Осенний ветер горьких трав. Глава 4

Глава 4.
239г. Третий день Осенних Гонок.
Суард.

Кей приоткрыл дверь в покои Шу и осторожно заглянул. Пейзаж напоминал последствия не то нашествия орков, не то пронесшейся грозы. Даже улавливался намек на соответствующий запах – смесь гари, крови и озона. Растрепанная сестра с видом неупокоенной нежити вышагивала по комнате, отрывала куски какого-то пергамента, сминала их и швыряла в камин.
«Дворец ещё не горит, уже хорошо», - подумал король, входя в дверь, но вслух произнес совсем другое.
– Дорогая, ты уверена, что Легенды и История Ониксового Трона издания четвёртого века до Основания самая лучшая растопка? Гномы горят плохо, а воняют сильно. Может, попробуешь топить Введением в Элементарную Магию? Вдруг тут теплее станет?
Принцесса наконец заметила, что кто-то появился поблизости и посмел к ней обратиться. Она швырнула остаток пергамента в огонь и развернулась в сторону брата, обдав его физически ощутимой ледяной волной гнева пополам с горечью. Кей шагнул к ней:
- Тебе ещё не надоело? Второй день над дворцом дождь не прекращается, так и до наводнения недалеко. Вон, Эри уже лодку готовит… Шу, милая, ну если этот… - он проглотил грубое слово, что вертелось на языке. – Так тебе нужен, какого тролля ты не вернёшь его, наконец!
- Не хочу. – Сжатые губы, закаменевшая в неестественной прямоте шея.
- Ну, тогда отвлекись. Вот хочешь, устроим прием, или войну – с орками, с троллями, с кем угодно? Хочешь, я тебе настоящего дикого эльфа подарю? Забудь ты этого… этого… - приличного слова для человека, заставившего сестру страдать, у Его Величества так и не нашлось.
- Уже забыла… - Улыбка Шу вызвала бы зависть у василиска, но брат не желал превратиться в камень и отстать он неё. – Всё нормально, Кей.
- Я и заметил. Что нормально. От твоего «нормально» вороны на лету дохнут. Вот что, родная. Забирай своего… Тигрёнка, - Кей с усилием вытолкнул сквозь зубы ненавистное имя. – Делай с ним что хочешь, только успокойся, в конце то концов!
- Зачем?! Я тебя не просила!!!
Запах озона усилился, последнее уцелевшее в комнате зеркало с тихим звяком треснуло. Принцесса шагнула к брату, вперившись в него немигающим взглядом змеи. В приподнявшихся волосах проскакивали потрескивающие искры, вокруг ног завивался все усиливающийся смерч.
- Если не нужен, можешь выкинуть. - Кей рывком распахнул двери. – Давайте его сюда!
Два гвардейца втолкнули связанного юношу, бросили на пол перед Шу и застыли с ничего не выражающими лицами. Она неторопливо перевела взгляд с золотистых волос, рассыпавшихся у ног, на брата. Он упрямо, с сознанием абсолютной своей правоты, посмотрел ей в глаза и приподнял в кривой улыбке уголок рта.
- Что ж… наверх его, в круг, - мягким голосом голодного вампира она отдала распоряжение солдатам. – Думаешь, я скажу тебе спасибо? – она перешла на шипение.
- Потом, родная.
Его Величество поспешил ретироваться от ненаглядной гадюки.
Гвардейцы уже ушли, тихо закрыв за собой двери, а Шу продолжала стоять на том же месте. По челу её пробегали тени. Злость, растерянность, надежда, обида, ярость смутной чередой сменяли друг друга. Наконец она стряхнула головокружительный морок и медленно, словно сквозь встречный ветер, пошла к лестнице.
Принцесса поднялась на последний этаж башни, в комнату, где когда-то родился Кей, а теперь располагалась магическая лаборатория. С последнего визита там ничего не изменилось. По-прежнему на стенах ровным желтоватым светом горели вечные фонари, на сером гранитном столе в беспорядке перемешались алхимические принадлежности, из шкафов грозили вывалиться книги, на конторке громоздились бумаги, валялись перья вперемешку с хлыстами, кинжалами и ещё чем-то острым, на кресла и кушетку были наброшены пятнистые рысьи шкуры. Между западным и северным окнами пылал камин. Лишь середина круглой комнаты была свободна. Там, в центре белого мраморного круга, меж двух металлических столбов, вделанных в пол и потолок, лицом к камину стоял человек. Его руки удерживались двумя немного провисающими цепями.
