Проезжий. Рассказ

ПРОЕЗЖИЙ

Интересная штука — наша жизнь. Она в стране родимой как бы все время стоит на голове. Всегда стояла, с незапамятных времен. Спохватятся — эт-та что такое?! Па-ачему на голове?! Перевернут. Глядь — а она опять того, бестолковкой вниз. Как будто у нее две головы — на противоположных концах туловища. Вот и получается: ног нет, поэтому идти никуда не возможно, а головы, поскольку они как два полюса, договориться между собой никогда ни о чем не могут и пребывают в вечном антагонизме. Одна наверху, а вторая… в опущенном состоянии. Пока не поменяются местами и другую не наклонят. Кстати, губернатор недавно выступал по радио насчет международных событий. Взял да так и брякнул: на международной арене нас, дескать, наклонили и основательно наклонили. То есть понятно, кого это нас. Любимое Отечество! И в каком смысле — большинству тоже понятно. Воровская "феня" — почти второй государственный язык. Губернатор базар не фильтрует, потому что он губернатор, или без понятия, а может, как говорится, с кем поведешься, от того и понесешь. Народ привык, что кругом "авторитеты" и "разборки", сопит в две дырки, что ему остается? Но куда воры в законе смотрят? Почему за базар не предъявили? Вор в законе — он ведь тоже один из этих самых "нас". Кто-нибудь пробовал вот так, с порожняка, загнать пахану, что его наклонили? Если пробовал, то больше уже никогда не попробует. А тут и паханы молчат…
Андрей Валов усмехнулся своим мыслям. Точно, с кем поведешься… Что может означать, когда сам с собой по фене ботаешь? Ничего хорошего. Он притопил педаль газа, видавшая виды "карина" послушно отозвалась урчанием двигателя, набирая скорость. "Пальчики" постукивают, надо в "сервис" заехать, отрегулировать. Да и перекрасить бы не плохо. Имел бы побольше денег, никогда бы на такую не позарился — цвета обезжиренного молока. Анемичный окрас, жидкий, с проступающей синюшностью… А вообще "мыльница", учитывая пробег, неплохая, надежная.
В приоткрытом окне посвистывал ветер. Трасса убегала под капот и в зеркале заднего вида, сужаясь, превращалась в черную нить, растворявшуюся в придорожных зарослях… в прошлом, из которого Андрей торопился уехать. Куда? Кто его знает. Но навсегда и подальше.
Трасса бесконечно наматывалась на колеса, но иногда впереди ее покрытие начинало как бы полупрозрачно отслаиваться, заворачиваться кверху, словно край бумажного листа, и на нем проступали смутные очертания знакомых лиц… Андрей вздрагивал, как от удара током, внутри что-то с хрустом надламывалось, и он, стиснув зубы, стряхивал наваждение, навеянное монотонной ездой.
Впереди, у моста через неширокую речку, возникла и набежала на машину бетонная "стела": переплетение тяжеловесных бетонных цилиндров и колец, увенчанное рублеными буквами, складывающимися в название — Горный. И ниже такие же буквы помельче — районный центр.
Валов бывал здесь, когда еще работал в управлении уголовного розыска краевого "УВД" 1. С проверками и оказанием практической помощи. Потом, когда перешел в РУБОП2, по периферии ездил реже, а когда назначили командовать одним из подразделений СОБРА3, совсем перестал. В крайцентре едва успевали управляться.
На такое повышение он не особенно стремился, потому что считал себя оперативником, а не костоломом. Но ему разъяснили, что СОБР — не ОМОН, в его задачу входит не только решение проблем силовыми методами, но и сыск. Этакий эмвэдэшный вариант легендарной "Альфы", только безо всякой политики. Политика одна — "морщить" коррупцию и оргпреступность. (Их сморщишь, куда там!) А должность потому и предложили Валову: чтоб не одни мускулы, но и мозги…
Он в конце концов согласился. По стрельбе и рукопашному бою — первый разряд, а мог бы и кэмээса4 защитить. Оперативного опыта на двоих хватит. А так — и оклад повыше, и должность подполковничья. Не придется майором лишний срок гулять.
Эх, если б знать!..
За поворотом, на раскисшем грунтовом пятачке за обочиной, объявился сине-желтый жигуленок с мигалкой на крыше и надписью на дверце "ГИБДД". "Гибон" в фуражке с высокой — не по уставу, как у старшего комсостава — тульей, в форменном кожане, лениво подпиравший свою тачку, не торопясь выпрямился, шагнул к проезжей части и взмахнул жезлом. (Придумали же название — ГИБДД. Были гаишники — стали гибоны. Хотя чему удивляться?! Какая-то мудрая голова в министерстве — было дело — догадалась управление колоний и изоляторов окрестить СИД и СР5. И ничего, сидели и…)
Андрей начал торможение, аккуратно объехал выступившего на край трассы гибона и остановился метрах в десяти. Всё как положено. Чего ему надо, интересно? Вроде, пэдэдэ1 не нарушал, машина без внешних неисправностей. Обычная проверка? Подойдет — узнаем.
Но сержант подходить не торопился. В зеркало заднего обзора Андрею было видно, что блюститель дорожной безопасности стоит столбом на прежнем месте. Инструкций не знает? Должен козырнуть, представиться… Подождем.
Первым не выдержал патрульный. Он будто нехотя приблизился к машине, негромко скомандовал:
— Вылазь.
Порядочки на периферии! Андрей высунулся из открытого окна:
— Что-то не так, сержант?
— Вылазь, говорю. — Гибон помахивал жезлом на манер дубинки. Валов опытным глазом определил, что это и есть перекрашенная в черно-белые полосы дубинка, только не обычная пэсээр 2, а вэвэшная 3, старого образца, поменьше, и формой действительно напоминавшая жезл.
Ну-ну. Ладно, поговорим. Андрей вышел из машины.
— Ходи сюда, — приказал сержант.
(Дать ему, что ли, четвертной? Ему же наверняка четвертной нужен. Или полтинник? Лучше дать. Связываться не хочется. Корочек-то в кармане больше нету.)
Валов, тоже не спеша, приблизился к "командиру".
— Ты кто такой, откуда? — осведомился сержант. Очевидно, что служебные уставы и инструкции начальство от него утаило.
— Проезжий. В чем причина остановки? — Андрей решил придерживаться нейтрального тона.
— Причи-ина? — тягуче переспросил патрульный и поглядел на верхушки придорожных зарослей с таким видом, будто ему скучно до тошноты. — Права давай.
"Да он никакой не мент", — подумал Валов, подобрался и стрельнул взглядом по сторонам — не появятся ли из кустов подельнички? Это же наверняка дорожные грабители. Черт, надо же было напороться! Сам таких вязал и — на тебе! А как ты его отличишь? Да еще с машиной, раскрашенной под "дэпээс" 4.
Но никто больше не появился.
— Ты не понял? Права мне! — Странный сержант недвусмысленно помахал жезлом-дубинкой. Ни один гаишник так бы не сказал.
— Слушай, — процедил Валов. — Прав, — он нажал на это слово, — я тебе никаких отдать не могу. Они мне конституцией гарантированы. А водительское удостоверение не покажу. Потому что ведешь ты себя как плохой внештатник5. Если не научили, почему отправили на трассу одного? А если не научился — это твои проблемы. Но так я с тобой разговаривать не буду. Может, тут у вас сплошные лохи на дороге? Имей в виду, я — исключение.
Сержант похлопал глазами, переступил нечищеными сапогами по апрельской грязи, потом вдруг торопливо и неловко расстегнул белую кобуру, выдернул из нее "макаров". Под большим пальцем милиционера едва слышно щелкнул предохранитель, а потом затвор пистолета мощно лязгнул, досылая в патронник патрон из магазина.
Валов слегка опешил. Все-таки бандит? Он еще раз обежал взглядом окрестности и опять никого не увидел, прикинул расстояние до противника. Дурной какой-то и явно неопытный. Вполне получится… Оружие забрать, его в собственные же наручники и в райотдел. Черт, как всё некстати!
— Садись в машину! — скомандовал вдруг сержант. — И едь прямо по дороге впереди меня. Попробуешь сорваться — и тачку, и тебя продырявлю.
Час от часу не легче! Что за ерунда? Куда следовать?.. А куда вообще-то доставляют задержанных? В милицию, естественно. Значит, на самом деле мент? Идиот, но мент? Дуракам закон не писан; если писан, то не читан; если читан, то не понят; если понят, то не так.
Андрей пожал плечами.
— Что-то ты, товарищ сержант, не то вытворяешь. Грубишь, с оружием балуешься… Как фамилия начальника РОВД?
