Концерт Трофима в Севастополе

Глазами очевидца

Восьмого августа 2008 года Севастополь посетил Сергей Вячеславович Трофимов со своим сольным концертом. Новая программа называлась «Я живу в России», так значилось на афишах, расклеенных в городе.
Первоначально я не планировал попасть на концерт. Тому было две причины: занятость по работе и отсутствие необходимых средств на покупку билета. Дешевые билеты размели в первый же день, а элитные — за пару дней до назначенного срока, тем более что город сейчас наводнен туристами, у которых есть деньги, а кое у кого, даже, голова на плечах, чтобы вложить эти деньги в хорошее дело.
Однако так получилось, что я справился со своими делами уже к 19.00 вечера. Концерт был назначен на 20.00, проходить он должен был в Доме офицера. Это здание находится прямо в центре города, и, кстати, концерт в ДОФе такого уровня — достаточно непривычное явление для нашего, уже избалованного, приездом известных артистов, города. Дело в том, что в Севастополе, как правило, гастролеры дают концерты во Дворце рыбака. Это здание находится на отшибе, зато его вместимость раза в три больше Дома офицера. Вот, сейчас идут по порядку — Моисеев, Меладзе, а потом Леонтьев, — все на одной неделе. И все их концерты — у «рыбаков». Но Трофимов выбрал ДОФ, что тоже показательно.
В начале восьмого вечера я зашел через служебный вход в зал. Там устанавливали аппаратуру, таскали всякие тяжести, втискивая пуды колонок в тесное пространство зеркала сцены. Кто-то сказал мне, что Трофимова еще нет, что он приедет попозже, и я вышел вновь в служебный дворик с коваными решетками на воротах.
На концерт я попадать не собирался. Во-первых, нет билета, во-вторых, люди приехали работать и зарабатывать, а не заниматься благотворительностью, и, в-третьих, одолжаться и просить, кого бы то ни было — для меня нож в сердце. Поэтому я решил сфотографировать Сергея, дабы отчитаться перед форумчанами, и спокойно ехать домой.
Минут через десять в кованые ворота зарулила черная «Волга», если я не путаюсь в марке, и из машины вышел Сергей. Я его видел впервые, вот, так, впритык. Удивило то, что — никакой охраны, никакой помпы, «мигалок» перед машиной и прочая, прочая…, чем сегодня злоупотребляет московская попса, с развитым чувством собственной неполноценности.
Из машины вышел плотно сбитый, небольшого роста, лысоватый мужчина в пляжных тапках на босу ногу, шортах и какой-то, красного цвета, кацавейке с капюшоном, откинутым на плечи. Вслед за ним из машины выпорхнула красавица с такими глазами, что в голову тотчас же пришла цитата из Гомера: «Волоокая Гера». Давно я таких глазищ не видел у женщин: на пол-лица! Позже оказалось, что она — директор Сергеевых гастролей, что зовут ее Анной. Фамилии, к сожалению, не запомнил, потому что «впитывал» ее, когда она называла себя.
У меня, вообще, беда с именами и фамилиями, и не потому, что уже сказывается возраст. Так было с детства. Я, когда вижу нового человека, который мне интересен, то, как бы, вскакиваю в него и смотрю на него изнутри его же самого… А имя пролетает мимо сознания. Потом я могу сказать, даже, какой рукой он держит тарелку, а какой — мочалку, когда моет посуду, но только не «как его зовут?». Вот, такая со мной всегда происходит катавасия. Приходится записывать, да, еще, и помечать: к чему же, это, я вписал данную фамилию в свою записную книжку? Мои дети очень не любили ходить со мной по городу. Постоянно приходилось останавливаться и раскланиваться с каждым третьим встреченным горожанином. Человека я опознавал, беседовал, но на детский вопрос: «Папа! Это кто?», — только разводил руками.