Шу приостановилась, рассматривая его со спины – ноги босы и исцарапаны, кожаные штаны в грязи, дранная на боку рубашка прилипла к телу и испачкана красным, рукава изорваны напрочь. Как бы она не сердилась на него, но оставлять кровоточащую рану не собиралась.
Принцесса взяла с конторки ближайший острый предмет, оказавшийся метательным ножом, и подошла к юноше. Не дыша, он замер, когда её рука нежно коснулась шеи, отводя в сторону пряди, и чуть вздрогнул, почувствовав острие, от ворота вниз вспарывающее рубашку. Ещё несколько взмахов, и Шу отбросила ножкой негодные тряпки. Стоя у него за спиной, она провела пальцами в воздухе вдоль обнаженного торса, привычно исцеляя глубокий порез, и уловила судорожный вздох. Оценивая результат, сделала шаг назад. Заткнула нож за пояс. Пару более мелких порезов, ссадины и кровоподтеки она трогать не стала.
В молчании свистящего за окном ветра и треска пламени в камине Шу обошла Тигрёнка и остановилась, ожидая, что он поднимет склоненную голову. Тёплые огненные блики играли на закрывающих лицо распущенных волосах, притягивая взгляд. Прикусив от волнения губу, Шу протянула руку и приподняла вверх его подбородок. И увидела, как в зеркале, прокушенную до крови губу и мечущихся демонов в глазах. Несколько долгих мгновений она удерживала непослушную руку, чтоб не стереть красную капельку с его напряженного рта…
 Хлесткий звон пощечины разорвал оглушительную тишину. Принцесса вернулась в спасительную ярость.
- Ты… как ты… как ты мог оставить меня!
Удар. Ещё удар. Его голова бессильно моталась от каждой оплеухи из стороны в сторону, из треснувшей губы бежала алая струйка.
– Почему? Как ты посмел?
Шу отскочила, как ошпаренная, встретив взгляд, полный жгучего тёмного пламени.
- Зачем? Разве тебе было плохо со мной? Разве я обижала тебя? – голос срывался, она глотала непрошенные злые слёзы. – Как ты посмел сбежать!? Ты предал меня!
Шу устремилась к нему, желая снова ударить, и остановилась, будто налетев на невидимую преграду - хриплый, словно шершавые слова раздирают горло, шепот.
- Предал?! Разве может предать раб? Разве может предать бессловесная тварь?
Впервые Шу видела его таким. Горящие болью и яростью глаза, раздувающиеся ноздри, капающая со сжатых губ кровь.
- Неправда!
- Да ну?! Не ты надела на меня ошейник? Не ты сделала меня домашней зверушкой?!
- Ошейник, который ты мог снять в любой момент! И не говори, что ты этого не знал!
- Откуда? Ты лишила меня речи, ты даже имени моего не узнала!
- Если помнишь, я тебя купила! Как приговоренного каторжника!
- О, да. За десяток золотых. Вы удивительно щедры, Ваше Высочество!
- Да, за десяток. Какое это имеет значение? Я бы и тысячу отдала…
Шу отвернулась, не в силах смотреть на него, слышать горькие слова. Она сознавала, что он прав, что она поступила с ним жестоко и несправедливо, но признаваться в этом? Тому, кто сбежал от неё?
- Как тебя зовут?
Стоя в нескольких шагах от Тигренка, принцесса все ещё не осмеливалась повернуться и снова взглянуть ему в глаза.
- Зачем тебе? – в голосе юноши звенела злость. – Зачем тебе имя мертвеца?! Ты играла с Тигренком, не спрашивая имени, так зачем сейчас?
- Затем, что я так хочу! – Чувство вины снова сменилось злостью.
