Сказка. ч7. гл. 50. раздел4. началось!

РАЗДЕЛ 4. НАЧАЛОСЬ!

- Так я могу быть свободен?  -  спросил я минут пять спустя.  – Дела, понимаете ли, секретное поручение и так далее…
- Разумеется, разумеется, - пробормотал вышедший, наконец, из глубокого транса Кощей, - не смею вас больше задерживать… может быть, вам выделить охрану и обеспечить сопровождение до пункта назначения?
- Весьма благодарен, но фирма, как говорится, в ваших услугах больше не нуждается.
  Мы раскланялись, и я устремился к выходу из мрачного бункера. Слышно было, как с кого-то с треском срывали погоны и ордена  - вероятно, с моих обидчиков.
- Пропустить, пропустить этого бомжа без разговоров, - разносился свистящий шепот по темным коридорам, - не связывайтесь с ним, передайте по эстафетам всем постам и секретам…
  Я вышел на улицу. Прямо по курсу ослепительно сияли снежные вершины Кавказского хребта, и мне предстояло преодолеть его перевалы, что и летом-то было делом нелегким.
- Парамоша, - прогремело с неба, - присоединяйся-ка  к нам! Полетели в Америку, работа есть!
  Надо мной выписывал  круги крылатый медведь, на загривке которого гордо восседал подбоченившийся Хомяк.
- Только при одном условии, - возразил я, - что по завершению вашей авантюры полетим в Афганистан… или Пакистан, и покажем, где раки зимуют, Бен Статену, да и янки заодно… если они к тому времени и сами не догадаются убраться оттуда.
- Идет! – весело воскликнул Шатун (Хомяк все это время сохранял многозначительное молчание). -  А то летаю и летаю безо всякой цели, уже и самому стало надоедать… то ли дело – задание Господа! В лепешку расшибусь, а выполню! Держитесь, супостаты!
  Гризли мягко опустился на осеннюю траву, мы разместились на его обширной спине, и новенькие херувимские крылья понесли нас через Атлантику.
- А зачем, кстати, летим? – как бы между делом поинтересовался я, - бомбить Штаты, что ли? Так у нас и снарядов-то нет!
- Имеется кое-что получше! – радостно закричал Хомяк, - тут в одной  секретной лаборатории выведены бациллы медвежьей болезни  в самой острой форме! Так что вперед, без страха и сомненья!
- Я их еще и по ночам пугать буду, - прорычал  Шатун, как подлечу к высотному зданию, как рявкну в открытую форточку… вот потеха-то начнется!
- А я при этом стану выкрикивать “Аллах Акбар”! – добавил Хомяк, - чай, подумают, что сам Бен Статен к ним в  окно рвется!
- А я буду кричать “Русские идут! Русские танки!” - присоединился я к общему глумливому хору.
   Так, с шутками да прибаутками мы летели над штормящим океаном. Нашему транспортному средству не   были страшны  ни бури, ни средства ПВО.
  Однако на подлете к Нью-Йорку  крылатый хищник неожиданно захандрил и попросил  разрешения на кратковременную посадку в Йеллоустонском заповеднике. Пришлось пойти ему навстречу.
- Ревматизм, знаете ли, - виновато бормотал он, барахтаясь в горячей сернистой воде  термального источника, - Господь, подарив мне крылья, зачем-то оставил  старые заболевания… так что мне сейчас не до военных действий.
   Я подумал, что действия шатуна весьма разумны, и решил сам искупаться в живительной теплой воде. Спустя минуту,  к нам присоединился и  Хомяк; бормоча какие-то суры из Корана, он погрузился по уши в целительную жидкость и долго пребывал в таком виде, но едва не утонул, попытавшись совершить намаз. Пришлось приводить его в чувство,  устраивать старику удобную лежанку в теплом помещении, которое  мы вынуждены были строить из подручных материалов… а затем Шатуна вдруг охватила ностальгия, и он запросился на остров Кадьяк, а затем и в Долину Гейзеров на Камчатке. Пришлось нам на какое-то время забыть свои агрессивные планы.
  Война с агрессивными янки, таким образом, все  откладывалась, а они, бессовестные, этим пользовались и бомбили кого-то, бомбили…
   Смысла в этих громких акциях не было ни малейшего, зато  военный бюджет  возрос, акции ВПК  поднялись в цене. А что еще было надо американскому обывателю для того, чтобы спокойно встретить старость? Впрочем, выяснилось, что  кто-то, словно подслушав наши планы, успел серьезно напугать янки, заразив их какой-то не то медвежьей, не то коровьей болезнью по почте. Получалось, что делать нам здесь, в общем-то, и нечего, а, следовательно, можно было  и о дальнейшем подумать.