Впрочем, разговор не обо мне. Это я к тому, что в данном случае было что впитывать! Волоокая Анна прошла через служебный вход в ДОФ, а я поздоровался с Трофимовым, сказал, что я с «форума» и хотел бы туда «забросить» фотографии: «Трофим в Севастополе».
Сергей сказал: «Ну, пошли!»… чуть не написал «молча сказал», поскольку Трофимов что-то буркнул нечленораздельное и махнул рукой в сторону служебного входа, что означало, вероятно: «Давай, вперед!».
Мы прошли в предбанник зала, этакое боковое фойе, я показал двери, куда нужно было идти, чтобы выйти на сцену. В большое фойе уже запускали зрителя, и на боковых дверях тоже  стояли «церберы». Бабуля угрожающе двинулась ко мне, но Сергей сказал: «Это — наш! С форума!», и  контролерша поникла, придавленная этим непонятным словом. В этот момент я понял, что на концерте я, все-таки, побываю.
Мы прошли в зал, аппаратура уже стояла на своих местах, инструменты — разложены. Мы пересекли сцену по диагонали, спустились за кулисы по металлическим ступенькам, и Сергей появился перед компанией мужчин, которые о чем-то балагурили в гримерке.
Один из них сказал Сергею:
— Помнишь Кемерово?! Тут зальчик, приблизительно, такой же по акустике!».
Что в ДОФе за акустика, — мне было хорошо известно. Я, уже, не стал говорить, что со светом дело обстоит еще хуже. Думаю: «Зачем расстраивать людей?!». Но на ус намотал, думаю: «Надо будет подсказать звуковику кое-что!».
Абстрактно я понимал, что эти ребята — музыканты, но кто есть кто — было не разобраться, потому что они, — словно специально дождавшись Сергея, — дружно заговорили: «Разминаться! Разминаться! Разминаться!».
— Ага! — подумал я, — сейчас пойдут распеваться! Проверять аппаратуру!.. —
Не тут-то было. Ребятки вышли в боковой глухой дворик, оттащили подальше заградительные решетки, поставили этакий теннисный барьер из металла, разделились по трое на две команды и начали пинать ногами малюсенький шарик, перебрасывая его на сторону противника. Что-то вроде волейбола, только крохотным шариком. И ногами.
В двух шагах, в кафе при ДОФе ревет свадьба: «Горько!.. Горько!..», — а тут шестеро великовозрастных субьектов, как малые пацаны, азартно пинают красный комочек, спорят относительно счета… Особенно отличался один из них, на противоположной стороне от Сергея. На все спортивные предложения, поступавшие от команды певца, он отвечал приемом на макушку посланного мяча и стряхивания его на сторону противника, так, что подхватить его уже было невозможно.
Однако счет вел Трофимов. Неважно, верно он считал или неверно, все молча соглашались.
— Ага! — подумал я. — При всей видимой демократичности взаимоотношений пахана слушаются беспрекословно! Хорошо!! —
Конечно же, не запечатлеть такой непарадный сюжет я не мог. Такого, ведь, нарочно не придумаешь. Ну, что за польза от всяких официозных фотографий? Правда жизни, ведь, в выхваченном моменте… Однако не успел я расчехлить фотоаппарат, как рядом оказалась молодая женщина — в простом платьице, высокая, худенькая такая, быстрая в движениях, этакий Суворов в юбке.
— Нельзя, — говорит, — снимать до концерта! Плохая примета!.. И, кто вы такой, вообще-то?!.. — и, так, это, по-полководчески намекает, мол, а не пойти ли тебе восвояси, мил человек?!
Сергей прыгает, ногами машет а сам кричит:
— Это — наш! С форума!.. —
Девушка раздосадовано говорит: «Уберите!», — и скрывается в глубине помещений. Я со вздохом закрываю фотоаппарат, опять смотрю, как музыканты мутузят друг друга в своем странном противостоянии и ногоподдавании. Руки у меня снова чешутся, я тихонько приоткрываю объектив, навожу на Сергея, поворачиваю голову… стоит и на меня смотрит… Суворов-то!