- Ах, хочешь. Ну и что? – Хилл упрямо посмотрел на неё исподлобья и усмехнулся.
- Ты соскучился по плетке?
- Это твой единственный довод?
- Зато доходчивый.
Принцесса подошла совсем близко и провела ладонью по тяжело вздымающейся груди. В напряженном молчании они буравили друг друга яростными взглядами, не желая уступать. Быстрые, сильные толчки сердца под ладонью отдавались в ней жаркими волнами желания. Шу так хотелось прижаться к родному горячему телу, целовать его, почувствовать на себе  руки возлюбленного. Она позволила себе наконец стереть с его губ алые капельки и ощутила, как он вздрогнул, как на миг прервалось его дыхание.
- Так как твое имя? –  почти прошептала она, задержав руку на его щеке.
- Хилл. Меня зовут Хилл.
Обжигающая боль долгожданной ласки чуть не вырвала стон из его горла, но он сдержался, отшатнувшись от неё, насколько позволяли цепи.
- Хилл…
Его порыв накрыл Шу ледяной волной разочарования и тоски. Ему противны её прикосновения… боги, как же больно! Она отошла на шаг, проклиная про себя идиота братца, лезущего куда не просят.
- Ты оскорбил меня, Хилл.
- Чем же? Я был недостаточно послушной игрушкой?
Его насмешка раздирала на части то, что ещё оставалось от её сердца.
- Неужели ты думал, что от меня можно сбежать? Что я не найду тебя? – она кричала, пытаясь вытеснить боль яростью.
- Зачем? Зачем я тебе?! – он кричал в ответ. – Ты не наигралась?
- С чего ты взял, что я наигралась? Я не отпускала тебя!
- Ну конечно, как же! Твои желания!
- Да! Именно! Ты моя собственность!
- Я живой человек, а не имущество!
- Живой? Кто тебе сказал, что ты останешься в живых, сбежав от меня?
- А мне было, что терять? Сколько живут твои игрушки? Неделю? Месяц? Сколько мне ещё оставалось? День? Или одна ночь, до утра?
- Ты… ты… - Обида и горечь пронзили её, не давая вздохнуть. Вся его страсть, вся нежность последней ночи только для того, чтобы… - Ненавижу! Ненавижу тебя!
 От пощечины остался красный след, но он даже не шелохнулся.
- Значит, все это было притворством? Ты спал со мной из страха? Спасая шкуру?!
Принцесса вцепилась в светлые волосы и приблизила его лицо к себе. Она вглядывалась в упрямо сжатые губы и пылающие гневом почерневшие глаза.
- Нет. Не поэтому. - Хиллу нестерпимо хотелось впиться в алый рот, зализать крохотную ранку на искусанной губе. – Какая теперь разница?
Если бы не цепи, он повалил бы её не пол и взял. Как в самый первый раз.
- Ну, признайся! Тебе же все равно нечего терять!
- Мне давно уже нечего терять, - он шептал прямо в её губы, вдыхая головокружительный запах. Её запах. Кувшинки, речная свежесть, дикий мед…
- Ты не ответил.
- Ты этого хотела.
Хилл ухмыльнулся ехидно. Он так и не смог сказать ей правду. Только не так! Она не хотела слышать, когда он молил о любви. Теперь же это будет звучать, как просьба о пощаде. Нет. Больше никаких просьб.
- Ублюдок! Ненавижу тебя!
Отскочив, Шу еле удержалась на ногах. Она чувствовала себя так, будто из неё вынули сердце и душу, оставив одну только пустую оболочку, до краев заполненную болью. Жаркой и ледяной, острой и тяжелой, ноющей и разрывающей на части, пригибающей к земле и сжимающей грудь в удушающем объятии.
Он стоял, гордо выпрямившись и прожигая её ненавидящим взглядом. Если бы Шу могла, она бы умерла прямо сейчас, только не видеть его, только не чувствовать этого отчаяния и муки. Её ласковый, нежный и пылкий Тигренок превратился в жестокое яростное чудовище. Все такой же красивый и желанный, по-прежнему любимый… и совсем чужой. Далекий и недоступный.