- как-то там сейчас Дух поживает, - раздумывал я, - каково ему, бедному, под монашеской личиной? Да еще с таким позорным именем… подумать только  - Гришка! Распутин, что ли? Или Отрепьев? Действительно, почему не Отрепьев? И вот с таким раскольническим характером надо сидеть в заточении, в какой-нибудь сырой келье, и замаливать  все грехи, набежавшие за четыре с лишним миллиарда лет! Бедный Азазелл! Впрочем… Господу виднее.
- Так что, - лениво протянул Хомяк, - не станем устраивать бактериологической  атаки на американские города, коли они сами себя высекли?
- Разумеется, - философски заметил Шатун, - нет ни малейшего смысла в действиях, направленных на достижение результатов, получающихся априори.
- Ого, - воскликнул Хомяк, - да ты растешь прямо на глазах! Чует мое сердце – быть тебе серафимом! Голову даю на отсечение, что это – воистину так. Аллах – свидетель!
   Мы выразительно переглянулись с хищником: старик был бесподобен, и вместе с тем неисправим. В его бедной голове причудливо перемешались ислам и христианство, Бог и Аллах, джихад и крестовые походы… впрочем, одновременное олицетворение собой этих двух несовместимых начал свело бы с ума и не таких  имамов и римских пап.
- А если разделить  эти ипостаси, - размышлял я, - полгода Хомяк – исламский фундаменталист, а следующее полугодие -  фанатик католицизма, эдакий Торквемада или Александр Шестой Борджиа?   Можно же тогда использовать эти качества во благо: пусть “Торквемада” искореняет  исламских террористов, а “исламист” хорошенько вздует  зарвавшихся ястребов из НАТО. В результате сумма зла на планете должна постоянно уменьшаться,  что и требовалось доказать. Только как это осуществить? Переключатель на старика поставить, что ли?
   И я решил отказаться от безумных прожектов и бессмысленных мечтаний.  Лучше отдохнуть как следует!  И предложил всем присутствующим поездку на Гавайские острова.
- а не жарковато ли там Шатуну придется? – забеспокоился Хомяк, - в его-то шкуре да на экватор! Все равно, что крокодила в Антарктиду этапировать.
- Да, но на родине гризли нам с тобой холодновато покажется…
 Подумали мы хорошенько, да и решили отпустить хищника восвояси. Разумеется, только после  того, как он доставит нас в назначенный географический пункт. А потребуется еще – вызовем! С нами крестная сила! К тому же крылатый медведь будет сейчас землю рыть, зарабатывая обещанный серафимский сан.
Путь же наш лежал как раз под город Кандагар, где сейчас разворачивались главные политические  события. Мы еще повоюем!
   И ранним утром наш маленький экспедиционный корпус выступил, а, точнее – вылетел в поход. Предстояло ратными подвигами подтвердить свою значимость и не ударить лицом пред Господом в грязь в минуту, когда он нас призовет… к ответу.
  Не совсем еще было ясно, кого предстояло бить, но что кого-то было надо, - это чувствовалось по всему. Многие на это напросились и продолжали напрашиваться, в том числе и приснопамятный Бен Статен.  А  что касается талибов, то даже Хомяк их недолюбливал, - уж на что  был старый фундаменталист, каких еще поискать! Да и так называемая антитеррористическая коалиция, если вдуматься, заслужила хорошую взбучку, ибо бомбила с тридцатикилометровой высоты на кого Бог пошлет, а затем кричала, что не виновата в том, что проклятые талибы маскируются под мирных жителей – вот и приходится бить их всех без разбору. Что это за такой крестовый поход, когда под  карающий меч попадают лишь старики, женщины да дети, а вооруженных сарацинов что-то давно не было видно. Как их при таких условиях победишь?
   Как ни крути, предстояло нам, похоже, сцепиться со многими силами одновременно, а они и так были заняты междоусобными конфликтами. Я даже подумал о том, что можем в итоге добиться сплочения этих носителей зла в борьбе с нами. Так что вариант одновременного нападения на всех них отпадал: к кому-то сначала надо было примкнуть. - Проще и выгоднее, да и безопаснее в данный момент  встать на сторону США, - рассуждал я, - но как  это противно! Проще и честнее вообще ничего не делать. Но – нельзя! Господь не попустит!
Тем временем Шатун уверенно пересек Атлантику в обратном направлении и летел уже над Средиземным морем, ловко увертываясь от  ракет ПВО и залпов истребителей-перехватчиков.
- Жаль, что Духа с нами нет, - вздохнул Хомяк, - он  никогда не оставил бы подобные выходки без ответа!
  Действительно, авиацию стран НАТО старина Азазелл не выносил ни на дух и всегда сбивал вражьи самолеты, когда представлялась хоть малейшая возможность. А медведь-херувим пока еще не созрел для ведения активных боевых действий в небе, но маневрировать уже научился блестяще. Он словно играл в кошки-мышки с догоняющими ракетами и летящими нам наперерез боевыми машинами, не забывая помахать им крыльями на прощание и показать язык.