— Я ж вам сказала!.. — и вдавливает меня глазами в скамейку. Я развожу руками. — Проверяю батареи!.. —
Девушка угрожающе говорит: «Смотрите мне!..», — и уходит. А я понимаю, что сфотографировать она мне ничего не даст. Такая упертая! Будет пасти, пока не выпасет!
На крыльцо вылетает волоокая Анна.
— Ребята! Вы собираетесь?.. — и какое-то слово, вроде, «чекать». Непонятно!! В компьюторных делах есть такой термин, он означает «проверять», «перепросчитывать», но какое отношение данный термин имеет к концерту — не ясно. Может, я ослышался?!
Команду сдувает ветром, а Сергей подсаживается ко мне на скамейку, и мы курим. По ощущению времени концерт вот-вот должен начаться.
Я спрашиваю:
— А ты, что? Распеваться не собираешься?! —
Сергей пожимает плечами:
— А, зачем?! Голос всегда готов! —
— Ну, — думаю, — сейчас посмотрим, как он готов! — по себе знаю, что, — хочешь, не хочешь, — а помычать перед выходом на сцену надо. Конечно, если вчера принял на грудь, то сегодня голос звучит, а так, ни фига!..
Начинаю делать заход… ну, насчет, вчерашнего-то… Где остановились, как прошли концерты… в Ялте… и такое прочее… Чем занимаетесь после концертов?.. Купался ли в море?
Сергей отвечает: «Остановились в доме одного олигарха. Концерты прошли нормально. Покупаться, особенно, не удалось. А после концерта режемся в пинг-понг!..».
Я по профессии — театральный режиссер, вранье вижу сразу. Когда человек врет, у него слова, интонация, тембр голоса, жест, вся физика — врастопырку. Я это, прямо-таки, физически чувствую. Смотрю на Сергея и вижу — не врет!
Кстати, после концерта поступило предложение «показать Севастополь» от одного из местных полковников. Сами понимаете, что это означает. Сергей поблагодарил, сел в машину и поехал «домой». Наверное, играть в пинг-понг. Оно и правильно. Как говорится, вас много, а я — один. Мужикам-то лестно с самим «Трофимом» покутить, а здоровье-то — одно! На моей памяти столько талантливых людей сгинуло, поддавшись на дешевую лесть поклонников…
Покурили мы, поговорили.
— Ладно! — говорит Сережа. — Пора и за дело! —
Пошли. Он впереди, я за ним, хвостиком. Трофимов вышел на сцену, взял гитару, подошел к микрофону, рявкнул… одну фразу певческую… другую… Слышу — а голос-то и вправду «готов»!
— Во, — думаю, — зараза!.. Ни хрипоты, ни сипа… верха берет, низы берет… все отлично! —
Спохватываюсь: «Надо же звукорежиссеру подсказать!.. Насчет зала-то!..».
Походил по залу, послушал углы, чувствую — многовато ватт-то! Подхожу к звуковику, говорю ему, мол, так и так, надо в ползвука… А он мне: «Гражданин!.. Отойдите и не мешайте профессионалу работать!..». Потом, видимо, чувствует, что больно сурово на меня рявкает, на зрителя, как никак, поправляется помягче.
— Люди придут, пойдет наполнение массы, все будет о-кей! —
— Ладно, — думаю, — посмотрим… послушаем! —
Ушел, не мешаю профессионалу работать.
К слову сказать, как я предполагал, так и вышло. Я слушал Сергея, стоя рядом с пультом звукорежиссера. А, сами знаете, звуковик всегда находится, по возможности, за зрителем, т.е., обымая слухом весь объем. Так, вот, процентов пятьдесят текстов Сергея я не понял, не услышал, потому что бас-гитара и барабаны напрочь заглушали микрофон певца. Как только шло «а капельное» начало песни, либо легкое начало, с мягким подыгрышем клавишных и соло-гитары, все было блестяще: все слышно, нюансы ловятся, текст воспринимается… Но стоило вступить басу и ударнику — кранты!
