Дровосек

В мире нет справедливости. Оно и не удивительно – мир, породивший человека, изначально не может быть миром справедливым. Давайте судить здраво - возьми мы за истину теорию передачи наследственности от отца к сыну, или же от матери – сейчас это совершенно не важно; мы поймем, что свою эталонную несправедливость человек получил именно от родителя. Некой абстрактной Высшей Силы, которую еще изредка свойственно называть Эволюцией, ну или Богом. А боги – самые несправедливые существа во вселенной. Они несправедливы настолько, что даже отказываются подтверждать сам факт своего существования. Хотя тут, вероятно, все дело в лени. Доподлинно пока неизвестно. Известно другое – человек несправедлив. Зачастую отказываясь признавать заслуги собственные, человек одновременно бесконечно холоден ко всему окружающему и каждая вещь, не способная уложиться в его хрупкую систему ценностей, как правило, оказывается выброшенной на обочину бытия с ярлыком «зло». В категорию зла рискует попасть любая, казалось бы, безобидная мелочь: будь то крохотная полосатая букашка, виновная единственно тем, что добрый предусмотрительный естественный отбор наградил ее парочкой ядовитых желез, или не вовремя застрявший в лошадиной подкове камешек; в своей несправедливости человек порою феерично абсурден. Ему гораздо легче и, безусловно, приятнее сваливать вину на что угодно, кроме себя. Несправедлив мир, несправедлива вселенная, несправедливы боги. Человек – безвинная жертва; впрочем, достаточно сообразительная, чтобы периодически все-таки испытывать чувство вины – просто так, для профилактики. Не ведай человек угрызений совести, он вынужден был бы отказаться от одного из главнейших своих развлечений – заставлять испытывать угрызения совести весь окружающий мир, включая неживую материю.Мудро сказано в известной книге – «не желай другому того, чего не пожелал бы себе», правда всякий человек поступает с точностью да наоборот; где-то в глубине души отчаянно надеясь, что ближайший сосед способен испытывать боль во сто крат сильнее тебя самого. Так срабатывает закон равноправия: если тебе прищемило пальцы, значит, кому-то должно оторвать руку, иначе вся философия гуманизма не стоит выеденного яйца. Справедливость хороша лишь в том варианте, когда всем справедливо плохо; хороша вдойне, когда некоторым чуть-чуть хуже. Алиса чертыхнулась. Сдается, сегодня роль несчастнейшего человека в мире выпала на ее долю. От духоты пересохло в горле, по лицу струились едкие ручейки пота, в ушах громко и ритмично звенела кровь. Глупые мысли обыкновенно любят посещать светлые головы, два часа на солнцепеке отлично способствуют просветлению. Алиса не любила жару. Городская жительница до мозга костей она привыкла к кондиционированному уюту рабочего кабинета и столь же кондиционированной прохладе маленькой, но очень и очень дорогой квартиры. Мир вне пределов ухоженных городских стен представлял зрелище жалкое, убогое, дурно пах и медленно иссыхал под метровым слоем копоти, годный для жизни разве что тараканов, самоубийц и любителей экстремального загара. Разумеется, оставались Парки – микроскопический рудимент прежних лесов, но Алисе они не нравились. Как бы то ни было девушка выругалась. Случись с ней солнечный удар – она непременно ответит взаимностью, и если не врежет в челюсть организатору всего этого сомнительного мероприятия, то, конечно, напишет жалобу начальству. Ее не стоило сюда посылать. Совсем не стоило. Алиса понимала, главный ее талант заключается не в умении вести переговоры, а в умении этих переговоров избегать. Девушка предпочитала действовать решительно, никакое дело не доводя до стадии «авося», словом - была непримиримой противницей дипломатии. Дипломатия красиво смотрится на страницах энциклопедий, в реальности всякая дипломатия сводится к банальному ору – кто кричит громче и убедительнее остальных, тот и прав. Алиса никогда не повышала голоса. Алиса считала себя наблюдателем и философом. Проницательная сверх меры она обожала вечерами погружаться в пласты человеческого невежества и, подобно чайке, выныривать из глубины с обязательной аппетитной добычей в клюве. Алиса не брезговала лишний раз копнуть немножечко глубже других – она зрила не только в корень, она зрила под корень. Помимо фундамента мироздания, Алиса интересовалась и строительным котлованом. Ведь никогда не знаешь, какие интересности могут обнаружиться в мусоре. Череп мамонта, например. Или сандалия бога.