Боги, зачем эта встреча? Пусть лучше никогда больше не видеть его, чем так. Пусть бы осталась иллюзия, зыбкая и призрачная, но позволяющая надеяться на чудо. Теперь же… все закончилось. Не осталось ничего, никаких недомолвок, никаких надежд.
- Ты знаешь, как поступают с беглыми рабами? – в её голосе, в её глазах завывали стылые бураны, вымораживая даже сам воздух.
- Понятия не имею. - Осколки полярных синих льдов его голоса ранили бы её, если бы в ней осталось хоть что-то живое.
- Неужели не поинтересовался ни разу?
- Зачем?
Он сжимал зубы, чтобы не завыть. Лучше бы он выбрал смерть от рук Рональда. Все равно, как бы тот не изощрялся в пытках, такой боли он причинить бы не смог. Не смог бы отнять последнюю мечту, пусть глупую и неосуществимую, но дающую возможность жить. Дышать. Но после слов Шу не осталось ничего, даже мечты. Хилл уже сам не понимал, что он говорит и зачем. Забыл, почему так и не сказал ей того, что собирался. Теперь это все уже не имело значения. У него оставалось ещё совсем немного времени, но и оно казалось лишним. Уж лучше поскорее.
- Может быть, ты бы лучше подумал, стоит ли нарываться. – В её словах больше не было ни злости, ни обиды, ни ехидства. Одно лишь равнодушие и пустота.
- Покончи с этим поскорее, Шу.
Голос мог бы принадлежать поднятому некромантом трупу.
- Ты просишь легкой смерти?
- Нет. Не прошу. Мне все равно.
- Если тебе все равно, то зачем же ты сбежал?
- Долг, Шу. Мне нужно было отдать долг.
Он отвечал, потому что ему уже на самом деле было все равно.
- Долг? Как глупо…
Шу смотрела на него, не в силах оторваться. Словно лишняя секунда могла хоть что-то изменить. Не в силах противиться искушению, она все же провела ладонями по спутанным светлым волосам, по влажным от крови щекам, по напряженным плечам… и смахнула с его рук оковы.
- Иди.
Хилл пошатнулся от неожиданности и замер, не понимая… словно во сне, поднял к лицу ободранные металлом запястья.
- Уходи, Хилл.
- Уходить?
- Да. Ты свободен. Иди.
- Куда? – Если он думал, что самое худшее уже случилось, он ошибся. Оно только началось.
- Куда хочешь. На острова, в Ирсиду, в Метрополию, к оркам…
- Но… почему?
Он не мог понять, что происходит. Не мог поверить, что она прогоняет его. Что он настолько безразличен ей, что она даже не хочет отомстить за оскорбление.
- Не беспокойся. Рональд тебя не тронет. Только тебе придется уехать. Далеко. Эрке проводит.
- Не надо. - Хилл с трудом выталкивал слова сквозь непослушное пересохшее горло.
- Надо. Без него ты не сможешь…
- Не надо, Шу, - он перебил её на полуслове. – Нет.
- Что?
- Я не уйду.
- Что?
- Я никуда не поеду, Шу.
- Ты не можешь остаться в столице. Рональд не даст тебе…
- Я. Никуда. Отсюда. Не. Пойду.
Всего два шага, разделяющие их, показались ему бездонным провалом шириной в лигу.
- Хилл? Ты же хотел свободы?
Дурман боли и отчаяния не давал видеть ясно, но на миг ему показалось, что её глаза странно блестят, а голос ломается… последним усилием воли стряхнув с себя туманную пелену горечи, Хилл наконец увидел её. Такой, как она есть, а не такой, как хочет казаться. Слезы, горе, безнадежность. Отчаянная тоска. И взгляд одинокого, брошенного ребенка. Никому не нужной, несчастной маленькой девочки.
- Шу!  - Хилл протянул к ней руки.
- Что? Что тебе ещё? – слезы лились из её глаз, но она даже не пыталась их утереть. – Извинений? Хорошо. Прости. Я была не права. Все! Уходи!
- Шу! Почему? Почему ты прогоняешь меня? – маленький шаг к ней, тяжелый, словно на плечи уселся каменный дракон.
