времени как построился наш город, мы уже начинали потихоньку изображать взрослых, при этом постоянно звучал наш по-детски звонкий, порой неконтролируемый смех. А ты помнишь,   когда мы впервые вышли погулять по улицам и площадям нашего нового мира? Я – нет. Странное свойство детской памяти – все важные события она стирает, сохраняя лишь сущие пустяки. А может именно в них и кроется весь смысл? Наверно просто в детстве мы плохо научились собирать мозаики.
    Серые стены нашей школы. Так я вспоминаю их. А тогда они были разноцветными и не имели никакого значения.   
    В школу я любила приходить раньше всех, первой вешать на крючок в раздевалке свою курточку, первой её снимать. Рано утром свет ещё не включали и я воображала себе, что где-то рядом   бродят призраки, а школа – это больше, чем здание; темнота – это не просто отсутствие света.   
    А помнишь,   как весело было в нашем городе, мы могли преодолеть расстояние в целый километр всего за одну секунду или спасти планету от уничтожения, мы покоряли вселенское зло, а потом гордые и уставшие шли пить гадкий компот в школьной столовой. Мы тогда не слишком различали хороших и плохих людей. Злодеем мог стать любой человек внешне нам не понравившийся, а любили мы…хотя   тогда мы не задумывались об этом, всё было слишком не важно, важно – это чтобы облака плыли и все негодяи были уничтожены, а ну ещё,   конечно же,   конфеты, мне без них и сейчас трудновато. 
    В детстве ты любишь газировку и мультики, когда становишься взрослым,   отдаёшь предпочтение кофе и кино. Появляется ощущение, что тебя просто подменяют. Вот, ты был ребёнком, ни о чём не беспокоился, но пришло время и из какого-то резервуара в горошек (а некоторых и из клетки) вынимают “большого” человека со сформировавшейся и фигурой и абсолютно дурными предпочтениями. Хэй, малышка, а в детстве ты ненавидела кофе за его горечь.   
     Знаешь, недавно я заметила, что у тебя блестели глаза, это похоже на то, как от зеркала отражаются лучи солнца, только вот попадая в глаза, они имеют противное свойство – ослеплять.   
     Помнишь, ещё до того, как мы покинули наш город, мы любили разговаривать о многом, сидя на краю облаков и болтая в воздухе свободно свисающими ногами. Тогда ты говорила мне, что блеск – это красиво, если у человека блестят глаза – это значит, что он счастлив. Но, сколько же несчастных людей вокруг, куда же он девается, блеск? Порой он превращается в свет, добрые люди излучают его из своих глаз, ведь невозможно испытывать вечный восторг, когда-нибудь он превратиться в удивление, впоследствии трансформируясь в любознательность .   
      Один год осень ни в какую не хотела отступать, она схватила кусок лета   и не уступала законного места зиме. В ожесточённой борьбе она рвала и метала кроны деревьев, проливала тысячи-тысяч тонн гневной грязно-серой воды, казалось, что она длилась ни один год…Вот наконец-то она сдалась и пришла зима – деловитая, равнодушная, с горьковатым привкусом.    
     А глаза у тебя серые и тёплые, иногда они похожи на летний грибной дождик, после которого вдалеке обычно расцветает радуга – самое любимое и искреннее, что осталось у меня теперь, в моём мире, в унылом, бетонном, равнодушном городе, городе – офисе, городе –магазине.      
     Спасибо тебе за то, что научила меня плакать. Прости за, то, что научилась тебя понимать.   
      Ты всегда хотела любить, мне кажется,   без этого пункта ты никогда бы не ощутила себя, не поняла бы кто ты, что ты, для чего ты есть, это твой способ существования, твой способ выжить, твой чистый кислород, твоё психотропное вещество, завершение. Конец. 
      Медленная и мучительная смерть города началась с того, что мы ощутили первые дуновения западного ветра, которого не было ещё в наших краях, мы обрадовались ему, как радовались всему новому, неизвестному доселе… Теперь же я объявляю вендетту этому гнилому проходимцу – он заставил нас повзрослеть, резко, без возражений, со спиртовыми парами в придачу. Дети не ждите свои дни рождения, бегите от них как можно дальше, чтобы не оказаться сдутыми и распластанными под напором зловонного дыхания мира.   
