Русский Кёрст

     Конечно, пить плохо. Вредно для здоровья и семья страдает… Банальные вещи – неинтересно даже говорить! Но бывают моменты, когда не выпить просто нельзя. Опять банальщина: нельзя не выпить… Это ж все понятно, и совсем не то хотелось сказать. А как сказать, если иначе не скажешь?
 
     Вот взять самого смелого героя. Он  мог водку плеснуть в ненавистную физиономию врага. Но не плеснул, а поступил отважнее: взял и выпил! «Я после первой не закусываю»! А почему, собственно? Закусывай! Но вот какая-то отчаянная смелость заставляет настоящего человека перед лицом противных фашистов не закусывать! Выпить можно: ничего позорного. Даже наглость. А вот жрать при них – ниже достоинства.
 
     Возьмем поезд. Он тронулся – тут же кто-то начинает разворачивать. Ест. Неудобно, чуть скосив осанку на угол… Что такое?! Ты ж проголодался! Сядь нормально: никто не умирает, обмороков не будет. Нет! Скукожился и делает вид, что ему интересно, что там в окне мелькает. Тебе стеснительно? Предложи попутчикам. Некоторые предлагают: не будете ли любезны… разделить так сказать… трапезу…  Попутчики сразу в отказ. И отказываются как-то шумно, возмущенно! Тому, кто ест, еще неудобнее становится! Что такое?

     А вот с выпить – совсем другое дело. Во-первых, предлагается как-то легко. Еда тут же суетливо достается. Кто-то не пьет? Кому-то нельзя по неизвестным причинам? Он все равно в заговоре. Успокоит расшумевшуюся мамашу, у которой, видите ли, ребенок не привык такие слова слушать. Он сядет рядом с выпивающими и расскажет, как ему язву резали, как вообще был нежилец и поэтому приходится сдерживаться. И если жрать – стыдно согласиться, то пить – стыдно отказаться: герои перед лицом смертельной опасности из рук фашистов не отказывались!

     Теперь все-таки перехожу к истории. А история простая. В конце 90-х повалил народ за границу работать. В Польшу, Германию… Постепенно добрались до Франции, Голландии. Наш человек ко всему привыкает. Им приготовили, значит, кирпичи и стариков. Кирпичи наверх таскать, стариков поносных - обхаживать. И они взялись за дело.

     И с «первыми ласточками» просочилась такая информация, что на улицах городов в старухе-Европе играют музыканты. Что такое уличный музыкант до прихода наших? Вариантов несколько. Непризнанный местный талант. Играет хорошо, но что-то совсем несуразное. Хозяин магазина зонтиков, что напротив, изнывает от этого громогласного и непоследовательного саксофона. Ему плохо, но он молчит: демократия! Никто не вправе мешать. Второй вариант – хиппарь. Цветок на асфальте. Бренчит на гитаре и воняет. Граждане по доброте душевной бросают издалека, чтоб близко не подходить. Остальные варианты – югославы и румыны с бойкой однообразной музыкой, игривыми глазами и подергиванием в такт головой. Подготовки – ноль!

     И тут появляются наши. Все с «консой» за плечами. Целыми ансамблями! С народными подтанцовками. Ошарашенные европейские пешеходы, большинству из которых идти на концерт и в голову никогда не приходило, имеют концерт на улице! Останавливаются, разворачиваются малым каре, раскрывают кошельки и сыплют. А наши в раж входят! Лично встречал двух минчан – преподавателей музучилища, которые разложили на два баяна фуги Баха и с этой программой под супермаркетом в Нюрнберге знакомили немцев с их национальным достоянием. Полицейские заслушивались! Культуру в массы!

     Добрые очкастые европейцы, конечно, в большинстве своем музыкальными тонкостями не владеют. Но вид балалайки или сопилочки их очаровывает. Экзотика! Всеядность порождает халтуру. Вслед за профессионалами потянулись любители: это ж не кирпичи таскать и не в говне ковыряться. Так благородная музыкальная форма нищенства стала терять свою первозданную чистоту. 

