Право на счастье. Начало

  Если есть на свете вполне счастливые люди, то она была одной из них. Не каждый из ее соседей мог бы вспомнить ее имя, но по описанию любой бы сразу угадал: «Ах да, та девушка, которая все время улыбается!…». Сначала вспоминалась именно улыбка, а потом – все остальное: серые глаза под золотистой челкой, разрумянившееся от ходьбы лицо… Ходила она так, как будто и раскисший снег, и пыльный городской асфальт пружинил под ее ногами. Прохожие приподнимали головы, помимо воли распрямляли плечи и немного убыстряли шаг. Вытаскивали руки из карманов. А бывало – замечали, что на небе, много дней затянутом сплошными тучами, появился рваный голубой просвет.
 За плечом у девушки, держась примерно на полшага позади, шел – или, может быть, летел? – тот Ангел, который все последние шестнадцать лет был рядом с ней и даже улыбался точно так же. Разумеется, его никто не видел. Люди редко видят Ангелов… разве что какой-нибудь прохожий краем глаза замечал светящееся облако или успевал почувствовать приятное тепло.

Если верить классику, все счастливые семьи одинаковы. Возможно. Сделать вывод о счастливых людях не так просто: для начала следует найти хотя бы двух… Две девушки, сидевшие в кафе за крайним столиком, никак не подходили для подобного сравнения. Одна из них, светловолосая и сероглазая Олеся, и в самом деле была счастлива. Не потому, что в этот день случилось что-нибудь особенно приятное. Ей просто нравилось кафе, горячий шоколад и музыка, несущаяся из нескольких динамиков. А когда она смотрела на соседний столик, за которым перемазанная кремом девочка – совсем малышка, лет пяти-шести – пыталась съесть огромное пирожное, то губы сами по себе раздвигались в веселой улыбке. Ее подруга проучилась столько же, но выглядела бледной и усталой. Под глазами у нее лежали темные круги. Лицо, на первый взгляд спокойное и ничего не выражавшее, внимательному наблюдателю показалось бы печальным. Олеся никогда не относилась к тем, кто, радуясь чему-либо, теряет всякую способность понимать чужое настроение. Короткие встревожнные взгляды, которые она бросала на Наташу, значили намного больше, чем дежурное участие. Она не начинала разговор, боясь, что напрямую заданный вопрос покажется бестактным. Может, ей совсем не хочется рассказывать, в чем дело?… Они с Олесей не были настолько близкими подругами, чтобы рассказывать друг другу все; они и познакомились всего-то пару месяцев назад, когда Наташа перешла в их школу. Учителям и одноклассникам Наташа показалась умной и серьезной, но излишне замкнутой. Ее зауважали, но друзей – конечно, если не считать Олеси – у нее не появилось до сих пор. Они нечасто разговаривали по душам, но по отдельным  фразам можно было догадаться, что Наташа безответна влюблена и что ее взаимоотношения с родителями далеки от идела.
- Не люблю я осень, - вслух подумала Наташа, ложечкой помешивая шоколад. – Промозгло, холодно…
- Зато бывает так красиво! Вот сегодня, например.
- Сегодня – да, пожалуй, - покладисто согласилась Наташа. День и вправду был великолепным: на ярко-синем небе – легкая вуаль из облаков, довольно холодно, но солнце светит так, как будто на дворе опять сентябрь. Неожиданно Наташа встрепенулась, будто вспомнив нечто важное. – Кстати, я вчера смотрела очень интересный фильм. Про человека, который покупал чужие души.
- То есть как? – Олеся вздрогнула, и несколько коричневых капель упало на скатерть.
- Вот представь – приходит человек и обещает выполнить любое твое желание – любое, понимаешь?… если ты подпишешь что-то вроде «дарственной». На собственную душу. И все действительно сбывается! Главный герой – музыкант-неудачник. Он всю жизнь мечтал быть всемирно известным, знаменитым и богатым, а вместо этого играл в какой-то забегаловке. Это все показывается в начале, а потом он заключает договор, записывает первый диск, и начинает концертировать. У него появляются толпы поклонников, все известные продюсеры и режиссеры мечтают с ним работать, деньги уже просто некуда девать. И все бы хорошо, но он чувствует, что это не его заслуга. Деньги, творчество, известность – ничего не радует. Он рассказывает свою историю какому-то парню, который тоже собирался заключить «контракт», и советует ему как следует подумать. Что-то вроде притчи.