Думаю: «Бедные первые ряды!.. За свои деньги и так оглохнуть!..». Ведь, самые дорогие билеты — впереди! Гляжу на Юрия, звукорежиссера, кстати, его фамилия — Андропов! Представляете? Юрий Андропов!.. Но он не виноват!.. Что — Андропов!.. Вон, у нас, на форуме — Есаул! Константин Скуратов!.. Но мы же ему не намекаем насчет Малюты?!.. Как говорил товарищ Сталин: «Сын за отца не отвечает!»… Хотя, товарищ Сталин был не прав! Куда ж денешься от кармы?!
Так, вот, гляжу на товарища Андропова и думаю: «Бедолага, бедолага!.. Каждый день, в таком грохоте… уже ни черта не слышит!». Сами понимаете, такого рода каждодневная нагрузка на слух не может, в конце концов, не повлиять на чувствительность нервных окончаний.
Правда, очень выручал тот факт, что зрители знали, где-то, две трети песен Сергея и охотно ему подпевали. Но хотелось, все-таки, слышать слова, голос певца…
Сами понимаете, у Трофимова — тексты великолепны, там жаль пропустить, хоть, полфразы, это ж талантливо делается. Есть хорошее чувство языка, и есть хорошее ощущение образа, от имени которого идет слово. И, главное, когда слушаешь Сергея, «идет кино», т.е., так или иначе, ты видишь картины, виденья, пускай, иной раз, зыбкие, другой раз — плотные, но у него это всегда есть… Вот, дал ему Бог умение через какие-то простые материальные образы, плюс великолепное внутреннее чувство юмора и самоиронии, выражать какие-то невероятно высокие истины…
Знаете, был такой поэт, Александр Кочетков. Поэт, как поэт. Многословный, даже, где-то косноязычный… Но он написал одно стихотворение: «С любимыми не расставайтесь…», шедевр русской поэзии… по всему — по ритму, по построению строфы, по подбору слова, по настроению, по внутреннему чувству… Ну, шедевр есть шедевр! И мы знаем Кочеткова. И внуки наши будут знать Кочеткова, и правнуки. Потому что, когда он рожал свое стихотворенье, Господь гладил его по голове.
У Сергея такие песни, как «Снегири» или «Отец» — на мой взгляд, гениальны. Я, когда услышал «Отца», на некоторое время впал в ступор. Думаю: «А на хрена мы все это пишем?!». Я имею в виду свое творчество и творчество своих товарищей. У нас в Севастополе, прямо-таки, какой-то рассадник бардов. И есть, действительно, хорошие. Просто, о них никто не знает. Но все равно — на хрена?! Потому что Трофимов уже вышел на ту дистанцию, уже кое-что сделал такое, из-за чего его будут знать правнуки… И изучать творчество. И я не преувеличиваю. Вознесенского, нашего «великого», тоже, будут помнить по строчкам «Ты меня на рассвете разбудишь..», а про «Лонжюмо» никто и не вспомнит.
Я немножко отвлекся и растекся, но суть вы уловили: было немножко досадно! Я, было, хотел как-то после концерта намекнуть Сергею насчет своих впечатлений, не для того, конечно, чтобы сделать донос на товарища Андропова, а, просто, на будущее, чтобы концерты воспринимались полнее, но, тут, ко мне подошел знакомый капраз (капитан первого ранга, почти адмирал) — взволнованный, восхищенный:
— Слушай, — говорит, — у них гениальный звукорежиссер! Я в полном отпаде!.. —
— А, где ты сидел? — спрашиваю.
— На балконе! — отвечает.