— Силантьев, — машинально выпалил сержант и тут же вызверился: — Ты чо, блин, меня допрашивать будешь?! Быстро в машину! Или выполняй, или… — "Макаров" опасно приплясывал в его руке, черное око дула невидимым лучом рисовало узоры прямо на Андреевой груди.
Валов помедлил секунду-другую, инстинктивно расслабившись и тут же вновь подобравшись — перед броском и ударом… Да зачем связываться? На кой черт нарываться и рисковать? Поиграли в Ван Даммов… доигрались. Отчего и не съездить? Идиотство, конечно, но, кажется, все-таки милицейское, а не какое-то другое. Он примирительно поднял ладони.
— Всё, командир. Как скажешь.
Дорогу до райотдела Андрей помнил, поэтому в обзорное зеркало взглянул лишь раз-другой, чтобы убедиться, тащится это чучело следом или вообще померещилось. Но сине-желтый жигуленок не отставал. Сержант указывал из окна направление жезлом… Пошел ты!..
Миновали массив частных домишек с просевшими, как круп старой клячи, крышами и окнами, бельмастыми от полиэтиленовой пленки, еще не снятой после холодов, и въехали в центр городка: старые деревянные и новые из силикатного кирпича дома; кое-где побуревшие от непогоды коробки панельных пятиэтажек; на просторной, но безлюдной площади среди заброшенных цветочных клумб обветшалый монумент героям войны — сразу и не поймешь, какой, Гражданской или Отечественной; а над всем этим — серые глыбы корпусов обогатительного комбината, благодаря которому когда-то процветал райцентр. Но на комбинате сейчас — ни движения, ни дымка. Растопыренные пальцы труб выпирали в незамутненное весеннее небо, а обезлюдевшие цеха казались продолжением скалистых, изъязвленных карьерами и выработками сопок, со всех сторон обступивших городок.
От асфальтового покрытия улиц остались лишь островки, перемежаемые лужами и ухабами. Летом райцентр спасала буйная зелень, но сейчас, в весеннюю распутицу, город напоминал застарелого бомжа, выбравшегося поутру из своего подвала и подслеповато щурящегося на яркое апрельское солнце.
РОВД располагался в одном из двухэтажных деревянных бараков послевоенной постройки. Припарковав "карину" на стоянке служебного транспорта, Валов, не дожидаясь сержанта, взбежал на крыльцо. Ступени еще больше прогнили и дрябло пружинили под подошвами, грозя провалиться.
Внутри ничего не изменилось. Тот же предбанник с одиноким рядом деревянных кресел из клубного кинозала, выцветшие плакаты на пожелтевшей побелке стен, забранное мутным плексигласом окно, за которым угадывалось помещение дежурной части. Полукруглый вырез у нижней кромки оргстекла — для бесед с посетителями — делал окно похожим на квадратную личину, разинувшую рот в скорбном крике.
Валов распахнул обитую рейкой дверь и вошел в дежурку. Чудила-сержант едва поспевал за ним. За допотопным пультом связи корпел над бумагами пожилой старший лейтенант. Он поднял голову на шум.
— Силантьев на месте? — осведомился Андрей, не давая открыть рта своему конвоиру.
— На месте. А вы кто?
— Подполковник милиции Валов. Соедини с начальником. — Андрей услышал у себя за спиной громкое сопение, но не обернулся.
Старший лейтенант встал со своего протертого полукресла, щелкнул тумблером, послушал трубку.
— Товарищ подполковник! Тут вас спрашивают… Подполковник Валов.
Андрей отобрал у дежурного телефон.
— Василий Григорич?! Приветствую!.. Да, я… Задержал меня твой дэпээсник… — (Не гибоном же его величать.) — А не знаю за что… Ладно, поднимаюсь.
— Лестница вон там, — услужливо указал старший лейтенант.
Андрей знал и без него. Мимоходом бросил взгляд на сержанта. Но тот, отвернувшись, пялился сквозь мутный плексиглас в пустой предбанник, будто ничего-то здесь его не касалось. Ну, гусь!
…Силантьев, малорослый, грузный, с большими залысинами на лбу, но все еще не утративший своей обычной напористой энергии, легко поднялся навстречу гостю из-за обширного, заваленного бумагами стола.
— Привет, привет краевому аппарату!
— Здравия желаю! Теперь не аппарат, а запас.
— Да знаю я, мать честная! — Начальник РОВД отвел глаза.
Они обменялись рукопожатием и сели друг против друга за длинным приставным столом. Силантьев закурил, предложил гостю. Тот покачал головой.
— Спортивное здоровье бережешь?
— Пока есть, зачем разбрасываться?
— Это правильно. Так чего тебя к нам занесло? И кто там тебя арестовал?
Валов, усмехаясь, коротко пересказал случившееся на трассе.
— Я-то не в обиде, но ты смотри, Григорич. Это чудо в перьях тебе такое чепэ может преподнести, — закончил он, ожидая обычного силантьевского взрыва и готовясь к его усмирению. Не хотелось ни крика, ни "крови" дурного сержанта. Просто личный состав надо воспитывать… Но шеф Горненской милиции слушал невнимательно и реагировал как-то вяло, будто вообще пропустил всю историю мимо ушей. Странно. Не в характере подполковника. Ну, его кадры — ему решать.
— А ты теперь, значит, пенсионер — в сорок лет? — Начальник РОВД перевел разговор на другое.
— Значит — так.
Силантьв помолчал, наклонив голову, помассировал мощную шею.
— Слышал я про твою историю на селекторном совещании. Без подробностей, правда… Но если не хочешь, я не лезу. Понимаю — трудно.
Теперь паузу выдержал Андрей.
— Трудно, не трудно… Жену и сына убили — как думаешь?..
— Само собой, мать честная! Знаю — стреляли…
— Стрелял. Один. Очень хреновый стрелок. В меня с пяти метров не попал, а двоих положил.
Теперь они помолчали оба. Силантьев сосредоточенно курил. Валов повертел в пальцах подвернувшийся карандаш.
— Короче, брали мы подполный цех, где парни с Кавказа буровили паленую водяру. Наши собровцы его сами вычислили, сами и поехали бомбить. Знали, что там ребята с пушками. Но подготовились и почти чисто взяли. А в самом конце вываливается этот гаденыш и начинает шмалять. У него два "тэтэ" и он с обеих рук, как супермен какой-то сраный… Володьку Мальцева зацепил, тот винтом… Я ближе всех стоял, первый и среагировал. По плечам и в ногу. В ногу и в правое плечо точно попал, а в левое… Дернулся он, и пошло ниже. На три пальца под соском. Он только ногами дрыгнул. Ну, тут прокуратура, пятое, десятое. Оружие применено правомерно. Начальник управы дал команду поощрить всех, кто участвовал. Меня и Мальцева — особо. — Карандаш в пальцах у Андрея вдруг хрустнул и переломился пополам. — Ты, Григорич, кого-нибудь мочил?.. Нет?.. Ну и славно. И не дай тебе Бог!… Да… А через две недели собрался я утром на службу. Заодно Валентину до работы подкинуть и пацана до колледжа. Только вышли из подъезда — появляется какой-то в трико, в черной шапочке с прорезями… Короче, я не успел среагировать, не ожидал… да и без оружия был, черт… Он лупит почти в упор… Валентина падает, Коля падает, а я хоть бы что! Я потом думал: может, он нарочно в них, а не в меня? — Андрей бросил на стол обломки карандаша, откинулся на стуле. — Дальше помню так, местами. Попер на него. Он еще раз промазал, патроны кончились, и он ломанулся. Мне — то ли к Валентине с Колей, то ли догонять… В общем, он сорвался… Валентина — всё, я сразу понял. Коля дышал еще… Ну, "скорая", ментовка, потом наши подкатили… Коля — по дороге в больницу… Слушай, дай сигарету.
Силантьев молча протянул пачку Валову. Тот неловко прикурил от поднесенной зажигалки, кашлянул.
Когда сигарета в пальцах гостя наполовину превратилась в столбик пепла, начальник РОВД нарушил молчание:
— Нашли?
Валов выдул струю дыма.
— Как сказать… Все, конечно, на уши встали, напряглись и вычислили, что это брат того, которого я завалил, когда цех брали. Сам пошел. Мелкая сошка, чтоб кого-то нанять, или по правилам кровной мести, не знаю. Вычислить-то вычислили, а взять не могут. Загасился. Думали уже, что к себе на Кавказ мотанул. И вдруг находят за городом два трупа, его и еще одного… третьего брата. Ни ножевых, ни огнестрельных. Шеи сломаны. Ясно — спец приложился.