— Я схожу с ума, — Алиса мотнула головой. — Эд, пять минут и с меня хватит.
Эд Свонсон, светловолосый малый с почти вульгарно открытым лицом пожал плечами. Быть ассистентом этического эколога Алисы Бэкет – тяжелый, изнуряющий труд. Эта девушка, не смотря на свой относительно юный возраст – двадцать шесть лет – в этических кругах успела обзавестись далеко не этичной славой и, бесспорно, принадлежала к архетипу этаких самозваных мизантропов ex machina, чье присутствие грозило испортить самый светлый и веселый праздник. Брюзга и сноб. Вот что думал о начальнице Свонсон. Вслух он не сказал ничего, продолжая без любопытства разглядывать летний сад, куда руководство Парка направило их с Алисой подождать возвращения своего официального переговорщика и, если повезет, приятно провести время. Проводиться приятно время категорически не хотело. Полагая, будто обитателям урбанистических высоток тесное соседство с дикой природой придется по вкусу, руководство Парка жестоко ошиблось. Очутившись посреди бушующего океана зелени, в центре фантасмагорического панно из берез, тополей и осоки оба почувствовали себя не просто не в своей тарелке, а в настоящей мясорубке. Казалось, каждый древесный ствол, каждая древесная крона словно бы только и ждут момента, когда можно будет исподтишка навалиться на двух несчастных городских туземцев зеленой громадой переплетенных ветвей и угрожающе изумрудных листьев. Алиса вздрогнула. Эд поежился. Деревья прекрасны. Деревья необходимо любит и уважать. В конце концов, их на планете практически не осталось. Однако уважать и любить деревья намного приятнее с большого расстояния. В современном бетонно-оптоволоконном обществе все натуральное и природное выглядело пугающе противоестественным. Не знай Алиса, что и сейчас за безопасностью экологов пристально следят местные егеря на пару с бригадой медиков она бы не постеснялась свалиться в обморок.
— Вон он, — Эд лениво кивнул в сторону. — Наконец-то.
Невысокий форменно-серый человек, как-то неуклюже высоко задирая колени и забавно подпрыгивая при ходьбе, спешно продирался сквозь заросли осоки, достигавшие взрослому мужчине щиколотки, а этому коротышке – колена. Траву на дороге, очевидно, давно не скашивали, или не скашивали вообще. Алиса понимала: видимая неухоженность есть результат долгого скрупулезного математического анализа – Алисе самой однажды довелось участвовать в социологическом опросе, целью которого было определить, как же среднестатистический житель мегаполиса представляет дикую природу, и теперь результат опроса оцарапал ей лодыжку. «Они догадались посадить чертополох!» — фыркнула Алиса, потирая свежую ссадину.
— Прошу прощения, — шумно выдохнув, заговорил новоприбывший. — В городе такие пробки. Просто кошмар.
Алиса чертыхнулась. Представителя Парка звали Эндрю Джонсон, ученый-кибернетик, рассеянный, вечно улыбающийся тип с манерами кухонного комбайна. Если у Парка не нашлось лучшего кандидата в переговорщики, Алиса напишет две жалобы и будет требовать моральной компенсации.
— Здесь потрясающе, верно? — продолжал Эндрю, восхищенно глядя под ноги. — Трава, деревья... А воздух какой! Держу пари, ты еще никогда не видела такой красоты, Алиса.
— В одном ты прав, — лицо Бэкет скривилось. — Такого я не видела. И, надеюсь, не увижу. Твое разгильдяйство, Джонсон, это нечто фантастическое. Проторчи я тут еще минут десять, мне бы пришлось на собственной шкуре испытать, что такое фотосинтез в действии. Мой организм начинает вырабатывать хлорофилл. А я, видишь ли, человек и не имею право тратить время на пустяки.
Эд усмехнулся. Эндрю покраснел.
— Извини, я не хотел заставлять тебя ждать, — сдавленно пробормотал Джонсон.