Думаю:
— Черт его разберет?!.. Может, я не прав, а правы Андропов и этот военачальник?!.. А, может, этот полковник — тоже, контуженный непрерывной канонадой?! — и ничего не стал говорить Трофимову.
Концерт шел, что-то, около двух часов пятнадцати минут. Трофимов, конечно, «пахал» на полную катушку. Зал подпевал, визжал, дружно вставал в особо замечательных или патетических местах. Как говорится, «…со слезами на глазах…», особенно там, где было про Россию… У нас это, вообще, особый пунктик: русская территория в оккупации!
По смысловому построению, сюжету, так сказать, по порядку следования песен и прочим композиционным конструкциям все было в порядке, хотя, к сожалению, я так думаю, можно было ради Севастополя чуть-чуть изменить сценарий отрепетированного концерта.
Я потом, после концерта, спросил Сергея:
— Что ж ты «Отца» не спел?!.. — он только махнул рукой, мол, не влезло. А я точно знаю, что, именно, в Севастополе, на супер-ура прошли бы такие песни, как «Дайте мне чего-нибудь…», «Отец», «За наших дам», «Про Ленина»… Хотя, нам, сколько ни давай, все равно было бы мало. Уже после концерта, когда Сергея теребили желающие сфотографироваться с ним, какой-то мужчина сказал Трофимову:
— Здорово!!.. Жалко, только, что мало спел…».
Сергей глянул на него, как на «с дерева упавшего»: «Да, ты, чё?! Охренел, что ли?!».
Мужик не знал, что, вообще-то, норма стандартного концерта — 20 песен. Больше, просто, вредно для здоровья. А Сергей спел в полтора раза больше. Но народу все-равно этого мало! С одной стороны, такое массовое признание и любовь — приятны, но можно и загнуться…
«Погоды стояли нонче жаркие…», Сергей, время от времени, вытирал пот со лба полотенцем, девочки выносили цветы, все шло своим чередом.
Использована была такая придумка, этакий режиссерский ход: Трофимов, обращаясь в зал, просил встать или поднять руку тех женщин, которые чувствуют сейчас одиночество. Потянулись руки, сначала робко, потом все смелее… Сергей пригласил девочек и женщин, поднявших руки, на сцену, потом вытащил туда же мужчин и предложил потанцевать в парах. Мол, сейчас ваше одиночество испарится!
Ход неплохой, но, как мне кажется, немножко с переизбытком, в смысле количества выходов… Потому что данное предложение было сделано публике раза три или четыре.
С одной стороны, конечно, необходимо время и количество попыток, чтобы «раскачать» публику. Во второй и следующие разы девочки смелее шли на сцену, особенно умилительно было смотреть на «одиноких женщин» — от пяти до восьми лет, которые двигали попками в такт музыке, выбрасывали в канканных движениях ножки и прочее, прочее…
С другой стороны возникало ощущение некоторого однообразия. У использования режиссерских приемов на сцене существуют определенные параметры, которые должны иметь усиливающийся эффект. А тут, как бы, что-то застыло.
Я подумал, что к этой придумке, а она нужна, хотя бы, для того, чтобы чуть-чуть передохнуть, восстановиться, все правильно, можно было бы добавить кое-что еще. Например, Сергею можно больше говорить между песнями. В ходе концерта он представлял своих музыкантов. Сказал о каждом несколько слов, придуманные фразы… Можно представить их пошире… Можно чуть больше сказать о причине и, вообще, истории создания той или иной песни… Можно больше рассказать о себе лично…
Я обратил внимание на то, что при всем том, что его творчество люди знают довольно подробно, о нем самом знают мало… Можно было бы быть чуть-чуть доверительней, что ли. Тем более что в зал приходят люди, по-настоящему уважающие и любящие «Трофима». Подпустить немножко «желтизны», в некотором роде, как для близких людей, «желтизны» в хорошем смысле слова.