- Прогоняю? Я отпускаю тебя! Ты же этого хотел!
Чтобы видеть его глаза, принцессе приходилось смотреть вверх. Хилл оказался совсем близко, так близко, что удержаться и не дотронуться до него было невыносимо трудно.
- Нет. Шу, - все ещё не до конца веря в то, что её слезы не плод его собственного воспаленного воображения, Хилл обнял её, притягивая к себе, собирая губами соленые дорожки с её щек. – Нет, вовсе не этого.
Зарываясь пальцами в мягкие черные волосы, лаская хрупкие плечи, он чувствовал, как она сама ластится к нему, обвивает руками. Снова вернулась обжигающая боль, но теперь он радовался ей. Радовался тому, что что-то в нем может болеть. Тому, что снова может дышать и плакать. Он прижимал тихо всхлипывающую принцессу к себе, и её горячие слезы чертили огненные дорожки по его обнаженной коже.
- Шу, любовь моя, - тягучей волной расплавляющих сознание покалываний отдавался в ней чуть слышный шепот. – Жизнь моя, прости, прости, прости меня, Шу… я не думал, что нужен тебе, не хотел причинить тебе боль… я люблю тебя, ты ведь знаешь, правда? Шу?..
- Хилл? – она подняла голову, вопросительно заглядывая ему в глаза.
- Можно мне поцеловать тебя?
Его прерывистое дыхание жарким перышком щекотало губы, она чувствовала под рукой частое биение его пульса, видела слезы на его ресницах и свое отражение в глубине его зрачков. Шу закрыла глаза и прикоснулась сомкнутыми губами к его рту. Они целовались бережно и нежно, словно в самый первый раз, и не замечали бегущих соленых капель, и, словно опасаясь потерять возможность дышать, долго не могли оторваться друг от друга… наконец, Шу с тихим стоном уткнулась ему в шею, прислушиваясь к синхронному ритму их сердец. 
- Ты не уйдешь больше? Хилл?
Она не смела посмотреть на него, не смела надеяться. Замерев и не дыша, Шу ждала ответа. Как приговора.
- Нет. Конечно же, нет.
Горячечные касания его губ вспыхивали ожогами, она не могла пошелохнуться, наслаждаясь болезненным трепетом заново рождающихся из пепла эмоций, погружаясь в поток сверкающих и искрящихся чувственных энергий, голубыми и золотыми сполохами оплетающих их слившиеся в объятиях тела. С ней происходило что-то неизведанное, что-то такое, о существовании чего она раньше и не догадывалась, по сравнению с чем все её магические опыты меркли… и всё это из-за него? Лавина света, звуков, запахов, ощущений, которым не подобрать названий – магические потоки, способных снести, переплавить и воздвигнуть заново целый мир переполняли Шу. Как за единственную опору в водовороте изменяющейся вселенной она цеплялась за столп божественного золотого света, за своего возлюбленного, за Хилла.
- О, боги, - выдохнула Шу.
Вокруг бушевал вихрь волшебной энергии, заключая их в ослепительно грохочущую, горячую, мягкую и шелковистую розово-золотую сферу. И это всё было её! И центром и источником этой немыслимой роскоши, этого упоительного блаженства, этой пьянящей мощи был он.
- Хилл, Хилл! – тихонько позвала она. Невероятно прекрасные синие глаза заворожено уставились на неё.
- Да, милая? – его лицо горело.
- Ты останешься со мной?
- Если ты этого хочешь.
- А ты? Как хочешь ты?
- Я хочу, чтобы ты была счастлива, любовь моя. Со мной или без меня, не важно. И моя жизнь принадлежит тебе. Не потому, что ты купила меня. А потому, что я тебя люблю, – он светло улыбнулся, глядя ей прямо в глаза. – Я навсегда останусь с тобой, умру я сейчас или потом. Вот, взгляни, Шу, – он взял её руки в свои. – Видишь, в твоих ладонях моё сердце. Оно бьется, пока оно нужно тебе.
- Это подарок?
- Да. Подарок.