— Ну, раз уж ты здесь, перейдем к сути, — Алиса поджала губы. — Эндрю, давай оставим бюрократическую волокиту большим дядям и поговорим по душам. Мы с тобой знакомы не первый год; каким бы бесполезным филантропом я тебя не считала, Эндрю, я не собираюсь тебе лгать. Я не могу пропустить твой проект. Я не могу позволить твоему несчастному роботу и дальше портить деревья. Ты должен меня понять, Эндрю. Не в моих силах дать добро. Я выполняю свою работу, твоя задача – выполнять свою и не спорить.
Алиса вымученно улыбнулась. Прослышав о запуске нового развлекательного проекта Парка с говорящим названием «Железный Дровосек» министерство этической экологии в полном составе пришло в ужас. Такой безответственности они не ожидали даже от этих зеленых чудаков. Одно дело сажать деревья – в высшей степени благородный, регламентированный законом и поощряемый социумом шаг, совсем другое - деревья срубать. Гнусный, халатный, аморальный поступок. Стоит ли удивляться, что на третий день работы проекта министерство забило тревогу и аттракцион спешно закрыли. И вот на исходе седьмого дня бумажной возни Алиса Бэкет готова была высказать свое решительное «нет». Нет, «Железному Дровосеку» не дадут зеленый свет.
— Почему?
Крепко сложенный, что называется, пышущий жизнью Эндрю Джонсон внезапно осунулся, румяное лицо его болезненно побледнело, по-детски обиженно сморщилось.
— Почему, Эл? Мой Дровосек – сущая находка. Видела бы ты, как он нравится детям! А его игрушки? Загляденье! Эти миниатюрные лошадки – настоящая мечта коллекционера; она такие маленькие, но такие красивые. За первый день мы продали двенадцать штук и кабы не твои парни из министерства – продали бы в два раза больше. Он – лучшее мое творение. Я не понимаю вашей упертости, Алиса. При всем уважении, не понимаю.
— Деревья, — сухо бросила Бэкет. — Поделки робота из древесины. Мы не имеем никакого морального права срубать деревья. Если мы не будем строго лимитировать вырубку лесов, через несколько лет на планете не останется ни одного дерева. Неужели ты готов пожертвовать будущим человечества ради собственной сиюминутной прихоти? Ты говоришь мне о детях, так подумай головой, Эндрю. Что важнее – сохранить для потомков деревянную лошадку на каминной полке, или целую березовую рощу? Ты сам признался, насколько тебя восхищают все эти сосны и липы, так позволь следующим поколениям восхититься ими воочию, не по рассказам бабушек и дедушек.
— Алиса, по нашим подсчетам за год будет вырублено не более двадцати деревьев, — кибернетик Джонсон упрямо нахмурился. — Ежеквартально мы высаживаем сорок. Да, конечно, в силу экологии выживают не все, но суди сама – ущерб минимален.
— Ты меня не понимаешь, — Алиса покачала головой. Тяжело разговаривать с фанатиком. — Позволь мы такое расточительство Парку, его примеру с удовольствием последуют другие. Дурной пример, как ты знаешь, заразителен. Нам не нужны проблемы, Эндрю. Миру не нужны проблемы. Да и пластиковые лошадки ничуть не хуже деревянных. Надо только привыкнуть.
— Кхм-кхм, — до селе молчавший Свонсон не выдержал. Лоб его, густо усеянный каплями пота, влажно и неприятно поблескивал. — Не знаю, как вас господа, а меня отчаянно тянет закругляться. Может побеседуем за чашечкой кофе в каком-нибудь симпатичном кафе с климат-контролем? Эта жара порядком осточертела, ребята.
— Эд прав. — Точно за спасительную соломинку, ухватилась Алиса за слова подчиненного. — Эндрю, побереги дыхание. Решение принято и не тебе его оспаривать. «Дровосек» будет закрыт. Он уже закрыт, просто ты, проклятый строптивец, все никак не желаешь смириться с фактами.
— Да ты его даже не видела! Ну, разумеется! Разумеется, ты должна на него взглянуть и все изменится! Идем, он совсем близко…
Алиса хотела было возразить в ответ, но не успела. Сильные пальцы Эндрю впились чуть повыше локтя, и Бэкет, не в силах что-либо предпринять, пошатнулась, уводимая настойчивым кибернетиком куда-то вглубь импровизированного леса, где столь загадочно и зловеще чернел широкий просвет меж дубовых стволов.