Олеся кивнула. Фильм она не видела и не была уверена, что хочет посмотреть его в оригинале, но нехитрый пересказ Наташи впечатлил ее.
- Мне кажется, все дело в том, что ни один из этих «продавцов» не верил в душу. В то, что она есть на самом деле. Раз ее нельзя пощупать, рассмотреть, убрать в карман, ее как будто и не существует.
- А ты полагаешь, существует?… – темно-карие Наташины глаза воззрились на Олесю с неподдельным интересом.
- М-может быть. Не знаю. Незачем шутить подобными вещами.
Молчание затягивалось. Взгляд Наташи был таким пустым и отрешенным, что Олесе снова стало страшно. «Глупости, мы просто обсуждаем фильм» - подумала она.
- Знаешь, я бы душу продала за то, чтобы получать удовольствие от жизни. Чтобы просто быть счастливой. – Тонкие пальцы Наташи измяли салфетку, и неровный белый шарик покатился по столу. – Я устала ждать чего-то невозможного. Я живу как будто по привычке. Ничего не радует… Но ты, наверное, не понимаешь?
Наташа спохватилась, увидев прямо перед собой расширившиеся глаза подруги.
- Прости, Леська. Я вовсе не хотела, чтобы ты из-за меня расстроилась. Все не так уж плохо, правда. Ты пока не собираешься отсюда уходить? Я закажу еще пирожное. – Наташа грациозно поднялась – она была немного полноватой, но достаточно высокой, чтобы это не портило ее внешности. Олеся грустно смотрела, как она идет к витрине покупать себе тирамису и думала, как это несправедливо, что есть несчастливые люди… и что она никак, ну совершенно никак не может это исправить.
Олеся вздрогнула, когда проходивший мимо мужчина – поначалу она даже не обратила на него внимание – вдруг ловко отодвинул стул и сел напротив, на то место, где только что была Наташа.
- Занято, - сказала девушка.
- Я знаю. Как только ваша подруга вернется, я немедленно уйду, - незванный гость изящно закинул руку за спинку соседнего кресла.
 Олеся с удивлением смотрела на него. По возрасту незнакомцу уже не полагалось приставать к школьницам – на вид ему было между тридцатью и сорока. Что представляет из себя его одежда, Олеся так и не разобралась. То ли кашемировое черное пальто, то ли пиджак особого покроя. Во всяком случае, что-то стильное и дорогое.
- Значит, вы хотели бы иметь возможность делать несчастных людей счастливыми? – спросил он неожиданно.
Олеся вздрогнула. Неужели она забылась настолько, что вслух произнесла все то, о чем недавно думала? А этот странные человек ее услышал и воспользовался этим как поводом для знакомства? Нет, непохоже. У незнакомца было умное, серьезное лицо. И он даже не пытался с ней заигрывать.
- Конечно, хотела бы, – сказала девушка, пожав плечами. – Жаль, что это невозможно.
- Я бы сформулировал иначе – “труднодостижимо”, - возразил ей странный собеседник. – Помнишь сказку про Русалочку? Она получила то, о чем просила, но за это ей пришлось при каждом шаге чувствовать такую боль, как будто бы она ходила по ножам, а главное – никому не говорить о том, как это тяжело и больно. Так и здесь. Нет такого доброго волшебника, который взмахнул бы своей палочкой и сразу сделал всех людей счастливыми. Если ты хочешь избавить кого-то от страданий, тебе придется брать их на себя. И при этом продолжать жить так, как будто ничего не случилось. Слишком тяжело для обычного человека. Ты готова попробовать?
- Вы… шутите? – почти утвердительным тоном спросила Леся, глядя на него. 
 Потом, когда она попытается вспомнить, как выглядел этот мужчина, она обнаружит, что память не сохранила никаких деталей его внешности. Только общее впечатление ухоженности и ироничная улыбка на тонких губах. Не хватало только очков в тонкой золотой оправе, чтобы дополнить образ молодого рафинированного интеллигента. Хотя Лесе почему-то показалось, что на самом деле он был старше, чем можно было судить по его внешности.