Хилл снова ласково гладил возлюбленную и любовался разгорающимися золотистыми искорками в прекрасных лиловых очах. Он сказал то, что надо было сказать очень и очень давно. И понимал, что ещё немного, самую малость промедления, и он бы опоздал. Они оба опоздали бы.
- Хилл, милый, если ты правда любишь меня…
- Я правда люблю тебя…
- Почему ты ушел, не сказав мне ничего? Что за такой важный долг?
- А ты думаешь, я всегда был рабом? Разве я не должен тому, кто меня продал?
- Кто тебя продал… да, конечно…
- Шу, любовь моя, я не мог тебе сказать.
- Но ты же снял ошейник…
- Я думал, у меня совсем нет времени. Мне нужно было успеть, пока…
- Нет, не говори. Пожалуйста!
- Ладно. Это уже не так важно.
Гораздо важнее было то, что он может держать её в своих руках, и разговаривать с ней, и целовать её. Все то, что, как ему казалось недавно, безвозвратно потеряно. Опасения и сомнения не имели больше никакого значения.
- Почему ты не боишься меня?
Оторваться от ласковых горячих губ было невероятно сложно, но ей хотелось понять его, хотелось говорить с ним, слышать его голос.
- А что, нужно?
- Обычно, стоит мне обратить на мужчину внимание, у него случаются судороги или медвежья болезнь.
- Да ну? Что-то я ничего подобного не заметил.
- Ты исключение. Самый первый раз, когда я увидела тебя, ты так посмотрел на меня… словно звал. Словно хотел, чтоб я подошла к тебе.
- Ты коснулась меня. Так ласково. И ты была так прекрасна… Я столько слышал о тебе…
- Всяких ужасов…
- Я даже видел тебя однажды, года три назад.
- Никто ещё не называл меня прекрасной. Жуткой холерой сколько угодно. Упырем, людоедкой, троллем в юбке…
- Они слепые. Ты похожа на грозу. Синяя, лиловая, голубая, клубишься и переливаешься, и маленькие такие молнии пробегают. Если ты сердишься, то фиолетовые, если спокойна – голубые, почти белые, а иногда нежно-розовые и золотистые. - Хилл мечтательно и чувственно улыбнулся, нежно проведя ладонью по её волосам, словно пытаясь поймать одну из этих молний.
- Надо же… Ты всех так видишь?
- Нет. Только тебя. И других магов. У обычных людей бывает иногда отблеск, чуть-чуть.
- А ты сам какой?
- Не знаю…
- Хочешь, скажу?
- Конечно.
- Ты золотой. Как солнце. И тёплый-тёплый…
- Шу, ты поцелуешь меня, наконец?
- Да, любимый. – Она обняла его и коснулась губами его губ. – Хилл? – Шу потянула его за собой к кушетке. – Дай руки.
Он протянул ей окольцованные кровоточащими ссадинами запястья. Шу коснулась ранок губами и шепнула:
- Прости, Хилл.
- Любимая, ты не заболела? Или у меня что-то со слухом? – Хилл недоверчиво и удивленно усмехнулся.
- Прости. Пожалуйста. Хилл, – повторила Шу, удерживая его запястья у своих губ и серьёзно глядя в глаза. Снова поцеловала ладони. – Я поступила с тобой дурно. Прости, что заставила тебя молчать. Что купила тебя. Что надела на тебя ошейник. Что унижала и била тебя. Что звала тебя Тигрёнком…
- Только за первое, любовь моя. - Хилл привлек её к себе, обнял и баюкал, словно маленькую девочку. – За всё остальное не надо, не стоит…
- Надо. Я знаю, у меня ужасный характер, тебе тяжело пришлось со мной. Я не привыкла сдерживать свои желания… это было жестоко…
- И не надо… мне нравятся твои желания. И можешь звать меня Тигрёнком.
- Я делала тебе больно…
Хилл поцелуем поймал её последнее слово, опрокидывая на кушетку. Приник всем телом и выдохнул ей за ухо, зарываясь лицом в черные, пахнущие осенними листьями пряди:
- Если ты имеешь в виду хлыст, то это не больно… - у него кружилась голова от её нежных касаний. – Всё, что ты со мной делаешь, так чудесно…
- Ты шутишь… - она провела по его спине вниз острыми ногтями. – Тебе правда нравится?