— Эй! Меня не забудьте! — Кричал вдогонку Эд Свонсон, лениво ускоряя шаг.

Алиса Бэкет с детства не любила сказки. Дитя технологического прогресса, она не понимала и более того - осуждала глупое стремление людей истратить последний грош на походы в такие вот ретро-Парки; не понимала, как человека, никогда не видевшего дерева, за исключением, пожалуй, книжных иллюстраций, может непреодолимо тянуть изваляться в крапиве, или, допустим, нежно пообниматься с плакучей ивой. Впрочем, каждый тратит деньги в меру своей испорченности. Если кому-то нравится платить за расцарапанные колени – это ее, Алису, не касается. Собственные естественно-эстетические нужды мисс Бэкет вполне удовлетворяла пару раз в месяц заглядывая в голоклубы. Голографические леса ничем не хуже натуральных, и даже лучше – по крайней мере, пресытившись, их всегда можно отключить. Помимо сказок, Алиса не любила быстрой ходьбы. Суетится опаздывающий, механическая пунктуальность Алисы Бэкет делала честь будильнику. С терпением повезло меньше; при постоянном давлении терпение Бэкет напоминало колбу нитроглицерина в руках эпилептика - один неверный шаг и все в радиусе километра взлетит на воздух.
— Скажи, что дом построен из какого-нибудь дерева, я тебя по судам затаскаю, — после долгой паузы начала Алиса, признаться, с удивлением разглядывая пряничного вида хижину, скрытую тенью огромной, прямо-таки исполинской сосны, уходящей макушкой, надо полагать, в стратосферу. Впечатление складывалось жуткое. — Попомни мое слово – затаскаю.
— Что ты! — Счастливый и довольный Эндрю улыбнулся. — Будь он деревянным, я бы уже сидел в тюрьме. Но шутка неплохая. Все понял. Нет, Эл, дом полимерный, да и сосна… в общем не совсем настоящая. Один из наших генно модифицированных гибридов, полусинтетика. Зато остальные деревья – обыкновенные деревья, — спешно добавил Джонсон, наблюдая, как брови Алисы изумлено ползут вверх. — Ну, отдышались и хватит, пойдем познакомимся с главным экспонатом.
— Твой Дровосек, в доме? Один?
— Да, увидишь – он безобидный. Осторожнее, ступеньки шатаются.
Алиса нехотя последовала за Эндрю. Ступеньки действительно шатались. И скрипели.
— Скрипящие ступеньки, — продолжал Эндрю. — Я решил, скрипящее ступеньки добавляют эффект сказочности. Ты читала «Волшебника из страны Оз»?
— Если там были скрипящие ступеньки – нет.
— Напрасно, — кибернетик замер на пороге и очень серьезно взглянул на Алису. — Ребенком я обожал читать всякие фантастические истории. Наверное, мой Железный Дровосек – их заслуга. Лет в семь я прочитал сказки Баума, а потом Азимова. Примерно тогда мне захотелось создавать роботов. Забавно, да?
— Нет, Эндрю. Не забавно. Не забавно, потому что я хочу домой и абсолютно не хочу смотреть на твоего Железного Дровосека. Мое терпение не… железное. Прости за каламбур. Эд, ты идешь?
Эд отрицательно мотнул головой. От жары и спешки лицо его побагровело, белесые волосы слиплись.
— Нет уж, — хрипло проговорил он. — Меня ваши аттракционы не интересуют. Но если у робота найдется стаканчик воды – не откажусь.
Алиса презрительно махнула рукой. Люди, подобные Эду, озабоченные единственно своим комфортом, ее раздражали. А что поделать – мир тесен, приходиться сжиматься и приспосабливаться.
— Идем, — командным тоном сказала Алиса, и Эд повернул ручку двери.
Никакой прихожей в домике не было. Внутри он выглядел еще меньше, чем снаружи. Прямоугольная комнатка, практически лишенная мебели, кроме низкой скамейки и пары стульев, смотрелась голой и удручающей; несколько аляповато-ярких картин, развешанных по стенам, не прибавляли ей ни капли очарования. Первобытный аскетизм. Скука и серость. Робот сидел на скамейке: руки сложены на коленях, пустое, нарочито грубое лицо выражало вселенское смирение. Нечеловечески голубые глаза тускло мерцали.
— Эндрю, твой Дровосек случайно не сломался?
Алиса рефлекторно вздрогнула. Рядом с роботами она всегда чувствовала себя неуютно. За двадцать шесть лет жизни проведенных бок о бок с этими странными человекоподобными машинами, иногда до такой степени идентичными людям, что к ним тянуло обращаться на «вы», Алиса, увы, так и не научилась воспринимать роботов с профессионально холодным равнодушием, при каждой встрече мучительно соображая, что же может скрываться под этой красиво вылепленной маской – какие чувства, какие эмоции – и может ли скрываться хоть что-то. Никто не знал. Да и хотел ли?
— Нет, он в режиме ожидания. Сейчас, — Джонсон тихонько откашлялся. — Привет, парень. Это я, Эндрю. А у нас гости.
«Привет, парень? — мысленно Бэкет выругалась. — Оригинально».
Глаза робота секундно вспыхнули аквамариновым; плечи расправились, серо-стальное угловатое тело будто бы раздулось, заполняя собой все свободное пространство от потолка до пола. Иллюзия, конечно. Однако до чертиков реальная. Больше комната не казалась ни пустой, ни заброшенной. Человеческий разум – штука удивительная, жадный до нюансов, в отсутствие точки опоры он категорически не способен принять картину целиком; по счастью этой перцепционной опорой готова послужить любая, временами микроскопическая, но обязательно резонирующая с общей цветовой палитрой деталь – маленькое яркое пятнышко, крепко вцепившись в которое и не выпуская из виду, можно погружаться в исследование труднодоступных альбионов-периферий, без риска тронуться умом или схлопотать косоглазие. Такой точкой для Алисы стали глаза робота. Из глубин булавочных зрачков на нее смотрели целых две карикатурно рассерженных Алисы Бэкет.
— Поздоровайся с гостем, парень. Это мисс Алиса Бэкет. Мой друг.
— Добрый день, мисс Алиса Бэкет.
Голос робота звучал на редкость мелодично. Алисе захотелось тут же выскочить за дверь. Захотелось нестерпимо, когда Эндрю умилительно-тошнотворным голоском добавил:
— Умница, парень! А теперь ты, Алиса, поздоровайся с Дровосеком.
На мгновение Бэкет ощутила себя вторженцем в чью-то интимную жизнь. Тон, с которым Джонсон обращался к роботу, был донельзя приторен, едва ли не истекал елеем. С роботами так не общаются, с роботами вообще не общаются. Во всяком случае Алиса не собиралась. Это было выше ее сил и ниже достоинства.
— Слушай, Эндрю, твое упрямство очаровательно, изобретение тоже. Ты собирался показать мне робота? Я его увидела. Потрясающе, феноменально. Но бесполезно. Эндрю, проект закрыт. И мне вовсе не обязательно лично сообщать об этом твоему Дровосеку. Говоря на чистоту, у меня нет ни сил, ни желания беседовать еще и с роботом. Понимаешь меня?
— Понимаю, Алиса, — Эндрю закусил губу. — Ты обвиняешь в упрямстве меня, а сама даже не можешь сказать Дровосеку «привет». Это совсем не трудно.
— Зачем?
— Ради интереса. Мы в Парке, здесь люди развлекаются. Мой робот – часть веселья. Ну давай, поговори с ним и, если ты ему понравишься, он, наверняка, смастерит тебе какой-нибудь сувенир.
Эндрю скрестил руки на груди и победоносно, снизу-вверх посмотрел на Алису.
— Право слово, идиотизм! Я не могу понравиться или не понравиться роботу. Это машина. Он ко всему относится одинаково. Равнодушно!
— Да, пожалуй, твои слова не лишены логики. Но, полагаю, не будет особого вреда спросить у самого Дровосека, что он обо все этом думает. Дерзай, Алиса, задай ему вопрос. Ну же.
— Задать вопрос?
— Ага. Один вопрос, и я умолкаю.
Глаза Алисы превратились в узенькие щелочки. «Коли заварила кашу, — решила Бэкет. — Будь любезна – расхлебывай».
— Отлично. Дровосек? — Робот внимательно уставился на девушку, брови его, следуя четкой программе, слегка приподнялись, должно быть, изображая тактичное любопытство. — Скажи на милость, тебе не жаль деревья? Ты делаешь сувениры из древесины, так? А деревья, в отличие от тебя, живые. Из-за тебя они умирают. Совесть не мучает?