Силантьев поскреб лысину.
— Да уж, дела, мать честная. — И неожиданно спросил, колюче глянув на гостя: — Это ты их?
Валов усмехнулся, загасил в пепельнице сигарету.
— Вот и прокуратура так решила. Наехали не жестко, но плотно.
— А это не ты? — В сгустившейся тишине настырный вопрос щелкнул, как выстрел из мелкашки.
Андрей не отвел глаз, опять кривовато оскалился.
— Слушай, дядя, это ты задом нюхаешь цветы?.. Скорее всего, свои же, за то что с ментами чересчур круто схлестнулись. Их деловым такие заморочки ни к винту. Им нужен спокойный бизнес — деньги делать, а не в абреков играть. А раз уж эти встряли, их и кончили. Нет человека — нет проблемы. К остальным — какие претензии?
— К остальным претензий никаких быть не может, — раздумчиво согласился Силантьев. — И ты, значит, уволился и уехал.
— Значит — так.
— Хорошо, когда выслуга есть, — вслух поразмыслил Силантьев, но тут же спохватился: — Ты прости. Нашел кому завидовать.
— Нормально… У меня же армия, школа милиции, северные. Хватило.
— Не смог больше?
— Ты про службу, как про женщину.
— Н-да, мать честная… И куда же ты теперь? — Начальник РОВД будто шагнул на новую ступеньку.
Валов пожал плечами:
— Мир большой.
— А квартира, а всё остальное? Бросил?
— Квартиру продал, а остальное — что? Родственников нет, бизнесом не обзавелся, как некоторые.
— Ну хоть планы какие-то?..
— Пятилетние мы выполнили, хоть и хреново, а других не составляли. — Андрей закрыл тему.
Силантьев неожиданно хлопнул ладонью по столу и грубо выругался.
— …Бардак наш и беспредел! Все отморозились к едрене фене! Разве бы раньше кому в голову взбрело по милиции стрелять?! Ну, пьянчуга какой-нибудь в белой горячке и то раз в сто лет! Зверьков понаехало, черноты всякой. Да и свои… У нас тут тоже дела веселые. Знаешь, кого главой администрации района избрали?
Гость пожал плечами.
— Култышева!
— Это какого Култышева? — наморщил лоб Андрей.
— Память у тебя короткая. Забыл? Восемьдесят седьмой год, ты тогда еще в краевом розыске опером работал, в отделе по тяжким.1 В командировку приезжал, носился как угорелый. Культя — Култышев в смысле — с братишкой двоюродным только из соплей выбились. А нарисовались — хрен сотрешь!
— Студентка-практикантка с комбината?
— Она самая. Которую в лесу охотничья собака нашла. Изнасиловали, придушили и прикопали в овраге. Вспомнил?
— Да я и не забывал.
— Вот и правильно. Про это тебе забывать никак не положено, потому что ты им ввалить как следует не давал, чтоб разговорчивее стали. — Силантьев обличающе ткнул в Андрея указательным пальцем. — Даже прокурор сказал: нажмите, мол. А ты?! Всё доказательственную базу укреплял. Сам же знал: дядя Вышинский давно помер, но без признания и прокурору неуютно, и суд не осудит. А попробуй, возьми их в оборот, когда ты тут на шее висишь. Кто тебя знает — доложишь наверху, так мокрушники сядут или нет, а ментов точно за рукоприкладство законопатят. Хорошо, хоть она не местная была. Шуму поменьше. И забыли быстрее. Но все равно…
— Ну, завелся, — хмыкнул Валов. — Без признания суд не судит, но и без доказательств тоже. А доказательства не выколотишь. Вспомни, подпереть-то действительно было нечем. От всего выколоченного они потом бы отказались. Жалобы, служебные проверки и из дела — мыльный пузырь. Мало было случаев?
— Да брось ты! — отмахнулся Силантьев. — Если бы покололи гаденышей, еще неизвестно, как бы всё обернулось. А так — Культин брательник в камере твоему же подсадному полный расклад дает, а на допросах они в глухом отказе. Потому что не прессанули их как следует! Ты мне лапшу на уши не вешай про доказательства. Дело не в доказательствах, а в том, что ты какой-то сильно правильный был, интеллигент чересчур и законник, мать честная! И что в итоге?
…Такое нужно забывать. И он пытался, всегда пытался. Но не получалось. Яма в подлеске с кучами свежеразрытой земли по краям, удушающий смрад, раздувшееся тело на дне ямы, почти уже нечеловеческое, похожее на останки страшного инопланетного пришельца.
Мать девушки кричала не переводя дыхания, будто вместо легких у нее был электроорган, без конца выводящий один-единственный жуткий аккорд… Или это было в другое время и в другом месте? Когда зарезали за бутылку вина вернувшегося из армии паренька?
Матери всегда кричат. А иногда и отцы. Или мужья. Отцы и мужья, когда это случается, воют страшнее, чем женщины, как звери, как инопланетные пришельцы.
Но сам он не кричал, не плакал, даже на похоронах, когда начали заколачивать два одинаковых гроба… Месяц носил бинты на до костей прокушенных кистях.
Силантьев прав. Он действительно не позволил тогда "прессовать" подозреваемых. Он много чего не позволял себе и другим до тех пор, пока… И что в итоге?..
— Здорово у тебя получается, — сказал Андрей. — Выходит, это я виноват в том, что Култышева не сморщили и он теперь…
— Кто виноват, поздно разбираться. — Начальник РОВД махнул рукой и устало прикрыл глаза. — Он бандюга, понимаешь! Настоящий бандюга! Когда комбинат загибаться стал, создали акционерное общество. Приватизировали предприятие, провались они с такой приватизацией! Култышев к этому времени за другое срок отмотал, откинулся и в районе общаковцами1 заправлял. За год в авторитеты выбился… А что я мог сделать? Вы, например, там, у себя, много можете? У вас СОБРы, ОМОНы, спецназы всякие, техника. А у меня — сотня деревенских хануриков — ни образования, ни подготовки, мать честная. Ладно, я не о том. В общем, Култышев сперва прижал директора комбината. Потом они спелись и из того, что от предприятия осталось, вдвоем деньги стали качать, а рабочих в неоплачиваемые отпуска отправили. Култышев магазины пооткрывал, какую-то фиговую благотворительность замутил, а сам на "джип" пересел. Он бы и на "мерседес" пересел, но по нашим шоссейкам на "мерседесах" не разъездишься. Да чего долго рассказывать? У нас, что ли, у первых такое? Когда выборы подошли, Культя подшустрил и в мэры пролез. В смысле, стал главой районной администрации. Бац и готово! Никто и ахнуть не успел. Да никто особо и не ахал. С краевым начальством он давно вась-вась, отстегивает кому следует. С другими кандидатами и всякими принципиальными умниками его хлопчики поработали: кому пряника, а кому и кнута. И языкастые нашлись, которые агитацию провели — денег Культя не пожалел. А народ, он же назло кондуктору за что хочешь проголосует. У нас тут и бывший секретарь райкома, и дерьмократ доморощенный в мэрах погуляли. Такого набуевертили!.. Ну вот вам и здрасте! Раньше Культя втихушку городом верховодил, а теперь на полных правах. Представляешь, как он верховодит? Мои сыскари хоть и без верхнего образования, но надыбали, что за ним мокрух не мерено. Разборки всякие, неугодных убирали. Не сам он конечно. Он заказывает. А исполнители не дефицит. Полгорода судимых, потому что три зоны в районе. Освобождаются и оседают. Про налоги, которые Культя не платит, и про всякое другое, за что один срок поперед другого корячится, я уже и не говорю. Но он же хитрый, сволочь! Он же сам нигде ни-ни! Все чужими руками и через подставных лиц. Никак его не зацепишь, потому что какой же идиот показания даст?!. А я теперь к нему на доклад хожу. Он мне своих урок в отдел напихал. Тот гаишник, который тебя пистолетом пугал, кто, думаешь?.. Ага! Это он и самый! Он, паскуда, на нарах баланду хлебать должен, а он у меня службу правит. Понял? И если б один такой?! Говорю кадровику: не оформляй, время тяни, что ли. А он — представляешь?! — как гавкнет: а ты не подписывай!.. Ясное дело, он Култышева больше, чем меня боится.
Силантьев вскочил и тугим мячом прокатился по кабинету.
— Управа в курсе? — спросил Валов.