     Миха и Вовчик были из любителей. Музыкальная школа, ансамбль во дворце пионеров и, как результат,  полное забвение нот. Играть умели так – для компании. Но решили развернуться на улицах и площадях Гааги.

     А Гаагу к этому времени уже хорошо музыка подзадрала. Покой исчез, потому что по всему историческому центру с интервалом в 40 метров лабают на чем попало представители бывших братских народов великого и могучего.  И Миха с Вовчиком лабают. Но до прихода полиции. Как только видят блюстителей – сворачиваться и дёру в другое место. Потому как заметут в участок и будут выяснять, почему виза просрочена. А добрые и открытые европейцы – они музыку слушают, но по мобилке звонят: приезжайте, мол, слуги закона, - нас сейчас развлекают на Папастраат. Стучат на тех, кто несет им прекрасное! Барабанщики!  Вот что цивилизация с людьми делает! 

     Вовчик и Миха устали уже от этой жизни. Смотрелась их пара довольно комично. Вовчик – худой, даже щупловатый. Играет на большом баяне и поет. Голос не соответствует статуре – густой баритон с героическими оттенками, что для народных песен хорошо, но со смешной и шкодной мордой не гармонирует. Миха – толстый увалень с флейтой C-сопрано.  Недурак посмеяться с шуток Вовчика и, мягко говоря, совсем не любитель неприятностей. Он говорит по-английски, и поэтому все разбирательства с аборигенами ложатся на него. А к уличным музыкантам подходить с разговорами любят!

     Вообще-то, радости в этом мало. Чего подходить? Кинул денежку в плетеную корзиночку, и до свидания! Но подползают с разговорами … Хуже всего - соотечественники. Эти не платят, а вздыхают тяжело и начинают: «откуда?», «а там жил такой, может, знаете…», «сам-то я из Жданова – сейчас Мариуполь, может, были?». Голландцы считают, что могут компенсировать потерю времени десяткой. Бросят, и туда же: «Я русских знаю: ездил пятнадцать лет назад по Золотому Кольцу». Или «Эрмитаж у вас красивый. Мы были на корабле». Заканчивается обычно одним и тем же: «Давай калинка-малинка!».

     Калинка-малинка – отдельный разговор. Трудно, конечно, сказать, как это получилось, но «Во поле березка стояла» не имеет и сотой доли успеха «Калинки». Туда же «Розпрягайте, хлопці, коней» и все остальное. Мне кажется, популяризаторами этой придурковатой русской песни стали Ирина Роднина и Александр Зайцев. Были такие фигуристы – гордость советского спорта, которые весь мир заставили хлопать в такт прыгающей «Калинке». И всё! Украинцы, молдаване и белорусы, гастролирующие по уличному европейскому пространству, что бы ни везли, какой бы репертуар ни готовили – калинку-малинку исполняют в обязательном порядке. Да что молдаване! Перуанцы со своими гитарами и бамбуковыми дудками не отказывают заказчикам! Калинка – аррива, малинка – авахо! 

     Миха и Вовчик вообще-то были с Украины. Но говорить голландцам об этом вообще не стоит. Начинается разбирательство в столицах, городах, тонкостях политики и взаимоотношений. Это всё надолго, поэтому лучше не затевать! Друзья  даже разработали определенную тактику. Подходит любопытный голландец: рот чуть открыт, блуждает улыбка, приветливо подняты брови. От группы отделяется Миха. Он дает спокойно бросить в тарелочку то, что тот наметил, и тут же начинает уходить чуть в сторону, подзывая пальцем очарованного слушателя. Вовчик продолжает играть и петь, а Миха бормочет, что очень-очень-очень плохо говорит по-английски (а эм сори, конечно). Дальше идет несколько вопросов. В ответ – закатывание глаз, надувание щек, пожимание рук, дружеское похлопывание, обещание «ал си ю лейтер»,  и опять к своим обязанностям.