  А в небе Средиземноморья творилось нечто невообразимое. Казалось, что вся военная мощь европейских стран обрушилась на бедного гризли, да не на того они напали! Крылатый хищник демонстрировал пилотаж высшего класса; от его “кобр”, “петель Нестерова”, “штопоров” и бесчисленных виражей у “Фантомов” и “Миражей” выходила из строя  вся электронная начинка, и дошло уже до того, что стали  негодяи попадать друг в друга, после чего были вынуждены прекратить преследование.
- Не зря Господь говорил: “зло, в конце концов, должно обязательно уничтожить себя само”, что мы как раз и наблюдаем, - воскликнул Хомяк. – Споем же, друзья?
   И мы, не сговариваясь, дружно грянули старую песню американских летчиков времен Второй Мировой войны -  ну, дела, вот дела – все объекты разбомбили мы дотла!”. Хомяк, правда, постоянно сбивался на утреннюю песню-призыв муэдзина, но, как я думаю, Господь ему  это пока прощал. До поры до времени.
- На Страшном суде все ему припомнится, - мстительно размышлял я, - а в особенности – пытки в застенках иранских тюрем в 80-х годах, когда и мне “посчастливилось” побывать в жестких лапах стражей исламской революции.
  Мимо нас с воем пронеслась крылатая ракета, направляясь, по-видимому, туда же, куда и мы. За ней – другая.
  Много чести этому Бен Статену, - с плохо скрываемой завистью проворчал Хомяк, - на меня бы кто столько израсходовал средств! Впрочем, я не настаиваю… на ракетах, а вот от денежного эквивалента стоимости этих боеприпасов, разумеется, не отказался бы!
- Да не “Бен  Статен” он, а “Бен Ладен”, - поправил нас Шатун, - вечно вы, старики, что-то да перепутаете! А тебе, старый аятола, и сейчас разве плохо живется? Бог ему серафима  присвоил, осыпал, можно сказать, почестями, даже дьявола в адъютанты отдал, а он все недоволен! Вы только на него посмотрите! Прочитай лучше, старина, на сон грядущий, рассказ Льва Николаевича Толстого – “Сколько человеку земли нужно”. И тогда откроется пред тобой истина, что довольствоваться необходимо тем, что имеешь, а роптать-то на промысел Божий просто безответственно и совершенно недопустимо!
  Хомяк от неожиданности даже язык прикусил, и, выпучив глаза, уставился на младшего по небесному  рангу небожителя.
- Что это за новости, - читалось в его яростном взгляде, - какой-то свежеиспеченный херувимчик, пусть даже крупный и зубастый, смеет отчитывать, как маленького мальчика, старшего по званию! Скотина неблагодарная!
Медведь спокойно выдержал эту зрительную атаку, усмехнулся и пошел на посадку.
- Ну, - перекрестился я, – держитесь! Сейчас начнется… или, кажется, уже началось.
Прямо на нас, разрастаясь на глазах, мчался огненный шар крылатой ракеты.
- Господи, спаси! – завопил Хомяк, - пронеси и помилуй!
Загремел гром, и глас Всевышнего откуда-то с небес ответил:
- А для чего же, спрашивается, я вам Шатуна прислал?  Мне что же, еще и ракеты от вас отгонять? И без меня управитесь!
  Хомяк намек понял и вскочил на медвежий загривок, а я едва успел ухватиться за хвост стремительно взлетающего хищника. Мы взвились в небеса, а ракета прошла мимо, куда-то дальше на север.
- Помните, - гремел глас Господень, что еще Наполеон говорил: “если это пушечное ядро предназначено для тебя,  нет смысла  пригибаться, ибо оно найдет вас  и под землей”. Подлые трусы, я же гарантировал вам личное бессмертие, а вы все вздрагиваете при звуках выстрелов и взрывов. Нехорошо! Ох, напроситесь вы на Геенну огненную, истинно говорю!
   Мы пристыжено молчали. Действительно, испугались непонятно чего. Подумаешь, крылатая ракета!  Вскоре Хомяк отошел от шока и окончательно воспрянул  духом, сообразив, что Шатун придан нам в качестве транспортного средства по воле Божией, так что ездить на нем можно сколько угодно, да и по щекам бить не возбраняется. Но для начала он решил изобразить из себя эдакого снисходительного вальяжного мэтра.
- Ты, шатун, неплохо себя показал в небе, - изрек он каким-то чугунным голосом, - так что можешь оправиться, покурить и полетать. Через полчаса вернешься и приготовишь нам обед.
  Медведь возразить не решился и воробьем вспорхнул в лазоревое афганское небо. А Хомяк затянулся дорогой гаванской сигарой и начал, как всегда, разглагольствовать ни о чем – то есть, о своих доблестях.
- Опять началось, - с тоской подумал я, - все-таки с Духом было куда веселее. Чертов старикашка, да он кого угодно сведет с ума!