Еще подумал вот о чем! Удивительно, но оказалось, что люди хорошо знают тексты Сергея, причем не только люди зрелого возраста, как можно было бы ожидать, но и совсем зеленая молодежь. Я же уже сказал, что две трети песен зал подпевал…
Можно было бы, для отдохновения, попросить человека выйти из зала на сцену и предложить ему спеть дуэтом, но дать зрителю больше инициативы, а самому быть только на подхвате… Можно подключить сюда сам зал… Короче, сам Сергей мог бы дать голосу отдых, толпа бы завелась сильнее, и,  вообще, пошла бы полезная обратная связь.
Можно было бы очень полезно поработать на пару с Андроповым. У них в концерте зачаток такого общения имеется: один на сцене, другой — за спиной у зрителя. «Петросянов», конечно, устраивать не нужно, но вы же сами знаете, как у нас любят разговорный жанр! Тем более что Трофимов — раскован, владеет залом и за словом в карман не лезет.
Короче, конечно, «…прекрасному предела нет…», но если до Сергея дойдет мой анализ и что-то пригодится в его практике, я буду считать, что отработал пропуск на концерт. Можно, конечно, было бы ограничиться дружеским — «Замечательно! Великолепно!.. Нормально!», — но упаси меня самого от таких друзей. Комплиментарность никогда не вела к улучшению, вводя объект лести в ложное ощущение ситуации.
С другой стороны, тебе могут сказать: «Не твое собачье дело! Сиди и не лезь в чужие дела!..». Меня жена всегда за это ругает: «Обязательно тебе нужно влезть со своими советами!.. Человек может обидеться!..». Ну, такой, уж, я идиот! Не могу пройти мимо, чтобы не вставить свои пять копеек в разговор. Хотя, думаю, что такой талант, как Сергей, на идиотов обижаться не может. Он их должен обожать! Потому что они дают ему стимул и материал для дальнейшего творчества!
Возвращаясь к концерту, можно сказать одно: публика была в восторге!! Закончилось представление, Сергей пошел со сцены, и за ним — караван людей из зала. Каждому хотелось потрогать кумира руками, перекинуться с ним, хоть, парой слов, а, если повезет, еще и сфотографироваться.
Две «матушки», два опекуна — полководец Суворов и волоокая Анна, — грудью встали на защиту гримерки, куда скрылся Сергей. Товарищ Суворов направлял людские потоки во внутренний дворик ДОФа, где два с половиной часа тому назад артисты колотили ногами красный шарик, а Анна понесла в комнату Трофимова чашку с чаем. Я заглянул в приоткрытую дверь. Сергей сидел в одних трусах, весь мокрый, хоть, выжимай, глаза усталые, но, по-моему, довольные. Еще бы?! Отпахать столько времени, не сходя со сцены, без кордебалета и бэк-вокала, — тут нужно большое здоровье.
Минут через пятнадцать он вышел к народу, снова в своих тапках, шортах и красной телогрейке с капюшоном. Зрители затеребили его. Каждый хотел получить доступ к «телу», продавиться через толпу, получить автограф или сняться на фото. Сергей, не глядя, терпеливо подписывал какие-то листочки (надеюсь, не собственный приговор), вставал в позицию для фотографирования, послушно улыбался, когда его об этом просили клиенты, одним словом, пожинал плоды популярности. Которые, если по мне, особой радости принести не могут, хотя бы в силу необходимости преодоления усталости.
Но Сергей терпеливо сносил все «теребления» и «любовные издевательства». Самое смешное и, даже, умильное состояло в том, что человек, получив желаемое от Трофимова, никуда не отходил от него, а продолжал стоять в непосредственной близости от кумира и, как говорят у нас на Кубани, «лыбиться»!
Несмотря на то, что народ, окружавший Сергея, иной раз значительно превосходил его в упитанности, Трофимов напоминал, в данной ситуации, этакого громадного сенбернара, по которому ползают, топчутся и пытаются ухватить зубами за ухо — маленькие щеночки. А сенбернар только вздыхает и терпеливо морщится: дескать, что с них возьмешь!