     Есть, конечно, подходы, приносящие радость. Представители армянской диаспоры подходят, чтобы за дешево продать то, что украли. Между прочим, им можно заказать какую-нибудь вещь, предварительно присмотрев и даже примеряв ее в магазине. Бывает, что сердобольные бабушки приносят пожрать круасанов из ближайшего кафе. Тут борьба благодарности с презрением к непрактичным голландкам: в супермаркете за углом точно такие же в десять раз дешевле! Дала б деньгами, а мы бы... Ага! Распорядились бы! Вообще, искусство питаться за границей – это вам не калинка-малинка. Это сейчас все натренировались на родине. А тогда – 15 лет назад – нужно было очень здорово ориентироваться в непростой обстановочке свободного маркета.

     Ну и самый приятный подход – это приглашение на халтуру! Хочет кто-то сюрприз своей жене на 50-летие, например. Вот они – музыканты из далекой неведомой страны. Не стесняемся – подходим - приглашаем! Иногда на довольно странные мероприятия. Свадьба каких-то азиатских стариков , переход на другую работу (тоже мне праздник!), проводы словацкого стажера на родину, встреча какого-то отделения компании «Сименс» с черт его знает кем… Играть приходилось в интернате для недоразвитых детей, в ресторанчике на футбольном стадионе, в гей-клубе для пожилых пидеров… Но заказ – это расценки! Это вам не улица! Это 200 гульденов в час! Плюс деньги на такси, которые тоже в карман, потому что негордые Вовчик и Мишаня на велосипедах прекрасно доезжают. А еще «типсы» - чаевые – дисциплинированные европейцы, даже если не очень хотят, все равно что-нибудь, да подбросят…

     Но заказы кончились еще в старом году, и теперь - вся надежда на улицу-кормилицу. И вот стоят они днем на почти пустой улице, и понимают: сегодня – голяк! Как договорились голландцы: не бросают! Вдруг молодая женщина останавливается, слушает, подходит и кладет бумажечку, ждет конца песни и заговаривает на хорошем, но явно неродном для нее русском. «Меня зовут Светлана, - говорит она, и чувствуется, что это кусок выученного монолога, - Я работаю в русском ресторане. Хотите поиграть на русский Кёрст?». Все понятно кроме последнего слова. Но оно, в общем-то, не имеет никакого значения. Друзья привыкли не задавать лишних вопросов, поэтому просто отвечают: «Хотим». Света берет номер телефона и удаляется.

     Встреча эта взволновала Мишаню и Вовчика. Подходят с разными предложениями многие – перезванивают единицы. Но тут какая-то почти наша, зовут Света. А чего ж они у нее телефон не взяли? А, может, у нее подруга есть… Два изголодавшихся мужика как-то вдруг вспомнили, что они мужики! Их воображение затуманилось сценами встречи с близкими соотечественницами, которые соскучились по родному, и поэтому дадут им сразу, в первый же вечер и без всяких шиков и походов по питейным заведениям. Как-то теплей и веселей стало на январской улице. Доиграли они с энтузиазмом, и даже лакомство себе позволили. Мишаня купил бутылку бельгийского пива «Герцог Ян», а Вовчик  (он совсем не пьет) – шоколадку. Но прошел день, другой. Света не позвонила. Они еще несколько раз посетовали, что не взяли ее номера… и забыли.

     А через неделю раздался звонок. Она! Прямо сейчас нужно ехать к хозяину ресторана договариваться, потому что русский Керст уже завтра! Сейчас она за ними заедет. Где они?
Помните, как в гайдаевском фильме «Операция Ы» смешные Трус, Балбес и Бывалый чешут с рынка, узнав о настоящем деле? Вот в такой же суете собирались Мишаня и Вовчик. При этом друг другу советовали не сумбуриться, сразу не соглашаться, торговаться. Керст – Рождество, конечно! Для ресторана просто повод. Все праздники у европейцев прошли, а русский ресторан решил привлечь посетителей еще одним Рождеством.