— А как же! И что с того? Им только процент раскрываемости давай! Как про что другое, так у них уши закладывает. Средств нет, кадры хреновые, потому что опытные мужики, вроде тебя, на пенсию разбежались. А главное — пересплелось всё, никто ни на кого не рыпнется. Кто завязан, кто боится, кому просто до лампочки! Это в Кузбассе воровского мэра законопатили, на всю страну прогремели. И то чуть зубы не обломали. А у нас в тайге греми, не греми, — ни до кого не догремишься. Сам скорей загремишь. Здесь Культю конопатить некому!
— Возьми и ты на пенсию уйди, — посоветовал Андрей.
Начальник РОВД опять пробежался по кабинету, потом навис над гостем, упершись руками в стол.
— Не могу! Мне полгода выслуги не хватает. Ни армии, ни школы эмвэдэ, как у тебя. Меня в милицию из инструкторов райкома комсомола спровадили, когда мне двадцать семь стукнуло. С комсомольскими вожаками я не подружился и с партбюро контакта не установил. Неперспективный, понимаешь, такой оказался. Не выучился за всё спрашивать и ни за что не отвечать. Но на улицу не выкинули, пихнули в ментовку. Дескать, если дадут под зад, так не они, а другие. А я, мать честная, возьми и выплыви! Вот такая песня.
Силантьев утер вспотевший лоб и вернулся за свой стол, кресло под его грузным телом недовольно охнуло.
— Полгода как-нибудь дотерпишь, — буркнул Валов.
— Не получится.
— Почему?
Начальник РОВД долго глядел на собеседника, будто прикидывая, стоит ли продолжать. Наконец решил.
— Я, понимаешь, всю жизнь в Горном, мать честная. Тоже не без ушей. И слышно мне стало, что собрался он меня… того.
Андрей насторожился:
— Того — это чего?
— А вот того самого… о чем ты подумал.
— Причина?
— Причин хватает. Он же у меня на глазах с пащенков, у меня все его дерьмо вот здесь. — Силантьев вскинул сжатый кулак. — Он вскорости после того случая два года за хулиганство схлопотал. А когда откинулся, я как чувствовал, начал материалы на него собирать. Он сперва, пока не поумнел, добре вышивал, компра1 валом валила, только ущучить не получалось. Начнешь копать — глухо. У блатных и раньше круговая порука была — ого-го, а как свободу объявили, такое время настало, что вообще хрен от кого чего добьешься. Ни прижать, ни припугнуть. Крутишь какого-нибудь, крутишь, а он с любым сроком готов на зону идти, но лишнего слова не вякнет. И правильно. Пока молчит, ему везде подогрев, а пасть раскроет — мы, что ли, его защитим от разборок? Нормальные люди со страху вообще языки попроглатывали. Так что негде мне было на Культю доказательств взять. А прессовать его — ушло времечко! И он стал не тот, и порядки другие. Себе дороже. Так-то.
Силантьев опять сурово глянул на Андрея.
— Когда меня начальником назначили, я вообще из отделовского архива все бумаги изъял и своё досье завел. Оно никакими приказами не предусмотрено, ну и что с того? Времена, сам понимаешь, изменчивые. Сегодня одно, а завтра совсем по-другому может обернуться. Когда за таких култышевых возьмутся, никто меня не спросит, на каком основании разработку вел? Никто не вздрючит. Еще спасибо скажут за то, что паскуде загодя могилу вырыл. Он это понимает. И про досье ему наши сотруднички настучали, а как же?! Господин мэр хоть и обставился со всех сторон, а всё равно очко играет. Людей присылал, сам разговоры заводил, чтоб я матерьялчики отдал или без булды уничтожил. Сулил, щедро сулил, ничего не скажешь! А я не могу. Не могу и всё! Да и не в одних матерьяльчиках дело. Начнись заварушка, я-то знаю, как и на чем его крутить.
Силантьев перевел дух, утер ладонью вспотевший лоб.
— Матерьяльчики — это, конечно, да, — воспользовавшись паузой, вставил Андрей. — Но что ты ему со своими матерьяльчиками сейчас можешь сделать, если раньше ничего не сделал? И когда еще те времена придут, когда сможешь? С чего вдруг такой крутой подход? Странно.
— А тут еще одно есть…— начальник РОВД окончательно перешел на шепот. — Самое главное! Культя недавно с хлопцами своими в сауне кувыркался, и они малолетку изнахратили, причем так, что не дай бог! Тут Культя самолично приложился. Понимаешь, сам! Никем не загородится! Протрезвел, понял, что встрял, давай замазывать, как обычно: послал хлопчиков — в одном кармане конвертик с зеленью, в другом кастет. Родители с такого перепуга решили с девчонкой уезжать. Но я их всех ночью сгреб и в соседний район. Там у меня начальник милиции давний друг. Заявление убедили написать, показания под видеозапись оформили, все экспертизы провели и вещдоки1 приобщили. Оцениваешь ситуацию? Культю ни за мокрухи, ни за налоги не ущучишь, потому что ничего не докажешь. В крайнем случае шестерок его упечешь, на которых он чхать хотел. А за эту, хоть и пакостную, но мелочёвку по сути в сравнении с остальным, можно его крепко за яйца взять, так, что "разлуку" соловьем запоет. Надо только желание иметь и следствие грамотно провести. Врагов у него хватает. Если б загорелось, уверен, нашлось бы кому бензинчику плеснуть. Еще неизвестно, чья бы взяла.
Семью я отпустил, пусть едут пока, а материалы хотел переправить в крайпрокуратуру, но так, чтоб раньше времени самому не засветиться. И ведь делал всё, как Штирлиц в тылу врага, а до Култышева все равно дошло. Он меня к себе вызвал и говорит: "Сауны курируешь? На покой собрался? Ладно, сделаем тебя старшим банщиком, будешь чертям помогать смолу кипятить".
Как ты думаешь, я — что? Вранье, ору, оговор, кто-то меня подставляет! Минут двадцать как вошь на гребешке выёживался… Он, конечно, не поверил. Но отпустил. Иди, говорит, пока и от служебных обязанностей не отвлекайся.
Если б я со своим компроматом хоть тихо сидел, а то еще и залупнулся!
А дней через несколько доносят мне, что он решение принял. Но тянет пока, потому что не знает, куда я материал по сауне девал. А в чужих руках оставлять его нежелательно, даже если со мной разобраться. Так что вполне вероятно, он ко мне не просто стрельца пошлет. Увезут в тайгу и… поспрошают с пристрастием. Или, того хуже, за родных возьмутся.
— Выходит, Василий Григорьевич, ты у нас человек честный, — подытожил Валов.
— Как хочешь называй, — настороженно буркнул Силантьев.
— Знаешь, Григорич, — сказал Андрей, откидываясь на стуле, — дело прошлое, я уж там и не работаю, может, и вспоминать бы не стоило, но проходили у нас по управлению совсем другие сведения. О том, что вы с Культей и на комбинате куролесили ноздря в ноздрю, и на выборах ты ему помогал, и вообще… не такие уж вы и враги. Не пропойца какой-нибудь, которого ты в мочалку упек, на хвосте принес, а вполне заслуживающие доверия источники. И заметь: не источник, а именно источники. Перекрестная информация. Не стыкуется одно с другим, ты не находишь?.. Чего не поделили-то?
Подполковник смерил Андрея долгим взглядом. Прикурил в который раз. Наконец укоризненно качнул головой:
— Вот, значит как. На своих колпаки заводите?
— На своих, на чужих… Какая разница?
— И далеко она, информация эта, зашла? — прищурившись, поинтересовался Силантьев.
— При мне не очень. Сам знаешь, руководство такие примочки не обожает, когда факты наружу не прут.
Начальник РОВД окутался дымом, будто отгораживаясь им от гостя, сказал с обидой:
— Ничего я тебе доказывать не стану. Потому что все равно ничего не докажу, верно ведь? Раньше служба нас приучала не верить никому, кроме своих. А теперь жизнь научила и своим не верить. И правильно. Я своим тоже не верю, ты понял, почему. Так что пустомельством заниматься не будем. Но он меня, мать честная, как пить дать грохнет! В это ты поверить можешь?
— Допустим. И что дальше? Бери материал по сауне и двигай к нашим, в РУБОП. Если заварил кашу, в кустах не отсидишься, надо переть буром до конца, но с умом. Наши помогут, это я тебе гарантирую. Но, если у самого рыльце в пушку, однозначного решения не получится.
— Однозначного не получится, это точно, — согласился Силантьев. — Если я в край поеду, ваши, может, и помогут. Да много ли смогут, мать честная?! Тебе ли объяснять?! Людей, как мух мухобойкой, хлопают, хоть и охрана шустрит, и вы, и эфэсбэ, и не знаю еще кто! А у меня тут, извини, тоже семья. Такая, понимаешь, немаловажная деталь! И деть мне ее некуда. А сам… Поехать-то я поеду… но могу и не доехать. Потому что Культю я знаю.