- Я к Господу приближен, - философствовал Хомяк, - далеко не случайно. Ты сам подумай, Парамоша: там, где я, там и победы! Был аятолой – пожалуйста, вот вам победа над  кровавым режимом шахен-шаха и отражение агрессии Штатов. Стал правоверным христианином  - и вот уже ваш покорный слуга -  кардинал, папа римский, и, более того, серафим четвертого класса… то есть, сейчас уже даже третьего.  Да и Армагеддон без меня вряд ли бы выиграли! Чего ж вам больше? Стало быть, почиет на мне благодать Божия, и это так же верно,  что Земля круглая, что миров во Вселенной – бесконечное множество, и что квадратный корень из минус единицы  есть иррациональное число!
- Как он  мне надоел, -  мелькнуло в голове, - сдать его талибам, что ли? Или американским десантникам: вот он, пособник этого самого Бен Ладена! Или даже рассказать им его подлинную биографию – и тогда старику уж точно не поздоровится. Впрочем, там видно будет, а пока придется, все-таки, поработать с ним вместе на благо великого дела… что-то там поручил нам Господь?
К своему изумлению, я обнаружил, что напрочь позабыл божьи слова – не помнил даже их смысла. Неужели – склероз? Впрочем, Всевышний,  когда еще говорил мне: кстати, память, дырявая с виду – это вовсе не повод для слез! Сообщаю тебе, инвалиду: все проходит – пройдет и склероз.
   Так что опасаться не приходилось, ибо верить Богу все- таки следовало.  А то ведь и в Ад недолго загреметь!  Следовательно, надо было запастись терпением и ждать, когда же он пройдет.
   Время тянулось мучительно и как-то тоскливо. Глубокая осень в горах, пусть даже на юге, давала о себе знать. Дул пронзительно холодный ветер, поднимая с каменистой почвы пыль и мелкий песок, больно хлеставший по лицу. Неподалеку грохотали взрывы, а откуда-то издалека доносились звуки автоматных и пулеметных очередей. События шли своим чередом: трусоватые янки, взявшись изловить досаждавшего им Бен Ладена, тщетно пытались сравнять афганские горы с землей, но и в этом не преуспели ни на йоту. Изредка на развороченную взрывами землю опускались боевые и десантные вертолеты, откуда вываливались самоуверенные “зеленые береты”, но стоило вдали показаться противнику, как десант обращался в постыдное бегство, расстреляв для приличия весь  боекомплект. Талибы терпеливо ждали противника. Что-что, а воевать в горах они научились, и наплевать им было на тысячекратное превосходство американцев в технике и ресурсах. Сотни и сотни километров глубоких подземных галерей -  кяризов позволяли им вести партизанскую войну в условиях даже полной оккупации страны, а до нее было ох как еще далеко. Таджикско-узбекское ополчение – войска так называемого “Северного альянса”,  уже  пять лет вынужденное сражаться в условиях полной блокады, так и не смогло прорвать кольцо окружения и отбить утраченные земли, несмотря на постоянную поддержку с воздуха. “Талибан” словно не обращал никакого внимания ни на зарубежных супостатов, ни на северных противников. Вбомбить его в каменный век, как было обещано американскими военными, было бессмысленным занятием. Пуштуны и так никогда  не жили в иной эпохе, кроме как в палеолите, а из военных сооружений  у них имелись разве что палатки и шалаши. И выходило, что для уничтожения такого “стратегического объекта”, как шатер, приходилось выпускать  несколько тяжелых авиабомб или крылатых ракет “Томагавк” стоимостью эдак в десять миллионов долларов. Дорогие нынче шатры строились в Афганистане!
- Что за болваны сидят в американских  штабах, - изумлялся я, сравнивания  цифры потерь талибов и военных расходов США, - да и  за половину истраченного можно было три раза перекупить всех этих басмачей! Мало того, и  самого Бен Ладена привели бы на веревочке, как серого козлика! Да и сам он, грешным делом, забросил бы свой исламский фундаментализм и перешел в какие-нибудь баптисты или даже “адвентисты седьмого дня” за пару-тройку миллиардов долларов… впрочем, едва ли: не за деньгами он гонится, а нужна ему власть. Тщеславие делает  авантюриста неподкупным. Но остальные-то, остальные талибы? Сколько раз во время гражданской двадцатилетней войны тысячи немытых и нечесаных воинов переходили с одной воюющей стороны на другую, соблазнившись на большее жалование, а то и просто на хорошее питание и вооружение? А ведь таких ландскнехтов в армиях противоборствующих сторон – подавляющее большинство. И американцы это прекрасно знают, и сколько раз этим пользовались, да и не только в Афганистане!