     Света подкатила через 10 минут на скромной, но новой машине, и они поехали. Любопытный Вовчик, что мог, у нее разузнал. Она из Югославии. Отец серб, мать русская. Училась в белградском университете на факультете русского языка. Стажировалась в Ленинграде полгода. Пять лет назад уехала в Голландию. Нет, не замужем. Был друг… Но очень скупой и взрослый – они расстались. Говорить с ней было весело. Абсолютно чистая русская речь, при этом непонимание оттенков языка и шуток. Любимый вопрос: «Зачем?»
     - Света, - игриво говорил Вовчик, - Миша сильно хочет город посмотреть…
     - Зачем?
     - Познакомится с городом, красивые места посмотреть…
     - Это хорошо.
     - Кто-то должен ему эти места показать. Днем мы заняты, и ты работаешь.
     - Я работаю вечером.
     - Вот! А после работы можешь показать ему город?
     - Зачем?
     - Ну я же объяснял… Чтоб он знал его…
     - Зачем я должна показывать?
     - Ну-у-у… У тебя сейчас друга нет. Погуляешь просто. Есть у тебя подруга?
     - Зачем?
     - Зачем подруги? Для общения. Погуляли бы вчетвером!
     - Зачем гулять?

     Вот ей-богу, казалось, что напрямую – она скорей бы согласилась. Ну это ж надо так нюансов языка не ощущать!

     Приехали к ресторану. Обычная харчевня на 10-12 столиков с вывеской «Распутин» - как еще назвать русский ресторан! Все хозяева, вся обслуга – сербы. Самая русская из них – Света. Но, понятное дело, русский ресторан – это звучит. А сербский  –бог знает что!

     Договорились быстро. Много Браня (так звали хозяина) платить не может, но 150 гульденов в час они получат. Играть надо часа три… и покормят, конечно. Добирались на ночлег друзья пешком. Далековато и довольно холодно, но грела мысль о завтрашнем заработке.
     - Платит плохо, - сказал Мишаня, - на недоплаченное пожрем. Тут уж стесняться не будем!

     Завтрашний день решили выстроить грамотно. С 11 часов зарядиться «бомбить» открытые ресторанчики и кафешки. Такие работают  даже в январе. Заработок там, может, и меньше, чем на улице, но устойчивый и с меньшей затратой нервов. А много им днем и не надо, потому что вечером – в теплый уютный «Распутин».

     На следующий день завтракали экономно: проголодаться нужно было посильней, чтоб обожрать сербский бизнес. Потом поездка на велосипедах в центр. Там довольно удачно прошлись по кабачкам. В ланч голландцы не бывают особо щедрыми, но что-то сыпанули. К двум часам дня стал подступать голод. На холодной улице еда греет. Но смысла нет! Вот они деньги – вот она жратва кругом продается. Но в «Распутине» и салаты, и горячее… Терпеть! Можно, кстати, до поры о еде не думать. Так легче.
 
     Но вот ведь штука: если хочешь не думать о чем-то, – оно думается вовсю!
Через час просто невыносимо стало. А все ходят и жрут этот фаст фуд вонючий. Картошку в каком-то отвратительном соусе коричневом. Пирожки из кондитерской. И, как назло, ни одной пенсионерки с дарами! Нет, конечно, Вовчик бы побурчал, что лучше б деньги. Мишка бы поддержал. Но потом съели бы! А так – крепятся мужики! Решись один из них сказать, мол, «чего мучаемся?» - другой бы поддержал! Поели – и все. Но никто первым не предлагает. Бодрятся оба.

     Оттого, что впереди три голодных часа – аж муторно становится. Не поется – не играется. А эти сволочи, что мимо идут, как чувствуют. «Калинка-малинка» – и та их не берет: руки в карманы – и чешут по своим делам, забыв о милосердии!

