Печеная картошка

        Стояла морозная Ярославская зима. Мы были в числе эвакуированных, которые прибыли в Ярославль поздней осенью. Устроили нас с еще двумя семьями в одном старом заводском общежитии, которое выделили для эвакуированных. Дали нам небольшую комнату и один стол с четырьмя табуретками. Мы с сестрой устроились на одной кровати, а на другой устроились мама с братиком. В комнате, хотя и было тесновато, но намного лучше, чем в товарном вагоне с прелой соломой, в котором мы добирались до Ярославля.

         Зима в том 1941 году выдалась морозная. Комната согревалась печкой, которую топили из коридора. Одна стена согревала нас, другая - соседей. И все-таки было несовсем тепло. Мама вешала иногда одеяло на окно, и казалось, что становилось немного теплей.

         Нас тогда у мамы было трое детей. Брату было четыре годика, мне - шесть, а сестре семь лет. Сначала мы - дети несовсем ясно осознавали свое положение. Нам казалось, что мы скоро вернемся в нашу довоенную просторную трехкомнатную квартиру с паровым отоплением, ванной и теплой водой. Но приходилось мириться и с холодом, и с теснотой, а также с голодом. Особенно мучал нас голод. Всегда хотелось есть.

         Мама устроилась судомойкой в одну рабочую столовую, где иногда в качестве пайка ей выдавали немного лука и картошки, и тогда она могла приготовить горячий супчик.
         Неприкосновенный запас картошки и лука мама обычно прятала под своей кроватью в картонной коробке, бережно завернув в газету каждую картофелину и луковицу, чтобы не мерзли и не портились.

         Мы-дети знали об этом тайнике, но никогда не касались его без маминого разрешения. Слово мамы было для нас законом. Раз нельзя, значит - нельзя. Мысль о спрятанной картошке обычно приходила в голову, когда вечером тетя Дуся - служащая общежития - растапливала печку, чтобы согреть дом, как она говорила, "до прихода постояльцев". Она до войны работала в маленькой гостинице недалеко от Ленинграда. Всех жильцов она называла "постояльцами".

         Бывало, затопит она печь, сядет перед дверцей на маленькой табуретке и ворошит дрова кочергой. А как сгорят дрова, приговаривает:"Вот бы картошечки сейчас! Спекла бы, да полакомилась, как в детстве." Вздохнет, поднимется с табуретки и уйдет в свою "каморку", как она окрестила свою малюсенькую комнатку в конце коридора.

          Говорили, что раньше ее "каморка" была просто чуланом, вроде склада, где сохранялись всякие нужные и ненужные вещи общежития. А как приехали эвакуированные, чуланчик расчистили, поломанные стулья пошли на дрова, что годное, раздали жильцам: кому - плитку, кому - чайник, кому - табуретку. А чуланчик выдали тете Дусе. Уместилась в нем кушетка, а табуретку она приспособила вместо столика. И получилось что-то на подобии "однокомнатной квартирки", как говорила она.

          И вот, ушла как-то тетя Дуся в свою каморку, мы-дети собрались у печки. Сидим  молча, руки к открытой дверце протягиваем. И вдруг Петька - девятилетний мальчик из соседней комнаты предлагает:
          - Давайте, испечем картошку.
          - А картошка-то откуда? - Тоскливо вставляет белокурая восьмилетняя соседка Нина.
          - А у мамки попроси.
          - Не даст...
          - И вы попросите, - обращается Петька и к нам с сестрой.
          - Нельзя, - отчеканивает сестра.
          - Я принесу, - пробует убедить нас Петька.

          У печки снова становится тихо. Первой поднялась Нинка, убежала и через несколько минут возвращается и сжимает в кулачке половинку вареной картошки.
          - Она же вареная, - возмущается Петька, - и всего половинка, - недовольно добавляет он.
          - Сам принеси, - огрызается Нинка, вырывая картофелину у него из рук.
          - Не бойся, не съем, - обиженно бросает Петя.

          В это время мой братишка бежит к нам, прижимая к груди три маленьких картофелинки.
          - Кто тебе позволил? - Возмущается моя старшая сестра, - верни, я знаю, откуда ты их взял, - она чуть не плачет, - что скажет мама?
          - Но там есть еще две штучки, - оправдывается Валька, - и лук есть, - он крепко прижимает картофелинки к своей груди.
          - А на ужин что будем кушать?... Бедная мама... - Сокрушается сестра.
          - И не стыдно тебе?... - Тихо вставляю я. А сама думаю о печеной картошке.
          Валя опускается на пол рядом со мной, смотрит на меня и шепчет:
          - Испечем их...? - И добавляет, - для всех...
       
          Петке становится стыдно, он бросается к их комнате, но возвращается с пустыми руками и со слезами на глазах.
          - Мама плачет, - тихо говорит он и добавляет, - назвала меня сиротой... А картошки нет...
          Наступает гнетящая тишина...
          - Ничего, Петя, ты садись, здесь тепло, - говорит ему моя старшая сестра. - Я тебе дам половину моей картошечки.
          - И я дам, - добавляю я.

          Мы все смотрим на Петьку, а он смотрит на угольки, и слезы бегут по его щекам.
          - И моего папку тоже убили, - шепчет Нинка, - ты не плачь...
          После все мы молчаливо жуем свою долю печеной картошки. В коридоре становится холодно, и мы расходимся по своим комнатам.

          04.10.1987 г.