- Ты что там бормочешь, Парамоша? – вывел меня из задумчивости голос Хомяка, - меня слушай! Сижу я как-то в бистро на Монмартре…
  И опять потянулись бесконечные байки о приключениях старого имама в эмиграции в период его изгнания из родной страны нехорошим шахом Пехлеви. Наконец, терпение мое истощилось.
- Не пора ли обедать, старина, -  вклинился я в нескончаемый монолог, - что-то наш Шатун задерживается, посвисти-ка его!
  Старик подозрительно покосился в мою сторону: нет ли тут какого-нибудь подвоха? Ему, скорее всего, вспомнился недавний полет под соловьиный свист Азазелла, позвавшего нас к трапезе.
- Не  волнуйся, - успокоил я понтифика, -  от твоих-то свистков никто еще мертвым не падал! И, тем более, ты сам… в крайнем случае, достанется нам с гризли!
- Не свистите, а то денег не будет, - прозвучало с неба, - а вот и я! Добыл немного лепешек и баранье седлышко, да вот еще кумыса жбан. На первое время хватит, а там, глядишь, и гуманитарной помощью разживемся – вон её сколько американцы-то сбрасывают!
  Рядом с нами на холодные камни мягко приземлился новоиспеченный херувим-хищник. Лапы  крылатого зверя сжимали замасленный сверток и огромный глиняный кувшин. Он аккуратно выложил содержимое пакета на каменную плиту и сделал приглашающий жест:
- прошу всех к столу! Не обессудьте за отсутствие разносолов, но, как говорится, чем богаты, тем и рады!
   Хомяк, не заставляя себя долго упрашивать, с жадностью набросился на угощение. Я смотрел на него и изумлялся. Старику давно было за сто, временами казалось, что он с трудом переставляет ноги, но уж если речь идет о еде –  никаким молодым за ним нельзя было угнаться! Так и на этот раз: пока мы с гризли бормотали предобеденную молитву, оказалось, что все уже давно кончилось; старый догматик, вытерев напоследок засаленные руки о густую шерсть Шатуна, тут же завалился спать на голую холодную землю.
- как бы он не застудился, - забеспокоился хищник, надо бы куда-нибудь его в теплое место определить…
  Мы оглянулись по сторонам: километрах в десяти отсюда виднелся убогий кишлак, но совать нос туда явно не следовало. Зато на склоне ближайшей горы отчетливо просматривалась целая группа глубоких пещер.
- А вдруг там и алмазов не счесть, - пошутил Шатун, - пойдем-ка, отнесем старикашку  в один из этих гротов!
  Сказано – сделано. Через час Хомяк оглашал мрачные каменные своды богатырским храпом под аккомпанемент артиллерийской канонады и разрывов бомб и крылатых ракет, прилетающих с американских авианосцев.
- Пойду-ка… то есть быстро слетаю за продовольствием, - предложил гризли, - видишь, сколько его в долине разбросано! Все равно талибы, говорят,  это добро сжигают…
- Лети, лети себе, - благодушно отозвался я, - а мне, чувствую, тоже не мешало бы вздремнуть.
   И присоединился к храпящему в дальнем углу пещеры старому служителю двух религиозных культов. И приснился мне удивительный сон. Давно таких не видел!

       ПЕРВЫЙ СОН ПЕРЕГРИНА ПАРАМОНА.

  Однажды в глухой сибирский поселок темной ночью забрел  убогий странник в монашеском одеянии. Голова, скрытая клобуком, была опущена, а десница сжимала суковатый посох. Пустая котомка болталась за его костлявыми плечами, а кривые ноги сами направились к полуразвалившейся церквушке.
- Видать, не дошли еще сюда реформаторские волны, - пробормотал одинокий инок, - сразу видно, что население погрязло в грехах и суете, и никак не собирается вносить пожертвования на возрождение религии!
  Произнеся эту вычурную фразу, странник встал на колени и забормотал молитву. Долго ли, коротко он молился, сказать определенно нельзя, но утро, тем не менее, застигло монаха за этим святым занятием.
- Много нагрешил я, заблудший, - бубнил инок, - и, казалось, не будет мне прощения, но Господь – да славится имя его! – предоставил шанс великому грешнику и указал путь к спасению и жизни вечной. Вот уже не помню, сколько дней и ночей скитаюсь по голодной и холодной стране, и радуется сердце мое, видя, как поднимаются из руин к небу золотые купола храмов божьих.  И пусть изгоняют меня из церквей и монастырей сердитые стражники – стало быть, так угодно Господу нашему. Я не в претензии, и не держу зла на заблудших служителей культа. Вполне возможно, что рано мне, недостойному, найти пристанище в одном из скитов; вероятно, надо личную келью еще и заслужить. Кто знает, кто знает!
Произнеся это, странник попытался впасть в религиозный экстаз, но почему-то опять ничего не получалось.
- Не глубока вера моя, - грустно констатировал он, - нет еще подлинного покаяния в сердце моем! О, горе мне, горе! Стало быть, не напрасно поколачивают меня миряне при попытках проповедовать им истинное учение. Закурим-ка с горя!