     К пяти часам – предобморочное состояние. Им и раньше приходилось терпеть – подумаешь? Но сейчас – от невысказанности, от желания не показать и довести задуманное до конца и таки обожрать этот псевдорусский ресторан «Распутин» - ощущение голода их просто оглушало!

     Пришло время сесть на велосипеды и ехать уже на этот Керст, а друзья чувствовали себя отставшими от каравана странниками, которые знают, что оазис близко, но идти туда сил просто нет. Молча жали на педали. Темные круги проплывали перед глазами...
 - На морально-волевых, – вдруг сквозь зубы протянул Миша. Смысл фразы и ему-то был не совсем понятен, но Вовчик что-то ответил, и они стали фантазировать, как зайдут в ресторан, и потребуют что-нибудь закусить. А без этого игры нет! Каждому рисовалась картина, как Света суетливо раскладывает перед ними тарелки, дотрагиваясь ладонью до спины, предлагает не стесняться, а они лениво и снисходительно отвечают, что не стесняются, что не суетись – все в порядке…
 
     Вот не разумеет сытый голодного, понимаете?! Хозяин их встретил прямо на пороге – радостный, нарядный и с дочкой – смешной девочкой в куче разноцветных заколок на голове. Он даже их обнял. Рождество, православные! Они в ответ смущенно улыбались, тоже его обнимали, и… «Рождество! Радость-то какая!»
     - Ну все, суетливо сказал Браня, - Идите раздевайтесь. Через пять минут надо начинать.

     После такого братского приема как-то и неудобно права качать. А тут еще Света – совсем не такая. Вся серьезная, бегает между столиков, смотрит мимо. Оделись они в идиотские косоворотки, и потащились к маленькой сценке посреди зала. А за столом голландцы с перстнями на пальцах – головой кивают дружелюбно, всем своим видом говоря: «Да-а-а! Мы знаем русских. Они все такие, как вы. Все в косоворотках, с баянами и поют. И жареная рыба перед нами, украшенная ананасом, – это тоже очень национальное блюдо… Мы готовы слушать. Мы сегодня тоже русские почти! У нас Керст сегодня русский!»

     Что?! Начали играть! Один слюни пускает в дудку, другой петь не может – брызгается, и меха таскать туда-сюда сил нет… Света с продуктами питания шастает. После третьей или четвертой песни Миша не выдерживает:
     - Света, - тянет он злобным шепотом, - Света… Тут жарко. Пить хочется! Ты что-то принеси нам…

     Света реагирует просто, даже не делает вид «ой, а я, дура, замоталась и про вас забыла, мальчики».
     - Что будете: сок, воду, пиво?

     Володя берет сок, Миша пиво. Пить совершенно не хочется – хочется есть, но хоть чем-то заполнить желудок… Сок оказывается цитрусовый – аппетит нагуливает до предельной степени. Пиво голод чуть притупляет, но хмелит. Мишу начинает «водить». После следующей песни у него возникает минутная готовность к наглости, и начинается обратный отсчет.

     - Света! –развязно обращается он, - Вы собираетесь нас кормить?
     - Мы думали, в конце, - отвечает Света.
     - Сейчас! – рычит Миша, - Целый день не жрали!
     - Хорошо, я скажу, - говорит Света, и идет куда-то к поварам….

     Ну честно, ну вот гордость за себя какая-то возникает. Вовчик тихо говорит: давай, мол, две песенки залабаем, пока они принесут, а потом – перерыв без никаких! Они лабают две песенки… три… четыре… Не несут!
     - Света, а где наш столик будет? – начинает Вовчик, когда эта гарпия с подносом опять проносится мимо….
     - Там вот, - кивок головы в темную часть зала.
     - Уже можно идти?
     - Еще нет. Еще не приготовили.
     - Давай еще пить!