— Хорошо знаешь?
— Хорошо!..
Каждый вложил в свои слова особый смысл и оба невольно ухмыльнулись.
— Ладно, оставим пока мои проблемы, — после паузы продолжил начальник РОВД, шагая на новую ступеньку невидимой лестницы. — Смотри, что получается. Култышев этот город в помойку превратил. Жили же как-то — и на тебе! А сколько таких помоек по стране?! Вся страна помойка. Завтра он в краевую администрацию пролезет или в Думу, а потом до столицы доберется. Того гляди, большим человеком станет с его возможностями. Мало их уже таких… больших? Ты между Култышевым и каким-нибудь, который высоко сидит, не мерено гребет и людей пачками гробит, принципиальную разницу видишь? Они-то сами точно не видят, потому так и спелись, потому и перемешались — хрен различишь! Нам, Андрюша, воровская власть мало крови попортила? Не она разве виновата, что милицейских жен и детей стреляют?..
— Оставь это, — резко перебил Валов. — Не твоего ума дело… Как по писаному заговорил. Тоже в мэры настропалился?
— Нет, в мэры — боже меня упаси! Я, понимаешь, больше по помойкам специалист. И раз уж от вони ихней никуда не денешься, я вот подумал: может, пора хоть одну почистить? Чтоб без всяких там формальностей, а по справедливости, мать честная… как говорится, по заслугам и честь! — Силантьев в упор глянул на Андрея. — Значит, не ты тем двум абрекам шеи поломал?.. Ладно, пускай. Но все равно, отомстить разве не хотелось?.. Молчишь? Знаю, что хотелось. Много чего знаю. Потому что понимаю, как человек устроен. И мне хотелось. За своё. И многим. Но не можем мы, не можем…
Следующая ступенька вдруг отчетливо обозначилась перед Валовым, будто выхваченная случайным лунным бликом из мрака, сгустившегося впереди.
— Слушай, — произнес Андрей ледяным тоном. — Я просто проезжий. Понимаешь? Заглянул, можно сказать, по пути на огонек к старому знакомому. Чтоб дальше веселее было ехать. Всё. Пообщались. Мне пора.
Он встал.
— Не торопись, — остановил его Силантьев. — Спешка нужна при ловле блох. Тут вот еще какое дело, мать честная. — Он порылся в бумагах, отыскал нужную. — Вот. Сегодня утром пришла шифровка из увэдэ. А буквально перед твоим появлением шифровальщик ее закончил обрабатывать и принес мне текст. Интересный текст. Так… — Начальник РОВД взгромоздил на нос очки. — По подозрению в убийстве двух человек разыскивается бывший сотрудник РУБОП Валов Андрей Владимирович… При установлении задержать и водворить в ивээс1. Санкция прокурора на арест имеется. При задержании соблюдать осторожность… ну это понятно, ты парень крутой. Далее. Уведомить инициатора розыска для направления конвоя и этапирования.
Силантьев снял очки и вместе с бумагой отложил их в сторону.
— Ты говоришь — их свои замочили, а прокуратура — вот вам здрасьте! Это как понимать? — Он с деланным недоумением развел руками. Но его лицо тут же стало жестким. — А это понимать так, я думаю, что ты с теми зверьками посчитался — и правильно, кстати, сделал! — хату загнал и поехал от греха, пока не докопались. А они, собаки, копали и докопались все ж таки. Хоть и поздновато.
— Дай посмотреть, — Голос у Валова сел.
— Сам же знаешь, нельзя. Секретно.
— Дай!
— Ну на, — согласился подполковник. — Только не рви и не ешь. Это же без пользы.
Валов поморщился, взял листок, каким-то опустевшим взглядом долго изучал текст, будто силясь проникнуть в смысл написанного, ускользающий от сознания, наконец бросил бумагу на стол:
— Такую расшифровку карандашиком на казенном бланке я тебе и сам с любого потолка нарисую. Неубедительный документ. Шифром я не владею, так что саму телеграмму мне показывать смысла нет. Что в тех цифирках — черт его знает! Помнишь, Василий Григорич, как в опере поют? Не-е ве-ерю-у…
Подполковник возмущенно хмыкнул:
— Да когда б я успел такую липу состряпать и себе на стол положить? Откуда я знал, что ты в наши края рулишь? Ты же как снег на голову! Сам посуди!
— Занятный ответ: "когда б я успел", а не "для чего б я стал"… Ну ладно. Что же ты меня не вяжешь? Боишься, что придушу пару-тройку твоих снулых ментов?
— Никого ты не придушишь, — отмахнулся Силантьев. — Надо было бы, связали неожиданно, ты бы и не пикнул.
— Это как сказать.
— Слушай меня! — Силантьев навалился на стол, опять понизил голос до шепота. — Мне стукачок донес: сегодня в пятнадцать-ноль-ноль Култышев встречается у себя в кабинете с двумя своими главными подручными. Одного себе в замы возвел, другой на комбинате у директора вместо комиссара. Парторг такой воровской, одним словом. Знаешь кто? Культин двоюродный брат. Тот самый. — Силантьев испытующе взглянул в лицо собеседника, ничего на нем не прочел и продолжал: — Культя, отец наш родной, до того оборзел, что у него в приемной только секретарша и один охранник. Но охранник тот в СОБРе не служил, наркоту любит, так что не шибко он опасный… Есть у меня автомат Калашникова. Ни одна собака про него не знает, ни по каким учетам он не значится. Чистый ствол… Без этих троих вся Культина мафия — говно вприпрыжку… Так что, можно считать, мне тебя Бог послал. Как думаешь?.
— Интересный ты мужик, — усмехнулся Валов. — Да не надо меня вязать. Я сам сдамся. Берите, везите к следователю. Ну не при делах я. Помурыжат, разберутся и отпустят.
— Через сколько отпустят? — прищурился Силантьев. — Через год? Дело долго будет тянуться, сам понимаешь. Ты в отказе, тебя голыми руками не возьмешь, но и прокурор не отступит, раз санкцию на арест дал. Значит, что-то есть у него. На тюрьме год — большое время. А у зверьков лапёшки цепкие. Говоришь, они своих кончили, потому что нет человека — нет проблемы? А если, к примеру, тебя кончить, какая-нибудь проблема останется? Тот, кто твоих близких положил, — в земле. Тот, кто его с брательником угрохал, — тоже. Все довольны, все смеются! Ни тебе вендетты никакой, ни уголовных дел. А так, если не ты — опять кого-то начнут трясти и на кичу тащить. А если это все ж таки твоих рук дело… тогда и говорить нечего. Тогда черные с тобой до копейки рассчитаются, у них с этим четко. Хоть так, хоть эдак, получается тот же хрен, только вид сбоку. Или я в чем-то не прав?
Валов долго молчал, перекатывая по скулам желваки. Молчал и Силантьев. Теперь они курили оба, и Андрей больше не кашлял.
Наконец он нарушил тягостную тишину:
— Допустим, ты прав… кое в чем. Но ты соображаешь, товарищ подполковник, о чем ведешь речь? Ты случайно не телевизора излишне насмотрелся? Говорят, плохо влияет.
— Все я соображаю. — Ответ Силантьева прозвучал устало, почти обыденно. — Но я же тебе повторяю: жена у меня и две дочери. Младшей четырнадцать. Просто выхода другого нет. Я ведь не с перепугу, не с дурной головы. Досконально весь расклад понимаю. Я, мать честная, жить хочу. А ты нет?
Валов усмехнулся:
— Трудно сказать. Никто не вечен.
— Да перестань! — озлился вдруг начальник РОВД. — Нечего выпендриваться! Это вы там видаков нагляделись и корчите из себя черт-те кого! Ты что, ничего не понял? Ты меня слушал или дрочил под столом?
Валов пропустил грубость мимо ушей. Помедлив, ответил, странно растягивая слова:
— Предположим, слушал. Слушал и понял. Что-то не в порядке с тобой. Солидный человек, а на азартные игры потянуло. Игра игре рознь. Я, например, в покер еще могу, а в "русскую рулетку" — извини, не мой вкус. Но ты ведь какой мужик! Тебе и не откажешь. Ладно, раз приспичило, давай перекинемся картишками, но только так, без ставок, на интерес.
— Сдавай, — ухмыльнулся Силантьев.
— Кто тасует, тот и сдает.