  Воровато оглянувшись, монашек извлек из писаной торбы коробку дорогих гаванских сигар, пристроился под старым кедром и задымил. Накурившись вдоволь, он, не торопясь, загасил окурок и направился к церкви.
  Заспанный поп открыл дверь.
- Милости просим, - хрипло пробасил он, - с чем пожаловал? Нет ли каких поручений от начальства?
- Нет,  батюшка: ни на что и никем я не уполномочен, а просто назначена мне такая епитимья – брести туда, не знаю куда, и  беспрестанными бдениями вымаливать прощение бесчисленных грехов своих…
- Что, так грешен? – удивился поп, - я ведь тоже, признаться, не без греха, но, слава Богу, никто никуда меня пока не отправляет… знай, несу свою службу по месту проживания! Как тебя величать-то?
- Григорием, батюшка, нарекли… а кто нарек, не имею права сказать.
- Как ты сказал?! – ахнул священник, - Гришкой?
  Несколько секунд он всматривался в черты монашеского лица, и вдруг, разглядев что-то, неистово  закрестился и заголосил:
- Изыди,  лукавый, сгинь, нечистый! Вернее, исчезните оба, черт бы вас  побрал!
- Да что с тобой, батюшка, - заволновался инок, - церковного кагору перебрал, разве что? Я один- одинешенек, как перст, и не бес вовсе, а как будто бы даже небожитель, а ты каких-то двух чертей поминаешь…
Поп, продолжая неистово открещиваться от “Гришки”, пятился  к алтарю.
- Убирайтесь в ад, раскольники и еретики, - выкрикивал он, - и ты, Отрепьев, и ты, Распутин, и ты, не пойму кто…
  Инок выразительно покрутил пальцем у виска и вышел вон. Вслед за ним с тяжелым кадилом выскочил  взлохмаченный батюшка:
- православные, - кричал он,  - все сюда! Распутин Гришка воскрес! Осиновыми кольями его, проклятого!
Монах, прихрамывая, пустился наутек.
- Ну вот, опять началось, - с горечью шептал он на бегу, вот она, топка номер восемь, как аукается! Эх, Парамоша, Парамоша… вставай, кушать подано!
   Я открыл глаза. За плечо меня тряс  Шатун. Вкусно пахло гуманитарной помощью и еще чем-то. А вдалеке продолжалась канонада, и конца ей не предвиделось. И зачем  я только ввязался в это безнадежное предприятие, не сулившее никаких пирогов да пышек, но явно таившее в себе целое море синяков да шишек?

РАЗДЕЛ 5. СИНЯКИ ДА ШИШКИ

- Хомяка будить? – спросил гризли, - или ну его? Пусть проспится, как следует,  напричащается  от души, намаз свой сотворит… а я к тому времени еще чего-нибудь раздобуду…
- Ты знаешь, зверюга, - рассуждал я вслух, - вообще-то у нас говорят так: “Не буди лихо, пока  спит тихо”. Наш имам, как ты уже успел заметить – отнюдь не тридцать три  удовольствия, а, скорее семь казней египетских или того похуже. Не будем портить друг другу  настроение и аппетит. Кстати, ты  умеешь толковать сны?
Медведь уставился на меня маленькими злыми глазками.
- Я вообще не вижу снов, уважаемый… как можно толковать то, чего никогда не встречал, и даже не имеешь понятия, как оно выглядит?
- Извини, -  пробормотал я, - просто не к кому больше обратиться – не к талибам же?
Впрочем, проехали… что там у нас на ужин?
  Но не успели мы, как следует разговеться, как  храп в дальнем углу пещеры внезапно утих, и послышались знакомые шаркающие шаги старого догматика.
- Во-первых, - скрипучим голосом  задребезжал он, - не пытайтесь сделать вид, будто не перемывали мои косточки, во-вторых, объедать себя никому еще не позволял!
И, грубо отпихнув нас, жадно набросился на тюки с американской тушенкой и поп корном.
- Черт знает, чем кормят, - ворчал он, уничтожая коробку за коробкой, - сразу видно, что народ это – не стоящий, империалистический   и вообще без царя в голове… а ну, куда лапы суете?!
  И огрел ложкой  по моему, а затем и по медвежьему  лбу. Гризли оторопело посмотрел на зарвавшегося старика, но ничего не сказал и, отойдя в сторону, нервно закурил. Я медленно поднялся, схватил мешок с мукой и с размаху опустил на бритый череп понтифика. Хомяк взвыл и из неудобного лежачего положения куснул меня за икру полустертыми  зубами. Прокусить ноги он, разумеется, не сумел, но мясо прищемил-таки основательно. Я размахнулся, но ударить не успел, ибо страшная сила схватила меня за воротник и  приподняла под самый свод грота. В метре от моего лица дергалась перепуганная физиономия Хомяка, а над самым  ухом рычал страшный медвежий голос:
- опомнитесь, безумцы! Взявший меч… или, пусть даже мешок с гуманитарной помощью, от меча да и погибнет! Когда тебя ударят по щеке, не забудь подставить другую! Блаженны миротворцы!