- Да. Очень… - его руки теребили и стягивали с неё рубашку.
- Но ты кричал…
- Но кричать можно не только от боли… - Хилл оторвался от обнаженной тонкой ключицы и взглянул на неё. Лукавые глаза сияли, словно пронизанное солнечными лучами море. – Ведь тебе приятно рисовать на мне узоры, и слизывать кровь. – Их дыхание снова смешалось. – Мне нравится твое чувство прекрасного, любовь моя.
- У тебя странный вкус, любимый…
- У тебя тоже, родная…
Сплетение юных тел укрывало лишь угасающее мерцание заката за окнами и ощущение дивной гармонии. Слитно трепещущее дыхание, унисон пульса, перемешанные черные и соломенные пряди, тихие стоны и вскрики, вязь нежных слов и ласк создавали уютный кокон, отгородивший их от всего мира.
Они отдыхали в полусне, не размыкая объятий. Гибкая высокая фигура вытянулась, закинув одну руку за голову, другой лаская изгиб узкой спины, черноволосая голова покоилась на широкой груди, тонкие бледные пальцы поглаживали золотистый пушок, беспорядочно скользя по влажной коже.

***
- Нет, это вы послушайте, дорогой брат! За эти два дня вы должны как угодно раздобыть приглашение! Хоть удавитесь!
- Но, барон, я не смогу! Эти приглашения невозможно даже купить!
- Вы что, не понимаете, что ставите под угрозу весь наш план! Что вы, как маленький, право слово. Вон, поухаживайте за дочкой графа.
- Какой дочкой?
- Да вон той, старшей.
- Этой образиной? Да она меня старше вдвое!
- Вот-вот. А на неё приглашение имеется, на два лица, между прочим.
- Нет, вы шутите. Да надо мной будут смеяться все, кому не лень.
- Это вы думаете, что шутите. Какая разница, кто над кем будет смеяться, если наше дело провалится? Вы поклялись. Извольте теперь делать то, что требуется, а не то, что хочется.
- Барон, зачем так серьезно? Ну, не будет меня…
- Вас не будет в живых, сударь.
- Но… это же…
- Вы, кажется, не понимаете, что мы не можем рисковать. Кто не с нами, тот против нас! Или вы забыли?
- Но я же с вами, с вами… да что вы, в самом-то деле. Ладно, пойду охмурять крысу.
- Никаких крыс. Глядите веселее, сударь. От такой физиономии, как у вас, даже красотка Дарика сбежит.
- Барон, я только ради нашего дела иду на такие жертвы!
- Не сомневаюсь, брат мой. Укрепитесь в вере, и вам воздастся.
- Да, не помешало бы.
- Вот, выпейте фарнийского, у наших дорогих друзей сегодня отличные вина.
- Пожалуй, бокал-другой поможет мне… э…. укрепиться. Да.
- Не богохульствуйте, сударь.
- Да нет, что вы, барон. Как можно!
- Вот и отлично. Вперед, к чистоте, брат мой.
В один глоток осушив кубок, молодой человек твердой походкой отдающего себя в жертву во имя справедливости направился к томно обмахивающейся веером барышне. Лет двадцати с лишним, с острым носиком и маленькими глазками, с мышиного цвета волосами, неудачно и неровно окрашенными в нечто наподобие пепельной блондинки, в претенциозном модном туалете, подчеркивающем полное отсутствие всяческих форм, Дарика Ламбрук и впрямь походила на крыску. Заметив приближающегося к ней симпатичного кавалера, она активнее заработала веером и состроила гримасу, в её представлении обозначающую очаровательную улыбку.
Некоторое время барон наблюдал за неуклюжими попытками недавнего собеседника обаять даму, и, как только убедился в том, что рыбка заглотила наживку вместе с крючком и удочкой, отвернулся.
«Какое убожество! С кем приходится работать! Видел бы Мурс…» - с этими невеселыми мыслями он устремился к следующему единомышленнику. Все с тем же сомнением, не придется ли и его силком тащить в нужную сторону. К торжеству чистоты и света.