— Тогда ходи, — слова начальника РОВД прозвучали жестко, как команда.
Валов обгрыз спичку, заостренным концом поковырял в зубах, сплюнул, искоса наблюдая, как наливается кровью лицо собеседника. Наконец швырнул спичку на пол.
— Допустим, явится некто с твоим стволом… Какие дальнейшие перспективы? Прилетит наряд. Погоня, стрельба. Большая куча дров.
— Машины я все разгоню, так что наряд быстро не приедет.
— Надо еще из поселка выбраться.
— Из поселка ты выберешься, — пообещал Силантьев. — Дороги мы конечно перекроем. Может, ты раньше выскочишь. Но, скорее всего, нет. По нашим шоссейкам на твоей таратайке шибко не разгонишься. А у нас уазы. Путей из Горного много, но это или тупики, или сливаются с другими, так что в конце концов дорог остается три. По имеющемуся плану "Перехват" эти три и перекрываем. Это наглухо, уже проверено на деле. Но один пост тебя пропустит. Я об этом позабочусь. У меня тоже свои люди найдутся. Есть такие, что Культю живьем бы в дерьме сварили, да руки у них коротки… не как у некоторых.
— Всё им так и разобъяснишь?
— Это мое дело. Когда закончишь, ствол скинешь и езжай смело. Но зря не телись. Чем шустрее, тем лучше, сам должен понимать.
— А если этот некто возьмет ствол, помашет ручкой и поедет себе… никуда не заворачивая? — осклабился Андрей.
— Это смотря кто поедет, — внушительно произнес Силантьев. — Если ты, например, я телефонограммы дам, что ты через Горный прошел и в какую сторону направляешься. Номер и приметы машины на постах без меня знают, раз уж розыск объявили. Далеко уедешь? Мне еще и мороки меньше. А сам не задержал, потому что шифровку поздно прочитал. Накладка такая вышла. Я шифровку в руки, а ты уже из города — тю-тю! Какие вопросы?!
Они опять долго молчали, окутываясь дымом.
— А ты не боишься, мудрая голова, — совсем тихо произнес Валов, — что твоего киллера в конце концов повяжут и он тебя впалит со всеми потрохами? Или для тебя на тюрьме время короче?
— Боюсь, — посуровев лицом, честно признался Силантьев. — Может и такое случиться. Но, во-первых, тебя еще разыскать и повязать надо, а это не просто будет, ты уж постараешься. Во-вторых, ты ведь и по этому делу в отказ пойдешь. Зачем тебе лишние довески? Для вышки, которую пожизненным заменят? А доказательства хрен кто найдет, мы уж позаботимся. А в третьих, — он помедлил, — ты же этих Культей-мультей кишками ненавидишь. — И закончил почти уверенно: — Нет, мать честная, из-за них не станешь ты меня палить… И не ври, хочешь ты жить! Все хотят.
— Все, не все, но многие. А потому — резонно ли вообще выпускать из города товарища со стволом… после всего? — Валов, до этого шаривший взглядом по углам, глянул на собеседника в упор. — Какие могут быть представлены гарантии? Или на этот счет гарантий нет, а есть особые планы?
Андрею показалось, что по лицу Силантьева пробежала рябь, на мгновение исказившая одутловатые черты, но тут же сгладилась, растворилась в густом табачном дыму. Да, может, и не было ничего, кроме этого дыма.
— Гарантии! С гарантиями дело такое… — Начальник РОВД трудно подыскивал слова. — Тут только одно. Ты меня худо-бедно знаешь. Я не Культя, не беспредельщик какой-нибудь. Если б не зарез такой, разве бы ввязался?! Ты разницу понимаешь? Ты пойми, в том и гарантия, что я битый час с тобой языком молочу. Будь я на особые планы способен, я бы без тебя обошелся. Нашел бы, кому семь бочек арестантов наобещать и в руки ствол сунуть. А потом, как Культя, закопал бы в глухом овраге и концы в воду. Но не такой я. Дочерьми своими клянусь! Что еще?.. А если по твоей логике идти, то, не договорись мы ни до чего, мне тебя не только из города, вообще ниоткуда выпускать нельзя…
— Прямо в кабинете и шлепнешь? — Валов нехорошо рассмеялся.
— Прекращай, мать честная! — Силантьев ударил кулаком по столу.
"Ну вот мы и на последней ступеньке, — подумал Андрей. — Самый верх лестницы… ведущей вниз".
— С гарантиями у тебя, Григорич, полный швах, — сказал он, поднимаясь со стула. — Мутно ты играешь. Ни черта не понять. То ли у тебя покер, то ли крап в рукаве, то ли блеф сплошной… Ладно, поговорили.
Валов заметил, как вздрогнул и напрягся хозяин кабинета, как его рука скользнула под стол, шаря в поисках кнопки тревожного вызова дежурного. И еще он заметил, что верхний выдвижной ящик силантьевского стола давно приоткрыт — ровно на столько, чтобы ладонь могла быстро и без помех нырнуть вовнутрь. И ладонь эта уже там, уже, кажется, нашла искомое и, сомкнув пальцы на рубчатой пластмассе, готова выпрыгнуть наружу.
— Покер у меня, не сомневайся, — внушительно сказал начальник РОВД. — Ни к чему эти штучки.
Валов опять засмеялся, скаля зубы. Оборвал смех, потянулся всем телом, как хищник после сна, спросил:
— Знаешь анекдот про внутренний голос?
— Какой?
— Лезет мужик по тонкой ветке, а внутренний голос ему говорит…
— Я другой знаю. Когда два мужика по той ветке лезут.
— Ладно. Посмотрим.


Выйдя из машины, Валов бросил взгляд на залепленный грязью номер. В который раз за этот бесконечный день скривил губы в усмешке: применение служебных навыков в неслужебных целях. Черт знает, каких целях! Залепливай — не залепливай… Орел — решка, повезет — не повезет. Всё зависит от того, что у Силантьева в рукаве. И это самое гадкое. Самое слабое место, болячка, которая не даст покоя, пока всё не кончится.
Андрей поправил плащ, под которым притаился "калаш" с отстегнутым магазином, надвинул на лицо широкополую шляпу. Шляпу вместе с плащом раздобыл Силантьев. Где, интересно? Шляпа — черная, с прямыми полями и высокой, раздвоенной на манер седалища тульей, разночинно-эсеровская… довольно идиотская, надо сказать! Силантьев предлагал "классическую" спортивную шапочку, но надевать ее Валов наотрез отказался.
Здание администрации встретило Андрея тишиной и безлюдьем. Было слышно, как где-то бьется о стекло и зудит раньше времени ожившая муха. Косой солнечный луч падал из окна в дальнем конце коридора, подсвечивая никогда не оседающую пыль, в сумраке таблички на запертых дверях кабинетов казались слепыми, лишенными надписей. Народ определенно не валил валом к им же избранной власти. А сама власть, если и проявляла активность, то определенно в каких-то совершенно иных местах.
Валов без лишней спешки, но и не теряя времени зря поднялся на второй этаж, свернул по коридору налево, мимо таких же запертых дверей, дошел до холла, напротив которого обозначился единственный признак жизни — приоткрытая дверь, обшитая кожей, с надписью "Приемная".
Силантьев оказался прав: мертвый час, ни машин на парковке, ни людей внутри. Силантьев местные порядки знает, ему можно верить… если можно.
Валов расстегнул плащ, достал из внутреннего кармана рожок и примкнул его к автомату. "Калашников", негромко чавкнув, закусил магазин. Андрей, оставив оружие под плащом, толкнул кожаную дверь.
Приемная как приемная, как и полагается в госучреждении заштатного райцентра. Таких Андрей видел десятки. Две двери, налево и направо, в кабинеты мэра и его зама; боком к окну — секретарский стол с компьютером и факсом; полированные шкафы, трюмо, сейф… Только ни в одной тех других, приемных в кресле под начальственной дверью не сидел, развалясь, стриженный под американского морского пехотинца "бычок" в мятой пиджачной паре, тесноватой для распирающих ее мышц. Лицо у "бычка" было изъедено оспой, а так ничего особенного, сопляк, накачавшийся на самодельных тренажерах и наученный кое-как махать конечностями каким-нибудь спившимся отставным прапором из ВДВ.1
— Вы к кому? — спросила от стола секретарша, немолоденькая, но миловидная, на вид вполне обычная женщина, одетая и накрашенная под городскую. Неужели не знает, у кого секретарит? Знает. И что с того?