     Поначалу я писала тебе письма, длинные содержательные, я делилась впечатлениями о своей одинокой жизни, могла часами писать тебе о тиканье старинных часов (конечно же, ты помнишь, что я купила их в антикварной лавке,   которая находится   неподалёку от моего дома) или описывать каждую деталь сна, приснившегося мне накануне. Потом письма стали короче, они наполнялись каким-то ненужным хламом, я разъярённо комкала очередной лист бумаги и писала заново всё короче и короче, всё меньше слов, букв, воспоминаний. Последнее письмо состояло лишь из одного слова – скучаю. Уверенна, что прочтя его, твои глаза быстро-быстро наполнились искристыми каплями, они наверно в этот момент были похожи на маленькие родники, о, как бы я хотела увидеть превращение их из убежищ воспоминаний в скорбный поток, самое искреннее выражение чувств. Мне нужна лишь минута, 60 секунд и я снова смогу дышать, смеяться, я пойду на мостовую и буду танцевать до тех пор, пока ноги не сотрутся в кровь, пока не упаду от усталости, прошу, только одно мгновение, лишь каплю твоих слёз на моей озябшей руке.    
      А как весело было расставаться. Все эти проводы...Да ты не плачь, поезд придёт только через полгода. Я и не плачу, это смех у меня такой…истеричный. Правда, что мы никогда не расстанемся? Правда. А если ты влюбишься. Никогда – никогда. А если уже влюбилась? Всё равно. Глупенькая, хочешь чаю. Да. А шоколад? Да. А ещё?   Напиться.       
      Знаешь, кажется, я влюблена. Нет, не делай такие удивлённые глаза. Я уже давно о нём тебе говорила, ещё когда мы жили в Городе, теперь я   встретила его здесь. Правда на этот раз глаза у него серые, а вовсе не зелёные и ещё он выше ростом, но это не имеет никакого значения. Только я боюсь, что в следующий раз его глаза будут карие, и он захочет любить жёлтый цвет, а я так не люблю это в совокупности. Но ведь это не важно, я всё равно узнаю его и буду любить сильно-сильно, не так как ты, ты училась этому долго, а я как всегда принялась за дело без опыта и без багажа накопленных знаний. Быстро.   Неумело.      
      Дорога, сплошь покрытая маленькими светло-серыми камнями, казалась бесконечной, я считала от   одного до ста и наоборот, не помогало. В тот день солнце палило как ни в один из предыдущих дней лета.   Некоторым жара напоминает болезненную горячку, а для некоторых – это одно из самых явных доказательств лета. Вдруг дорога резко стала заворачивать влево, меня немного удивило это, раньше она казалась абсолютно прямой. Видимо я пропустила этот важный поворот событий, потому что слишком долго смотрела себе под ноги. Отныне я смотрю только вперёд. Новый отрезок пути состоял всё из тех же камешек вперемежку с осколками красного кирпича.   Впереди я заметила силуэт девушки, она была одета в голубое платье,   плотно прилегавшее к бледному телу, а   её волосы развевал по-осеннему холодный ветер. Откуда ветер? Этот вопрос меня ничуть не волновал. Ведь в конце была ты. Такая грустная и озябшая.
 Что-то не так? Тушь потекла?
            Нет, дурочка, всё именно так как и должно быть.               
 А я потеряла твой адрес.
            Я знаю.               
 И номер телефона.
            Так много времени прошло.               
  Все-все письма случайно улетели в форточку во время урагана.
            Ты всегда была такой красивой.               
 А сейчас?
            Да.               
 Простишь меня когда -нибудь?
            Ты помнишь нашу детскую считалочку?               
 Все эти годы я вспоминала о тебе.
            А то место где мы зарыли наш клад?               
 Всё так глупо получилось, я была дома, а теперь вот здесь мне холодно и я не знаю дороги назад, ты поможешь мне?..
            Ты спасёшь меня? 
     А помнишь наши похороны.Было так забавно, похоже на какую – то игру, все эти ленточки, цветочки, какое платье надеть, какой гроб заказать, какой памятник. Нас даже зарыли рядом, я тогда ещё улыбнулась тебе, только так, чтобы никто не заметил. «Чтобы никто не заметил» - прошептала ты,   еле сдерживая приступ смеха. Наши мамы за несколько дней превратились в одиноких беспомощных старушек, их лица покрылись маленькими красными пятнышками на щеках и около глаз, а на лбу проступили глубокие морщины. Отцы тихо держались в сторонке. Сегодня ты замечательно выглядишь – шепнула я. Послышался стук земляного потока о дерево и какие – то причитания, мольбы, слёзы.   Мы были уже слишком далеко. Грохот поезда, как хруст костей, после долгого бездействия, пожелания доброго пути, сквозь толстое стекло, мы уезжали с одного вокзала, только на разных поездах, отбывающих в противоположных направлениях. Мне жаль наших родителей, они предпочли скорбеть, вместо того, чтобы просто поискать нас в других городах. Тысячи километров – это слишком далеко.
 
- Почему люди так легко отпускают?
- Они слишком боятся испытания временем.
-Тогда, на *** время, я просто хочу быть счастливой.