      От второго стакана пива Миша хмелеет уже не на шутку: вступает на флейте не вовремя, слишком нагло и пристально смотрит на посетителей…

      А посетители уже и не замечают музыкантов. Пьют, едят, разговаривают. За столом, что прямо напротив эстрадки, расположилась семья – три поколения, если не четыре. Громадный дед и морщинистая бабулька с мелкими чертами маленького личика, две женщины средних лет с темным загаром от солярия и два очкарика (дочки с мужьями? сыновья с женами?), еще совсем молодая пара и ребенок какой-то. Мальчик. Непонятно чей. Для теток вроде поздно, для молодых – рано. Да и внимания на него молодые не обращают – глаза в тарелках.
    
     Столик этот раздражает музыкантов. Во-первых, там куча еды. Во-вторых, их беспризорное чадо лезет на сцену, хватает за инструменты, пытается нажать кнопочки баяна. В- третьих, загорелые тетки даже не собираются его останавливать. Подзывают, вытирают салфеткой нос и опять отпускают, а сами, перекрикивая музыку, что-то рассказывают друг другу, поднимая брови и удивленно покачивая головами. Дед сидит спиной. Еще с первыми звуками голодного дуэта он забросил  локоть на спинку стула, развернул свой профиль - огромный нос на красном (от выпитого) лице. И вперился.
 
     Мише после литра пива на голодный желудок уже все равно. Он нагло смотрит в ответ, вызывающе улыбается и вообще уже не свистит в свою дудку. Вовчик чувствует, что может быть скандал. Но и ему уже, трезвому-непьющему, все равно. Дед останавливает пробегающую мимо Свету, что-то ей говорит. Та кивает и убегает. Через минуту она подходит с двумя стограммовыми фужерами на подносе и говорит музыкантам излишне громко и торжественно: «Этот господин (поворот головы в сторону старика) дает вам по рюмке водки, чтобы вы выпили». А рядом даже столика нет поставить бокалы. Но Мишаня и не собирается ставить! Он с упреком смотрит на Свету: даже занюхать ничего не принесла – направляет руку с фужером в сторону голландского деда и выпивает. Непьющий Вовчик, чтоб руку освободить, отдает свою водку другу и затягивает какую-то «нудьгу».  Миша стоит – в одной руке флейта, в другой сто грамм. Тогда дед встает со своего места и направляется к музыкантам.

     Знание английского у старика оказалось примерно на таком же уровне, как и у Мишки. Между ними происходит примерно такой диалог.
     - А почему твой друг не выпил?
     - Он не пьет.
     - Он больной?
     - Нет, он просто молодой, и я ему пить не разрешаю.
     - Ты босс?
     - Да, я босс.
     - Тогда выпей ты.
     - Только вместе с тобой.
     - Окей! – говорит дед и подзывает Свету.

     Света кивает и сразу же приносит деду маленькую рюмочку.
     - Э, нет, - говорит Миша, и чувствует, как становится предметом пристального внимания родственников деда, - у меня большой дринк, закажи себе такой же…

      Дед кивает, и ему приносят сто граммов. Они чокаются и выпивают.
      - Я знаю русских, - говорит дед – я молодым был в концлагере. – Он начинает произносить слова, в которых друзья еле улавливают родные матюки.
     - Кулл! – говорит Миша, - а ща мы будем играть.
     - А выпить еще хочешь?
     - Только с тобой!
     - Маленькую? - показывает дед большим и указательным пальцем.
     - Ап ту ю! Как хочешь! – отвечает Миша.

     Дед через зал показывает Свете, чтоб она принесла по большой. Света приносит три по сто. Миша с дедом чокаются и выпивают.
     - Выпей и эту, - говорит дед, кивая на порцию Вовчика.
     - Только с тобой.

     В это время от столика отделяется одна из дочерей, и пытается утянуть деда к семье. Вовчик, пользуясь моментом, внушает Мише, что ему, «не пожрамши», хватит. Что он сейчас свалится. Дед посылает дочку и машет Свете рукой. Света приносит маленькую.
     - Не буду! – нагло заявляет Миша, - Такую же, как мне!
    