При виде странного посетителя бычок восстал из кресла… чуть медленнее, чем ему следовало по должности. Валов рассчитывал на один точный удар. Но удар получился не очень точным — то ли из-за волнения, то ли за давностью тренировок. Бычок, выпучив глаза, схватился руками за сведенное судорогой горло, глотнул воздух, но не обмяк, мускулы под его пиджаком булыжно шевельнулись, и Андрей понял, что придется бить во второй, а может, и в третий раз.
Секретарша длинно завизжала.
Валов, больше не мудря, врезал бычку справа в челюсть. Грубо, но надежно. Стриженая голова, как волейбольный мяч, отскочила от кулака, с глухим стуком ударилась затылком о стену, вяло мотнулась в обратном направлении, и ребром ладони сверху по шее Андрей рубанул уже просто для верности.
Секретарша продолжала визжать, слепо шаря руками по столу. Что искала? Телефон?
Валов в два шага оказался у стола, ткнул костяшками пальцев еле-еле, но на этот раз — куда надо. Оседая на подкосившихся ногах, женщина промахнулась мимо кресла и завалилась в угол.
Выхватывая из-под плаща автомат и передергивая затвор, Андрей резко обернулся на звук открывшейся двери. От стеклянной таблички с золотыми буквами "Глава администрации" отскочил солнечный зайчик.
…А вдруг у него кто-то… не тот? Тетка с прошением?!.
Андрею показалось, что дверь открывается неправдоподобно медленно, будто с трудом преодолевая сопротивление сгустившегося воздуха. Или это напряженные до предела нервы растянули мгновения в часы? Но для раздумий эти часы все равно были слишком коротки.
За дверью, понятно, не тётка. И эта "нетётка" наверняка не с пустыми руками. И вообще, в кабинете, как обещал Силантьев, минимум три человека. Черт! Он же говорил, что телохранитель обычно сидит за столом, напротив секретарши… Не по плану!.. Никаких теток за дверью!.. Тетка на шум и вопли не побежит…
Валов плавно нажал на спусковой крючок. "Калашников" оглушительно рявкнул, харкнув огнем, заходил в руках ходуном, раздирая застоявшийся воздух, перемешивая его с сизым дымом и рассыпая стреляные гильзы. Во внезапно наступившей тишине, они звякнули почти музыкально.
Дверь с обезображенной пробоинами обшивкой качнулась и замерла. Валов шагнул к ней, распахнул рывком. Под ноги ему сползло человеческое тело… Первый! Хоть и не тот.
Приемную от кабинета отделял тамбур. У его противоположного края глаза в глаза с Андреем обнаружился некто в элегантном сером костюме, из-под которого готовой выпорхнуть канарейкой выглядывал пестрый галстук; некто, кого Валов почти сразу узнал, хоть и это был не Культя. Человек за прошедшие годы раздался вширь, оплыл и выглядел пожилым, хоть был моложе Валова лет на десять.
…Он улыбался, когда его отпускали на волю. И Культя тоже улыбался. Осунувшиеся, обросшие щетиной, но улыбающиеся физиономии.
Вспыхнувшее бешенство едва не вырвалось наружу. Скоты! Могли хотя бы уйти, не поднимая голов, обремененных грузом адского греха. Но они дружно щерились от уха до уха, пряча под победными взглядами еще не до конца отступивший страх.
Бешенство затаилось. Оно то полыхало в замкнутом пространстве, то вновь пряталось в тлеющие угли много лет.
Ну так улыбнись и сейчас, если успеешь!..
Андрей зафиксировал взглядом движение руки, нырнувшей под полу элегантного пиджака. Автомат снова зашелся в грохоте. Со звоном рассыпались стеклянные дверцы шкафа у противоположной стены. Человек в сером костюме согнулся, обхватывая руками простреленную грудь, нелепо, боком просеменил несколько шагов в глубь кабинета, скрываясь из поля зрения за дверным косяком. Валов проводил его движением прыгающего ствола и отпустил спусковой крючок. В оглохшей тишине звук падения тела прозвучал едва слышно.
Шагнув через порог, Валов мгновенно охватил взглядом весь кабинет, но никого больше не увидел. Черное офисное кресло с высокой спинкой за начальственным столом пустовало. Но Андрей шестым чувством уловил присутствие третьего и догадался — где он.
Очередь посыпала ковровую дорожку щепками и древесной трухой, смела со столешницы письменный прибор и бумаги.
Где же вы, господин мэр? Отчего не встречаете своих избирателей? Ах да, черт возьми! При чем тут избиратели? Стоит ли напрягаться? Какой-то случайный посетитель, непрошеный и нежданный… Проезжий… просто проезжий.
Андрей вдруг испытал прикосновение странного, тошновато-сладкого кайфа, не как от дури или спиртного — острее, глубже, тяжелей. Ему доводилось стрелять в людей, расчетливо, хладнокровно, с вполне определенной целью: ранить, обездвижить, раз или два — убить. Но это было нечто совершенно иное.
Кайф джинна, вырвавшегося на свободу после тысячелетнего заточения в бутылке!
Култышев не выдержал, на карачках метнулся из своего укрытия между столом и креслом, не соображая куда и зачем. Спрятаться здесь все равно было негде.
Грозный мэр Горного, бегающий по собственному кабинету на четвереньках!.. Увидеть и умереть!
…Встань и улыбнись, Культя, вор, насильник и убийца, просочившийся в этот "люкс" неподобающе, как вонь из нужника!.. Наивный оперишка, не желавший нырять с тобой в одно дерьмо, в котором ты плавал как рыба, не дал пытать тебя, полагая, что этим не искупить ничьего невинного мученичества. И ты восторжествовал! Ты опрокинул целый мир в дерьмо и трупный смрад из ямы на дне оврага. Но ты ошибся, Культя, ох, как ты ошибся. Бог, дьявол, судьба или кто там еще — будь он проклят во веки! — проволок по кругам рукотворного ада оперишку-идеалиста, чтоб в конце пути погасить в нем все цвета жизни и усадить на четырехколесного железного коня призрачной масти; и с этого мгновения, вопреки всему, что он любил и во что верил, ад последовал за ним.
Теперь ад явился к тебе, Культя! Встань и улыбнись! Как тогда, когда ты победителем шагал мимо притихших оперов, которым нечего сказать обезумевшим от горя матерям… как ты улыбался после, оставляя позади новые могилы, которые за тебя зарывали другие… как скалился с трибун и телеэкранов своим безумным избирателям.
Ощерь в ухмылке гнилье своей пасти, как тот, промахнувшийся с пяти метров.
Но рано или поздно земля извергает мертвых своих.
Встань и улыбнись. Ты успеешь.
В самое последнее мгновение где-то в неизмеримой дали и непроглядной тьме едва слышно пискнул разрывающий сердце знакомый голос:
— Андрюша-а!!.
Но Валов, сжав зубы, отрешенно подумал, что бесплотные голоса слышат только нарки и шизофреники…
Культя умер, скорчившись от боли и ужаса под взглядом черного пустого зрачка, насылающего гибель. Уже в агонии перекатился на спину, выгнувшись, как в падучей, царапнул скрюченными пальцами простреленный бок. Из-под изорванного пулями тела поползла по ковру бордовая лужа, тут же впитываясь в ворс.
Валов перещелкнул планку предохранителя на стрельбу одиночными… От контрольного выстрела дернулся только первый, тот, которого Андрей положил сквозь дверь.
"Черт! — подумал Валов, возвращаясь в приемную. — Как просто. До идиотизма. Какие они стали беспечные… Власть!"
Он перевел взгляд с неподвижно свернувшейся в углу секретарши, расплющившей собою пластмассовую корзину для мусора, на такого же неподвижного бычка возле опрокинутого кресла. Что они запомнят? Глухой плащ, широкие поля нелепой шляпы, скрывающие лицо… "Как у Раскольникова", — не к месту мелькнуло у Андрея в голове, и он усмехнулся. Какие к черту раскольниковы?!. Писатели! Контора пишет… Опять глянул на лежащих. Не кончать же в самом-то деле!
Не отнимая рожка, он сунул автомат под полу, огляделся еще раз, будто опасаясь упустить что-то важное, прислушался. Тишина. Быть может, за ее непроницаемой стеной накручивают диски или, промахиваясь, тычут дрожащими пальцами в кнопки телефонных наборников? Но — тишина.
Валов распахнул дверь приемной и шагнул в коридор.
По дороге до автостоянки ему так никто и не встретился.