«Хождение в народ» длилось около получаса, Сергей все пытался закурить, но очередной проситель опять и опять срывал осуществление данного желания. Наконец, народный порыв заглох. Удовлетворенный зритель начал потихоньку рассасываться, расходиться, но тут из кафе вывалила свадьба в полном составе. И все пошло по второму кругу!
— Ах! Трофим!... Сам Трофим!.. А-га-га! О-го-го!.. — короче, сами понимаете.
Закончилось все торжественной напутственной речью Трофимова для жениха и невесты, возгласами «Горько!», поцелуем молодоженов и слегка взволнованным вмешательством в торжество волоокой Анны.
— Товарищи! Товарищи! Сергея Вячеславовича ждут журналисты для интервью! —
Малой группой, умело усеченной товарищем Суворовым, мы перекочевали в гримерку, где первоначально располагался Сергей. Интервьюером оказался редактор нашей молодежной газеты «Территория «М». С первых нот, изданных Геннадием Мешковским, я понял, что он, даже, и не пытался почитать что-нибудь о Трофимове. Вопросы пошли детские, волоокая Анна нависала грозным утесом, время было уже позднее, в общем, ситуация не располагала к хорошему интервью. Я исподволь опять попытался вставить свои «пять копеек», задавая наводящие вопросы и пытаясь подсказать Геннадию, куда нужно идти в разговоре, но, кажется, он так волновался, что моих намеков, так, и не понял.
 Трофимов, бросив испытующий взгляд на журналиста, тоже сразу все понял, но виду не подал, зато ответы его стали вызывать в оставшейся публике легкий хохоток.
— Когда вы начали зарабатывать в искусстве профессионально? —
— С шести лет! — совершенно серьезное лицо Трофимова. Журналист в растерянности.
— Чем вы увлекаетесь в свободное время? Что предпочитаете? —
              — Ну, как?! — рассудительно отвечает Сергей — Кокаин, гашиш, иногда — марихуана! — остатки Геннадия выпадают в окончательный осадок.
— Не, ну, как?! — говорит растерянный Гена. — Вы чем-то ж занимаетесь в свободное время! Чем вы любите заниматься в свободное время? —
— Лежать на диване и пялиться в телевизор! — говорит Сергей. Гена останавливается, некоторое время думает, волоокая Анна нетерпеливо ерзает на стуле.
— А как вы поддерживаете физическую форму? — наконец, находит новую тему редактор молодежки.
— Пиво, водка… — Сергей поднимает глаза к потолку. — Коньяк, тоже, хорошо! Если с лимоном! — публика прыскает, а волоокая красавица не выдерживает и вмешивается.
— Не слушайте его! Он шутит! — укоризненный взгляд в сторону Сергея (мало ли что? вдруг, сдуру, товарищ напишет это все в газете?!), — Сергей Вячеславович ежедневно бегает, у него целый комплекс упражнений, надо же себя в форме держать… —
Потом интервью входит в нормальное русло, Трофимов что-то говорит о себе, представляет волоокую красавицу собравшимся, рассказывает о детях…
Мне вспомнилось одно интервью, свидетелем которого я был. Ко мне подошла молодая журналистка, совсем еще ребенок, и попросила «подвести» ее к Гурченко, которая приехала в город с концертами, чтобы взять у примадонны интервью. Я «подвел»! Девочка, испытывая перед знаменитой артисткой непередаваемый трепет и пиетет, не нашла ничего другого, как спросить: «Ну, как вам наш город?».
И тут внезапно примадонна взорвалась гневной филиппикой, в которой высказала все, что она думает о тупых и неподготовленных к разговору журналистках, о банальности вопросов, на которые омерзительно отвечать и все такое прочее… Девочка ушла от мадам в слезах. Сегодня она — довольно известная журналистка, работает с множеством зарубежных издательств, но тот случай помнит до сих пор, как незаживающую душевную рану.