- Ну, - подумал я, - это у него надолго! Пока всю Библию не процитирует, не успокоится! А там, глядишь, и за Коран примется!
И, как мог громко, скомандовал:
- отставить!
   После чего шлепнулся на каменный пол пещеры. Гризли, стоя на задних лапах, растерянно хлопал  ресницами и крыльями, но влетать ему было некуда, поскольку голова упиралась в свод грота. Хомяк мешком валялся на мешке с мукой (том самом) и не подавал признаков жизни.
- садись, хищник, - улыбнулся я, - появилась редкая возможность спокойно завершить свою трапезу.
 Когда поздний ужин подходил к концу, старый имам-папа очнулся и слабым голосом попросил добавки.
- Добавки?! – прорычал гризли, - вот тебе! И “добавил” своей тяжелой лапой так, что понтифик улетел в свою импровизированную спальню в углу грота и мягко приземлился на лишайниковую подстилку.
- Только в таком виде они и безопасны, - торжественно и даже напыщенно процитировал крылатый медведь кого-то из древних классиков.
- Да-с, - протянул я, - причем это у него замечательно получается! Спи спокойно, дорогой товарищ, а мы пойдем куда-нибудь в другое место.
И скомандовал:
- Найди другую пещеру не ближе ста верст отсюда… впрочем, лучше всего, поищем вдвоем.
  Шатун покорно подставил шерстистый загривок, и через мгновение мы кружили над Гиндукушем. Небо, испещренное трассами крылатых ракет и бомбардировщиков В-1 и В-52, начинало светлеть, и горы просматривались достаточно отчетливо. Кто-то выстрелил в нас из “Стингера”, но проворный гризли свечой взмыл вверх и ракета, пройдя мимо, понеслась в безнадежную погоню за удаляющимся В-52.
- Н-н-не догнать ей  его без дозаправки, - стуча зубами, произнес я, и тут же обнаружил, что продрог до самых костей.
- А чем не мысль? – весело воскликнул крылатый медведь, - вот мы сейчас её и заправим!
   Не успел я сообразить, что же он замышляет, как Шатун уже настиг удаляющийся стратегический бомбардировщик и присосался к его крылу. Несколько секунд спустя он
вернулся к теряющей силы ракете и выплюнул в ее топливный бак украденное горючее. Так, снуя челноком, он быстро сокращал расстояние между периодически обессиливающим “Стингером” и его целью. Когда ракета и самолет сблизились метров на сто, он сухо буркнул:
- кажется, они теперь и без нас разберутся! Счастливого вам свидания и мягкой посадки!
И молнией спикировал вниз. Я оглянулся.  Горящий американский стервятник падал на ближайшую вершину; чуть выше белели купола парашютов. А внизу их с огромным нетерпением поджидали сотни вооруженных до зубов талибов.
- Встреча друзей должна состояться при любой погоде, - почему-то подумал я, -  следует пожелать им удачного  утренника!
А гризли все летел куда-то, и, казалось, уже не мог остановиться. 
- Не пора ли передохнуть, друг мой? – как мог вежливо поинтересовался я. Но медведь никак не прореагировал на прозрачный намек и продолжать парить под облаками. Заглянув в его морду, я убедился, что хищник спал. От него невыносимо несло керосином, а глаза были закрыты.
- Уж не в спячку ли он впал? – испугался я, - так и будем теперь до весны куролесить!
При звуке моего голоса Шатун вздрогнул и приоткрыл левый глаз.
- что-то я за сегодня утомился, - хрипло произнес он, - не грех бы и передохнуть. Ты не возражаешь?
   И, не дожидаясь ответа, устремился вниз. А внизу кипел бой. Или делал вид, что кипел, но шуму было много. Отряды людей в камуфляжной форме с грозными криками ползли вверх по склону небольшого холма, поливая его огнем из автоматов. Внезапно на вершине сопки показалась бородатая физиономия.
- Аллах акбар! – крикнул талиб, и пригрозил нападавшим кулаком. Доблестное воинство опрометью бросилось прочь.
- А в сводках напишут, наверное, что продвинулись в сторону Кабула еще на десять километров, - не без ехидства заметил гризли, – впрочем, Бог им судья! Пускай себе воюют, кому от того убыток! А то от безделья опять мак начнут выращивать.
  Я мог бы возразить своему спутнику, что одно другому не мешает, что в перерывах между столкновениями обе враждующие стороны только то и делают, что мак  растят, но не стал разубеждать наивное животное в его заблуждениях. Мы приземлились у входа в темную и мрачную подземную галерею, из которой доносился запах сероводорода.