- Нет, - небрежно бросил он. Если бы собеседник начал убеждать ее, что говорит серьезно, Леська ни за что бы не поверила. А так…
- У нас не так уж много времени. Я предлагаю сделку – с этой минуты ты получаешь возможность сделать счастливым любого человека, от случайного прохожего до самого близкого друга. О том, как это отзовется на тебе, ты уже знаешь. Единственное условие – ты ни под каким видом не должна рассказывать об этом договоре. Это значит не только «ничего не говорить», но и вести себя так, как обычно. Если ты не выдержишь и станешь плакать или жаловаться – все вернется на свои места. И все, кому ты уже успела помочь, станут такими же несчастными, как раньше. Ты согласна?
Олеся молчала. В голове царил полный сумбур, но собеседник говорил так просто и уверенно, что не приходилось сомневаться – розыгрышем тут и не пахнет. Или это просто сумасшедший, или…
- Она уже идет, - сказал мужчина, не оборачиваясь. – Твоя подруга, которая готова продать душу, чтобы «просто быть счастливой». Сейчас она сядет на мое место и будет заедать пирожными свои надуманные горести и настоящие проблемы. Ну так как?
- Я согласна, - быстро сказала Олеся.
- Вот и умница, - мужчина нежиданно ей улыбнулся. Уже не той полуулыбкой, которая не сходила с его губ с начала разговора, а по-настоящему. Матово блеснули ровные белые зубы. Было в этой улыбке что-то торжествующее, хищное, ужасно не вязавшееся с его холеным лицом и аристократичными манерами.
Он быстро встал и направился к дверям кафетерия. Олеся растерянно смотрела ему вслед.
- Кто это был? – спросила Наташа, аккуратно ставя на столик пластмассовый поднос с пирожными и чашкой кофе.
- Да так… один знакомый, - пробормотала Леся, чувствуя себя последней дурой. «Сделать всех счастливее», а как же! Просто посмеялся над ней и ушел. Наверное, какой-нибудь бизнесмен, от скуки заглянувшей в это второсортное кафе, услышавшего их с Наташей разговор и решивший поразвлечься. Впрочем, нет, на бизнесмена он как раз был не похож. Наверное, скандальный журналист… или дизайнер… в общем, что-то вроде этого.
- Ничего себе знакомый, - удивилась Наташа, меланхолично надкусывая тирамису.
- Это мамин коллега. По работе. Заходил к нам пару раз, - автоматически соврала Леся, хотя вообще-то не привыкла сочинять подобные истории.
В голове все еще вертелся их странный, безобразный, ни на что не похожий разговор. Никогда еще чья-нибудь шутка не оставляла в ее душе подобного осадка.
- Кстати, как у тебя дома? – неожиданно спросила Леся, словно кто-то подтолкнул ее под локоть. Она чуть не прикусила себе язык – ну надо же вести себя так бестактно! Если накануне Наташа рассказала ей, что мать с отцом опять ругались допоздна и окончательно решили разводиться, это еще не повод любопытствовать.
- Плохо, - мрачно сказала Наташа. Мать накричала на нее за то, что она слишком поздно забрала сестру из школы. Потом, как всегда, сказала, что много лет заботилась только о них, вместо того, чтобы хоть немного пожить в свое удовольствие. Что если бы она знала, какими неблагодарными окажутся ее дети, она бы никогда не стала… и так далее. Наташа знала, что мама говорит так только потому, что отец уходит к другой женщине, но все равно ей было тяжело выслушивать подобные упреки.
По мере того, как Наташа говорила, ее лицо разглаживалось, и речь становилась все более размеренной. Под конец это выглядело так, как будто бы она рассказывает не о своих проблемах, а о том, что прочитала в книге или же увидела в кино. А Олесе казалось, что ее слова оседают на сердце свинцовым осадком. Она стала крутить в руках белую пластиковую вилку, а через несколько минут с удивлением обнаружила, что успела разломать ее на несколько кусочков.
- А знаешь, правду говорят, что если выговориться, то сразу станет легче, - повеселевшим голосом заметила Наташа.
Олеся только кивнула, боясь, что голос может ее выдать.
“Неужели действует?” – подумала она.