Однажды мне довелось брать интервью у Валентины Толкуновой. Я сказал: «Валечка! Только не бросайтесь в меня стульями, но я хочу спросить Вас: как Вам наш город?!». И Толкунова стала рассказывать мне о моем городе с такой теплотой и любовью, что вокруг нас собралась толпа и, раскрыв рот, начала ее слушать.
Два разных человека, два менталитета — стервь и лапушка! Сергей достойно выдержал последнее в тот день испытание, но, именно, тут я понял, где коренится юмор серьеза и серьез юмора, которым пропитаны многие его песни. Я так не умею. И завидую!
Потом волоокая Анна попросила редактора предварительно сбросить ей на электронный адрес текст, который будет напечатан в газете (это у нее — такая защита «от дурака»).  15 августа газета выйдет, посмотрю: что они там наваяли?! А Гене, конечно, еще скажу все, что я о нем думаю!
— Только не употребляйте слово «Трофим»! — сказала Анна журналистам. — Сергей Вячеславович Трофимов!.. —
— Эх, блин! — подумал я. — Стареем, брат, стареем! Матереем!.. —
Однако нужно сказать, физическая форма у Сергея — великолепна! Да и с «ребячливостью» все у него в порядке, судя по их коллективному «волейболу ногами». Я таких люблю!
Потом присутствующие попросили разрешения сфотографироваться с кумиром. Сенбернар опять заработал, терпеливо снося объятья и прикосновения щеночков, и, наконец, к большому облегчению «нянек» и «мамок», т.е., товарища Суворова и волоокой богини, не до конца истерзанный Трофимов был передан им в руки в еще живом состоянии.
Я обнял его, поцеловал в щеку, сказал: «Держись, брат!», — Сережа в моих руках висел, как плюшка, и тут мне стало окончательно ясно: как он устал.
Так в этот день закончилась моя встреча с хорошим человеком — Сергеем Трофимовым.
Следующим вечером я сидел на гала-концерте фестиваля авторской песни «Балаклавские каникулы». Этот фестиваль проводится у нас в городе уже в десятый раз, стал «международным». Однако, понтов много — толку мало! С концертом Сергея нельзя равнять! Хотя некоторые «золотники» проявились и там.
В заключение представления выступал Сергей Яковлевич Никитин. Он произнес проникновенную, прочувственную речь о событиях в Южной Осетии, он говорил о замечательных грузинских именах, которые вошли в анналы русского искусства, он говорил о том, что, вот, Саакашвили, наверное, не достоин звания человека… и все такое прочее. Тон выступления был артистически выверен, дрожал от сдерживаемого негодования, слова пылали горечью бразильского перца, а я сидел, смотрел на него и вспоминал вчерашнюю встречу с Сергеем…
— Врешь, дружочек, врешь! — думал я. — А, вот, Трофимов вчера не врал! —
Когда-то у нас в институте умерла преподавательница, которая читала «Историю КПСС». Мы, щукинцы, собрались на панихиду в театре Вахтангова. Произносились речи, артисты с дрожью в голосе рассказывали об ушедшей в мир иной (она, практически, 90% выступавших учила). Потом распорядитель похорон толкнул в бок Ульянова.
— Иди, Миша! Скажи! —
Ульянов подошел к гробу, помолчал, потрогал пальцами бортик гроба, заплакал и отошел, не произнеся ни слова. Его с этой старушкой связывали более тесные узы, нежели других. Когда он приехал из Сибири, она его кормила-поила, помогала, чем могла, короче, заменила ему мать.
Так что, еще тогда я понял, что, если душевная боль — подлинна, много говорить не станешь, и голос сдерживаемым негодованием дрожать не будет, и слова пойдут иные, без поэтических красот.