     Старик делает повелительный жест – Света убегает за стограммовкой.
    - Послушай, - обращается дочка к Мишке. – Ты молодой – он старый. Пусть выпьет маленькую!
    - Ап ту ю! - говорит Мишка, - Могу вообще не пить. Но если пить, то одинаково.

    Трезвый и голодный Вовчик видит, что на его голову валится еще две беды. Во-первых, их уже ненавидит вся семья дедушки, а во-вторых, Мишка не то что играть – стоять на ногах скоро не сможет. Света приносит, наконец, выпивку для деда, они с Мишей чокаются и выпивают. Деда утаскивают за столик, где он получает порцию шипения от своей мелкой бабушки.

    В это время Вовчик решается, сходит со сцены, не сняв баян, останавливает пробегающую Свету, и четко произнося матюки, которые только что еле выговаривал дед, объясняет ей, что, если прямо сейчас им не дадут пожрать, они уходят. Насрать на заработок, на чаевые, на хорошее отношение хозяина и радушие всего голландского народа! Света застывает на мгновение, и потом говорит, что пусть садятся – сейчас накроют.

     Вовчик поднимается на сцену, снимает и оставляет на полу баян, берет Мишу за руку и аккуратно сводит его с возвышения. Они садятся за столик в самом конце зала.
Вот только есть совсем неохота! Вовчик перенервничал, Миша вилкой не попадает.
     - Надо было тебе! – в сердцах говорит Вовчик.
     - Мой дед воевал, его ранили в горло. До самой смерти хрипел… Чтоб я перед немцем…
     - Они голландцы. Они тоже с ними воевали.
     - Если б не мы!... Пусть рассчитываются!
Перед их столиком вырастает Света с графинчиком водки.
     - Это тот господин передал.
     - Поставь, - говорит Вовчик. Потом, обращаясь к Мише, - Деньгами водки уже на сто гульденов. Тебе хватит!
     - Света, - говорит Миша, - передай господину, я сам пить не буду.
     - Мне не разрешают ему такое говорить другие господа за его столиком.
Миша поднимает на нее печальные глаза:
     - А ты все делаешь по разрешению?.... Привыкла разрешения спрашивать?!
Вовчик успевает перехватить мишину руку, которая кулаком летит в крышку стола.
     - Верни ему на родину, - рычит Мишаня, - у меня дед… в Сталинград…, таких как он спас, а он водкой…

      Похоже, Света испугалась. За себя, конечно! Она ж привела этих чучел в заведение! Что ей делать? Тихо отнести водку за барную стойку – дед заметит, оставить – этот шумит. Впервые на ее бесстрастном лице отразилось чувство. Чувство отчаяния. Виляя задницей, она подходит к столику носатого деда и ставит посреди стола графин. Дед вскочил тут же! Он взял графин в руку, второй отстранился от всех родственников, которые пытались на нем повиснуть, и, решительно шатаясь, пошел к столику музыкантов.
     - Он меня перепьет, - уронив голову сказал Миша. – Непотопляемый дед!
- Плиз, инаф – жалобно простонал деду Вовчик, использовав оптом все знания английского.

      Дед налил – они выпили.
     - Бабками соришь?!- с упрекам сказал Миша, пытаясь вернуть закатившиеся глаза в природное положение. – Ю хэв элат оф мани фор насынг!

     Голову дед уже не держал. Его огромные руки легли на стол и длинный нос пьяно засопел. Боком к столику подходил внук – тихий парень из третьего поколения.
     - Пошли играть! – прошипел Вовчик, и, виновато пятясь, потащил Мишу на сцену.
Миша как-то собрался.
     - Подмосковные вечера! – громко объявил он, - Выступает… ансамбль песни и …
     - Тихо! Выведут!- одернул Вовчик и разлился переборами. Странно, но Мишка за ним поспевал. И хотя вместе с музыкальными звуками из флейты вылетал какой-то сип, они тронули сердца посетителей знакомой мелодией.