Притормаживать приходилось слишком часто, улицы в Горном — сплошные ухабы, но чересчур гнать и не стоило. Несущаяся на бешеной скорости машина никак не вписывалась в сонное оцепенение райцентра. В блеске яркого апрельского солнца, временами ныряющего в набежавшие облака, оцепенение это ощущалось особенно отчетливо. Пустые улицы, подслеповатые витрины "шопов", умудрившихся прорасти даже в этой глуши. Городок будто затаился, будто спрятал голову под крыло, чтобы не видеть… не участвовать. Только тяжелые голубовато-серые сопки, обступившие Горный со всех сторон, словно склонили вершины, всматриваясь в слабое человеческое копошение, в одинокого железного муравья, рывками пересекающего открытое пространство, чтобы поскорее юркнуть в непролазные заросли.
"Указал же, сволочь, дорожку, — подумал Андрей про Силантьева, вглядываясь в открывшуюся с пригорка бескрайность таежного массива. — В самую чащу. Как нарочно".
Но он старался гнать от себя любые мысли — о том, что осталось за спиной, о том, что ждет впереди. Впереди клубился зловещий туман, через который ехать и ехать…
Полотно дороги пред капотом ни с того ни с сего вдруг вновь начало заворачиваться бумажным листом, но теперь лист этот показался Валову обугленным до черноты, на нем ничего нельзя было рассмотреть, и Андрей легко отогнал наваждение.
На очередной выбоине под сиденьем брякнул "калашников". Андрей, вопреки совету, не избавился от ствола. Сперва сказал себе, что бросать нужно в укромном месте, а потом будто забыл про него.
Еще пересекая поселок, Валов на ходу сменил пустой рожок на запасной, маслянисто желтеющий с торца остроконечным патроном, хоть и не собирался снова в кого-то стрелять. Если снова, то… понятно где и в кого. Не верил, что так может обернуться? А случись — сумел бы?.. А что бы оставалось?
Дорога нырнула в по-весеннему прозрачный подлесок, поддерживающий на своих безлистых ветвях холодный воздушный хрусталь, чуть замутненный невесть откуда взявшейся дымкой. На трассе колдобин встречалось значительно меньше, машина пошла ровнее, набирая скорость, и подлесок опушки в считанные минуты сменился настоящей тайгой, с обеих сторон подступившей к обочинам. Хрусталь весеннего дня раскрошился, превращаясь в серую мглу, застрявшую в переплетении стволов и голых ветвей.
Эта лесная дорога, если верить Силантьеву, попетляв по распадкам, должна вывести на большую трассу. Начальник РОВД прав: машина инициаторам розыска, без сомнения, известна и указана в ориентировках, отправленных на посты ГИБДД. Машину придется оставить. Ничего, водители лесовозов и дальнобойщики — народ не жлобский. Подкинут попутно до ближайшего полустанка… Сначала лучше на товарняках и на пригородных, в которых вечно толпа, а дальше, за пределами края, просто купить билет и ехать как все нормальные люди. Для страховки — с пересадками. Чем дальше, тем безопасней. Хорошо, что есть какие-то деньги. И место, куда ехать. Хорошо иметь надежных друзей в ближнем зарубежье, из которого рукой подать и до дальнего. Конечно, всё сложно и зыбко, особенно по части "дальнего". С документами друзья помогут, а вот с деньгами… Там эти деньги — не деньги.
"А что, — вдруг подумал Валов в приступе неуместно нахлынувшего веселья, злого, жгучего, на грани истерики. — Прежде чем рвать когти, найти дельных заказчиков, не таких, как Силантьев, и упокоить за хорошую цену еще пару-тройку сволочей. Пусть и по указке другой сволочи. Какая разница, в конце концов?! Вот тебе и бабки на отъезд".
Недавно метавшийся по приемной мэра джинн хихикнул на заднем сиденье.
Но нервный приступ быстро миновал, и у Андрея болезненно сжалось сердце. …Могилы уже не навестишь. Не придешь, чтоб постоять, прислушаться к самому себе и к тишине, которой все меньше остается в этом мире. А что в нем вообще остается? Что, кроме тех могил, осталось такого, чего не хотелось бы потерять? Культи; силантьевы; губернаторы, ботающие по фене; дорога, уводящая в никуда? Сорок — не возраст. Можно начать сначала — через "не хочу и не могу". Через всё, что осталось позади.
Дорога выбежала на невысокую насыпь, с обеих сторон подпертую марями вперемежку с чахлыми рощами и зарослями кустарника, заизвивалась, словно потревоженный уж, стремящийся к воде. Вода и в самом деле была недалеко. Километрах в трех впереди предполагался мост через горную речку, а за ним почти сразу трасса.
Плавно вписавшись в очередной поворот, Валов вдруг сбросил газ и начал тормозить. Машина еще катилась по инерции, но ход ее все замедлялся, пока колеса не прошуршали по гравию обочины. Сквозь редколесье на очередной дорожной излучине виднелся милицейский пост. Силантьев об этом предупреждал. Будет пост — а как же? — но ехать через него надо спокойно… Можно и поехать, швырнув автомат в бурую болотную воду, отсвечивающую под насыпью. Можно неторопливо подрулить к посту и так же, без лишней спешки, миновать его, потому что там знают, кого останавливать не надо.
Только почему там три воронка-уаза и автофургон, которые перегородили дорогу?
Валов не мог рассмотреть, есть проезд между машинами или заслон стоит плотно. Мешали заросли, далековато, и позиция для наблюдения не слишком удобная — сбоку. Но то, что насыпь в том месте особенно высока и крута, было видно отчетливо. По обочине не прорвешься, а для тарана эта "мыльница" не годится. И на своих двоих в лес не мотанешь, потому что нет рядом леса.
Всё верно! По плану же стоят, а план составляли не дураки. Оптимальное место для перехвата.
…Силантьев? А, Силантьев?! Что за игры ты затеял? Поставил полноценный пост, чтоб потом не заподозрили тебя ни в чем, не сказали: как же так — оголил самое вероятное направление? Но откуда у тебя столько верных людей, а, Силантьев? Аж на четыре экипажа! Столько верных людей теперь не бывает ни у кого. Их теперь, может статься, вообще не бывает.
…Очень удобно закончить рапорт в УВД так: подозреваемый при задержании оказал вооруженное сопротивление и убит в результате перестрелки; применение оружия прокуратурой признано правомерным. Ты понадеялся, что я не сброшу ствол, да, Силантьев? А если бы сбросил? Если бы влип твоим парням в лапы, как малолетка-угонщик, как кур в ощип? А хоть бы и так! Повод все равно найдется… если там верные люди. Попытка к бегству, например.
Валов опустил боковое стекло, глубоко втянул прохладный, сырой воздух. Хотелось курить, но нет же сигарет, потому что давно бросил. Над марями порхал ветерок, колыхал голые ветки чахлых берез, и они, соприкасаясь друг с другом, костяно поскрипывали и постукивали.
…Черт! Что за бредни? Их там действительно слишком много. Случись заварушка, шило в таком мешке не утаишь. Если б Силантьев заботился о том, как поизящнее закончить рапорт, он бы не отправил целую банду. Наоборот, пару-тройку, но действительно своих… Они ведь наверняка понятия не имеют, кого ловят. Ни примет стрелка, навестившего мэрию, ни номеров его машины. Про беглого "собровца" им тоже ничего не известно, потому что шифровку Силантьев прочесть и довести до личного состава "не успел". Такое вот досадное совпадение. …Ты неглупый мужик, Силантьев! Изящное решение… Никакие они не "свои", просто стадо баранов, которое не в курсе, а старшой, который, наверное, все-таки в курсе и "свой", проверит документы, осмотрит автомобиль и — счастливого пути. Должен, конечно, в любом случае задержать до выяснения. Но не задержит. Не найдет оснований. И что ему за это? Да ничего. В первый раз, что ли? Да и шеф позаботится.
…"Ежа"1 перед заслоном не видно. Но он может оказаться по другую сторону. Или просто полеживает себе на обочине в свернутом виде. Раскинуть-то — пара секунд.
…Номер его обязательно заставят протереть. Просто какой-нибудь болван по причине служебного рвения и приверженности к порядку. А другой, такой же, этот номер непременно запомнит, даже если гипотетический "старшой", записывая, перепутает все цифры. И чуть позже, когда в Горный нагрянет туча следователей и комиссий, дерьмо всплывет и колесо завертится!.. Вполне вероятно отбрехаться, что беглый "собровец" проехал раньше, чем до руководства РОВД дошел текст шифровки. Но когда выяснится, что визит разыскиваемого в райцентр совпал с побоищем в администрации и завершился так подозрительно удачно, как ни крути, а кое-кому в Горненском райотделе придется туго. Может этого не понимать Силантьев, бывший комсомольский функционер, выбившийся в начальники милиции района? