Агой

На Русском Севере, в старых деревнях дома основательные, деревянные. Окна прорублены на юг. Далеко от побережья Белого моря в домах пахнет пылью, старым деревом. А в домах у моря пахнет рыбой, терпким йодом водорослей, влажной внутреностью резиновых сапог. Глушь. море, реки текущие вспять в часы прилива, холмы и Царица Белая Ночь. Поморы называли себя койдена. Жизнь катится своим чередом, то улыбается щербатой ухмылкой, то рассыпается окающей северной скороговоркой, то налетает горним ветром, то кутает в туман. С Богом отношения близкие. Да и Бог у поморов это и святой, и икона. По берегам еще сохранились восьмиконечные кресты. Это не над могилами, нет. Уходили бить зверя, ловить рыбу. полагались на Бога и попадали в переделки , а если спаслись от верной погибели, то в том месте где вынесло на берег ставили крест. В память и по обещанию произнесеному в минуту смертельной опасности. Вы ходили когда нибудь в тумане на баркасе, под мерный стук мотора, когда не видно горизонта, неба, а вода белая. Только вдруг рвущий душу гудок. Призрак судна проходящего рядом. Мурашки от ужаса близкой смерти, медлено и величаво скользящей мимо. Потом молча курили на берегу, говорить не хотелось. Ветер гнал клочья тумана...
Церкви крыли осиной. От времени, дождей и ветров она приобретала цвет серебра. Смотрится красиво, а уж если редкое Солнце, то блеск глаза режет.
-Как же так, ведь поганое же дерево? Сам рассказывал, что Иуда на осине повесился.
Степаныч чешет затылок.
-А у нас тут кипарисов нет, не Сочи.-находится он. Ловко переводит разговор на сорта семги. Загибает пальцы:
Залетка, межень.
-А какая самая вкусная?
-Это после Спаса, до первого льда. Велечавка.
Давно уже один сорт семги, Та Которую Поймали, а горбушу что за рыбу-то не считали-деликатес. На дверях домов появились замки. Часовеньки превратились в ледники для рыбы. Только кресты стоят в труднодоступных местах для вездесущих туристов. И мало кто помнит поморское Агой- Прощай. Агой Русский Север. Эхо патриархальной России.