     Наступал момент протрезвления. Не того, что случается на утро с гудением головы и внутренним вопросом «ну зачем так много?».  Наступал момент, когда тяжесть уходит, на душе хорошо, а движения остаются подконтрольными. Миша стал все видеть и слышать. Не совсем, как трезвый, но все равно. Он увидел расшумевшихся посетителей, почувствовал, что всем им хорошо и что веселая атмосфера в ресторане – это отчасти их с Вовчиком заслуга. Его взгляд переходил от столика к столику пока не уперся в знакомую компанию. Здесь царило напряжение. Даже ребенок притих и не бегал, а угрюмо перекатывал мордашку по столу от щеки к щеке. Все с беспокойством смотрели на деда. А дед напряженно что-то говорил, толком ни к кому не обращаясь. Его шея стала совсем красная, дыхания не хватало, а он раздувался все больше и больше… Вдруг, как будто кто-то вытащил из него пробочку. Глаза закрылись, тяжелый нос потянул седую голову к столешнице и дед затих.

      Миша с беспокойством посмотрел на Володю. В двух головах носилось одно и то же: инсульт? вызовут полицию? будут разбираться? документы проверят? заметут?
Семья деда, казалось, ждала этого момента. Как по команде два очкарика с неопределенным родством подхватили старика под руки и стали тащить к выходу. Когда они поравнялись с музыкантами, один, кажется, даже дружелюбно и чуть виновато улыбнулся. Следовшая за ними женская часть компании гордо поджала губы. «Точно дочки! – подумал Миша, – С мамашей - одно лицо».
     - Уснул дед, - Миша даже не почувствовал, что это говорит он, - Здоровый! Лет восемьдесят, а здоровый какой!

      Дед рефлекторно перебирал ногами, хотя они едва касались пола. У дверей вся колонна остановилась. Голова старика поднялась и что-то громко произнесла. Все тетки закудахтали, наперебой замахали руками, но дед продолжал настаивать. Чувствовалось, что даже в состоянии опьянения он никому не даст повода себя ослушаться. Очкарики покорно развернули его, и потащили в обратном направлении. Поравнявшись с музыкантами, они остановились. Дед едва приоткрыл веки, убедился, что доставлен по назначению. Его правая рука разжалась и в плетеную корзиночку, поставленную для «типсов», полетела сотенная бумажка. Тетки расплылись в неискренних европейских улыбках. Музыканты выдали такую же гримасу в ответ. Глаза деда с грохотом захлопнулись – и его понесли к выходу.

      Миша отстоял трудовую вахту до конца. Они еще раз садились за свой столик – ели спокойнее: публика уже покидала «Распутин». Оставшуюся в графинчике водку перелили в пластмассовую бутылку из-под воды и незаметно сунули в баянный чехол. Расчет был произведен – но это уж не так интересно. Добирались на велосипедах к своему скромному ночлегу под крышей – чердак с отоплением и водопроводом, на шару предоставленный сумасшедшим знакомым голландцем. «Здоровый дед! - продолжал бормотать Миша, крутя педали - У нас и нету таких».

     Добрались. Сил считать деньги (а ведь это удовольствие какое!) просто не было. Они уснули на параллельно поставленных кроватях. И Мише снился сон… Снился сон, как будто он маленький идет за руку со своим давно умершим дедушкой. Они останавливаются возле желтой металлической бочки с надписью «ПИВО», и дедушка, его строгий дедушка, спрашивает: «Будешь?». Миша кивает и получает в руки стеклянную холодную кружку. Ему так хочется пить это пиво! Он поднимает вверх глаза и спрашивает: «А ты?»
Дедушка отрицательно качает головой. Ну как же Миша забыл! Дед ничего холодного и спиртного не пьет: он в Праге ранен был в горло. С тех пор очень плохо говорит, и в кармане у него всегда маленькая  баночка с вареньем розы – смягчать горло. Ему это пиво никак нельзя! «Извини, дед», - говорит Миша и прикладывается к кружке.

     По крыше затарабанил дождь. На чердаке это так громко – спать невозможно!  В январе в Голландии по ночам часто идет дождь…