— Не понимаю. У меня нет совести. — Отвечал Дровосек, спокойно и искренне. — Я делаю сувениры. Вы желаете сувенир, мисс Алиса Бэкет?
В кой-то веки Алиса позволила себе торжествующее улыбнуться. Скатившийся с ее души здоровенный камень только что разнес половину огорода Эндрю Джонсона. Алиса понятия не имела, на какую реакцию со стороны робота наивно рассчитывал Джонсон, понимала она другое – робот только что чистосердечно при свидетелях признал: он бесчувственный тостер, блестящая аморальная жестянка. Победа полная и ошеломляющая. Отныне путь к цели не преграждало никакое моральное обязательство – проект официально закрыт, фортуна вновь на стороне Алисы Бэкет. Замечательно.
— Не расстраивайся, Эндрю Джонсон, кибернетик-сказочник, — чуть смущенно заговорила она. — Уверена, однажды ты непременно откроешь какой-нибудь не противоречащий общественным нормам аттракцион, и я первой его протестирую. А сейчас вернемся к Эду. Нужно до вечера оформить документы. Я, знаешь ли, не прочь хорошенько выспаться.
Эндрю машинально кивнул.
— Не понимаю, — бормотал он, выходя за порог. — Ничего не понимаю.

Через два часа, покончив с кабинетной волокитой, уставшая, в промокшей от пота блузке, опьяненная чувством исполненного долга Алиса Бэкет уселись на переднее сиденье автомобиля и, громко щелкнув зажигалкой, закурила. Синтетический табак по вкусу напоминал горький шоколад – ее любимая марка, одна из самых дорогих. Густые сиреневатые клубы дыма наполнили салон. Эд, не спешивший заводить мотор, задумчиво хмыкнул.
— Я боялся, мы  до второго пришествия не управимся. Этот парень – фанатик. — Эд печально нахмурился. — Где-то мне его жаль. Столько энтузиазма – и все впустую.
— Не судите, да не судимы будете, — Алиса откинулась на спинку сиденья и глубоко затянулась. — То есть я хотела сказать: не жалей и не жалеем будешь. Ну, или как-то так, Эд. Знаешь, в принципе Эндрю – не плохой парень, талантливый, хотя и конченный асоциал. Разговаривает с роботами. Не удивлюсь, если по вечерами он читал своему Дровосеку сказки. Или наоборот. Эндрю слишком зациклен на всех этих изобретениях. Ему кажется, будто парочка сувенирных лошадок, выпиленных его драгоценным Дровосеком, дороже и ценнее деревьев. Видишь ли, сувениры нравятся детям! — Алиса выпустила аккуратное колечко дыма. — Ты в курсе, я не поклонник Парков; мне уютнее и спокойнее в городе, но я знаю, что улыбка одного ребенка не стоит слез десяти. Деревья нужны миру, деревянные зверюшки – нет. Ну и ладно. Лучше вот, взгляни. Эндрю все-таки всучил мне подарочек.
Алиса достала из сумочки светло-коричневую, покрытую прозрачным лаком лошадку и протянула Свонсону.
— Симпатичная безделушка. Дарю. Отдашь дочери – может понравится.
— Благодарю. — Эд осклабился. Взревел мотор, автомобиль с гулким свистом взмыл в темнеющее небо.
На следующее утро «Железного Дровосека» закрыли. Эндрю Джонсон расстроился, впрочем, энтузиазма не растерял и, наблюдая за деактивацией своего последнего творения, дал клятву во что бы то ни стало избегать ошибок прошлого. Следующий его робот всенепременно проживет дольше и при определенной доле везения – качественнее. Сам Железный Дровосек не думал ни о чем, поскольку думать не умел. А если умел – так никогда и не признался. И лишь шестилетняя девочка по имени Матильда Свонсон, играя с маленькой деревянной лошадкой, думала, какой чудесный был дяденька, смастеривший такое диво, и какими чудесными должны быть деревья, если из них можно такие игрушки мастерить. На выходных она попросит отца съездить в Парк, и они съездят, потому что Матильда ни разу не видела настоящих деревьев.
Лошадку назвали Тори, но это неважно.