Быстро идущий через улицу человек в кашемировом черном пальто никак не выделялся из толпы прохожих. Выглядел он вполне респектабельно, во всяком случае, до тех пор, пока не посмотрел через плечо и не сказал невидимому собеседнику:
- В чем дело? Тащишься за мной от самого кафе.
Идущий мимо человек посмотрел в пустоту, с которой разговаривал прохожий в кашемировом пальто, и ускорил шаг. Для большинства людей привычка разговаривать с самим собой, а уж тем более с несуществующими собеседниками, имеет только одно объяснение. Прохожий сразу же решил, что молодой человек не в себе. Чего доброго, этот псих переключит свое внимание на него. Проблем не оберешься.

- Мне кажется, нам есть, о чем поговорить, - заметил Ангел, сдвинув брови.

- Вот еще, - хмыкнул мужчина, отпугнув очередную женщину с вместительной сумкой, набитой покупками. – Мы уже обо всем договорились. Она дала согласие. Не лезь, куда не просят. И не хмурься. Это выражение лица тебе совсем не свойственно, ты даже и ребенка не сумел бы напугать. А уж на мне испытывать сердитые гримасы бесполезно. Не умеешь – не берись.

- Хорошо, - спокойно сказал Ангел. – Тогда я связываюсь с руководством.

Пешеход остановился. Глумливая улыбка на его лице исчезла так же быстро, как и появилась.
- Ладно, - сказал он, подняв раскрытую ладонь в знак миролюбия. – Давай поговорим. Для такого случая ты мог бы хоть на время проявиться. Страшно неудобно разговаривать, когда все на тебя таращатся.

…Они сидели в баре, находящемся на той же улице, что кафетерий, где остались девушки. На этом настоял один из собеседников, молодой человек с каштановыми волосами и задумчивыми серыми глазами, неуловимо похожий на Олесю. То есть определенного, бросающегося в глаза сходства между ними не было, но улыбались они одинаково. И глаза у них были похожи, только Леся никогда ни на кого не смотрела так холодно и неприязненно, как юноша – на своего соседа в кашемировом пальто.
- Чего ты добиваешься? – спросил он напрямик.
- А ты не понимаешь? – почти весело спросил второй мужчина. – Твоя подопечная – типичная жертва вашей дешевой морали. Самопожертвование, служение другим… Снимаю шляпу, в данном случае вы отлично поработали. В последнее время не так-то просто найти идиота, готового на все, чтобы помочь другим. Обычно все готовы только до тех пор, пока им лично это не причиняет никаких неудобств. А вот твоя Олеся согласилась даже на то, чтобы чужая боль досталась ей самой – лишь бы кому-то стало легче. Сам понимаешь, мне пришлось сказать ей правду. Хотя ложь – моя стихия, в некоторых случаях я жестко ограничен. Например, при заключении подобных сделок лгать я не могу.
- Зато всегда стараешься не договаривать. Ты не сказал ей, что все это будет продолжаться только один год. И если она выдержит – способность помогать другим останется при ней, а вот необходимость из-за этого страдать исчезнет. Почему ты умолчал об этом?
Казалось, его собеседник даже удивлен таким вопросом.
- Ты же знаешь, я всегда забочусь о своей выгоде. Не в моих интересах, чтобы она знала, что ей нужно продержаться только год. Если она будет думать, что у нее есть только два пути – сломаться и предать всех тех, кому она успела чем-нибудь помочь, или промучаться всю оставшуюся жизнь, ей не продержаться дольше пары месяцев.
- И что с ней будет? – напряженно спросил Ангел.
- Это уж как повезет. В любом случае, она никогда не простит себе, что не сумела удержаться, и одним счастливым человеком станет меньше. Она показалась мне довольно стойкой, но нельзя исключать каких-нибудь эксцессов… сумасшествие или самоубийство… красота. Ну, ну, не надо гневных взглядов. Даже высшие инстанции признают, что я в своем праве.
- Не боишься проиграть? Это как в шахматах – ты думаешь, что пешка не дойдет до края поля и не обращаешь на нее внимание, ведь это просто пешка, а потом она вдруг оказывается на нужной клетке и становится ферзем. Ты же понимаешь, чем все кончится, если она продержится весь год? Думаешь, игра и в самом деле стоит свеч? Кое-какие высшие инстанции будут очень недовольны, что ты делаешь такие ставки.
- Победителей не судят. Когда я постфактум доложу об операции, о ней будут судить по результатам, а не по твоим прогнозам. Не пытайся запугать меня. Мы оба понимаем, что у девочки почти нет шансов.
- Почти, - подчеркнул Ангел. – «Почти» – не значит «нет».
- Ну, утешайся этим, если хочешь, - рассмеялся его собеседник. – А пока, будь другом, закажи мне Бэйлис.