Писатель

Писатель, что был позабыт, томился и был подобен пламени угасающей свечи. Кем он был? Кто он ныне? Зеркало с наполовину осыпавшейся амальгамой скрывало остатки прошлых дней. Тень имени, воспоминание, слегка приподнятая бровь и отпечаток улыбки на снежно-белом ватмане. Писатель, нет, Мастер, конечно, Мастер, больной, одинокий в своей безнадежной любви к иллюзорной Маргарите, им самим выдуманной Маргарите, мечтал о тихих, спокойных прошлых днях. Тех днях, где не было разочарований, горестной тоски о чем-то приторно-сладком, раздирающем горло, где не было нежной истомы, подобной слабым отблескам боли в уставших мышцах. Тех днях, когда были звуки, были идеи, вдохновение, где была она… Очарование, восторг, привязанность, скомканный носовой платок и капли крови на снежно-белой простыне. Она, Маргарита, только его Маргарита, смеялась лишь для него, только ему она посвящала свои нежные улыбки и теплые взгляды украдкой. С нею пришла известность, слава, почитание, толпы поклонников оставляли свои следы на тропинке, ведущей к его дому, сотни поклонниц – надушенные письма и вышитые лентой носовые платки. 
А сейчас его имя забыто. Он сидит в темной келье, переписывая в тысячный раз то, что когда-то было написано прежним им, тем, чья любовь была взаимной. Он пишет и вчитывается в до боли знакомые строки, безуспешно ища в них след далекой, безвозвратно потерянной Маргариты, той, что улыбалась лишь ему.
На утомленный город опускалась паутина ночи. Он переписывал и переписывал, забыв, что Маргариты-то и вовсе не было, а были эти.. Машеньки, Анечки, Варечки, и еще та, в фартуке с горошком… и не было рубиновых пятен на простынях, и не было лилий, которые она так любила, и не было славы, известности, горячечных признаний, да и его самого, Мастера, не было. А был лишь Писатель, больной, одинокий, затерявшийся в сетях своего воспаленного сознания, был лишь тот, кто ничего не сделал для того, чтобы его имя осталось в памяти Маргариты, одной, единственной, почти булгаковской, Маргариты, которая ждала, что его взгляд выцепит ее фигурку из толпы тех, кому не было до него никакого дела, которая стоит на морозе и видит, как он переписывает текст за текстом, вчитывается и вновь ищет ее следы в до боли мучительных строках.