- Это у них целебный источник, какие-то термальные серные воды, кажется, гидрокарбонат-натриевого состава, - объявил медведь, - я не особенно разбираюсь в химии и в бальнеологии. Да это и не столь существенно: важно то, что от ревматизма эта субстанция здорово помогает, на себе проверял!
И нырнул в глубину пещеры, где заплескался, зафыркал и выкрикнул:
- Присоединяйся, воды тут на полк хватит!
   Я посветил ореолом и увидел: в огромном подземном зале поблескивало целое озеро, над которым клубился пар, и торчала огромная медвежья башка.  Несло от этого водоема весьма  не эстетично, но я по опыту и из литературы знал, что чаще всего сероводородные ванны действительно помогали от многих болезней, так что не заставил себя долго упрашивать.
   Выбравшись из бассейна, я почувствовал огромный прилив бодрости. Синяки и шишки, заработанные в ночной драке со старым догматиком, заживали на глазах. Медведь захлопал крыльями, стряхивая с них воду, и изрядно окатил меня, но я не обижался: что с него было взять-то, с убогого! Шатун раскинулся на теплых камнях и блаженно закурил.
  Я выглянул из пещеры. К долине приближалась целая эскадрилья боевых американских вертолетов, спешившая на выручку сбитым летчикам. Сотни ракетных снарядов неслись к позициям талибов, но тех, как говорится, уже как ветром сдуло: как они вышли из подземных галерей, так туда и зашли, но уже с пленными вражескими летчиками. Янки, уже  который раз, занялись производством щебня из местных скал.
- Пусть эти стервятники с В-52 еще поблагодарят  пуштунских вояк, - буркнул медведь, также наблюдавший за происходящим. - Если бы их не увели в кяризы, то, похоже, смешались бы американские косточки с местным щебнем! Видишь  сам, как бестолково палят янки во все стороны: давно бы угробили своих парней! Смотри, смотри, десантируются!
Из вертолетов высыпал целый батальон “зеленых беретов”. С грозными криками расстреливали они окрестные скалы, и, сиди на них какой-нибудь моджахед, ему бы не поздоровилось.
Постреляв минут двадцать, американские вояки быстро погрузились в свои боевые винтокрылые машины и улетели докладывать начальству о героической гибели экипажа бомбардировщика от рук международных террористов.
- врите, врите, - снисходительно съязвил Шатун, - да не забудьте приготовить миллионов пятьдесят “зеленых” для выкупа пленных!
- Ой, кто тут? – выкрикнул кто-то из пещеры на арабском языке, - уж не гяуры ли, шайтан вас побери?
- Свои, свои! – на чистейшем арабском же отозвался медведь, - выходи, не бойся, с поднятыми  руками!
И расхохотался, рассмешив сам себя плоской звериной шуткой. Я удивленно вслушивался в этот гогот: провалиться мне на этом месте, если этот хищник не ржал  на арабском языке.
- Аллах акбар! – радостно завопил кто-то из пещеры, - выходи, ребята!
 Из глубин подземных гротов и галерей высыпали сотни талибов, только что благополучно увернувшихся от  сокрушительных ударов иноземных агрессоров. С изумлением уставились они на фантастическую пару – потрепанного немолодого странника верхом на крылатом медведе.
-  Рад был познакомиться, - отрывисто рявкнул Шатун, - и уже заранее грущу в предчувствии разлуки. Я не хочу причинять вам зла, но и дружить с  такими дикарями не испытываю ни малейшего желания. Сообщаю, что стратегический бомбардировщик в некотором роде пострадал от нас, но не буду возражать, если вы припишете эту   победу в воздушном бою себе. Надеюсь, что больше не увидимся, а за пленных стервятников меньше полусотни миллионов баксов  просить просто грешно, зарубите себе на носу! Одним словом, Аллах акбар, а Мухаммед – пророк его! Воюйте дальше, только об одном прошу: не выращивайте мак! Вам же лучше будет!
С этими словами хищный херувим  взвился в бирюзовое южное небо.
- Да тут, видать, все уютные пещеры давно заняты, - вздыхал он на лету, - негде притулиться бедным странникам! Хоть берлогу рой… а как на это Господь еще посмотрит?
Я помалкивал.  Не по своей воле мы сюда попали, так что рассчитывать на какие-либо бытовые удобства не приходилось. Но мысль о берлоге показалась мне здравой.
- Посмотрит, как надо, - ответил я, наконец, - подумай своей головой:  если эта мысль посетила тебя, то исключительно по воле божьей – то есть с разрешения Господа. А, раз уж он направил твои извилины по этому пути, то следует считать его истинным, или, по крайней мере, разрешенным. Так что рой глубже, кидай дальше!
И мы полетели к ближайшему лесу – искать  поваленное дерево покрупнее.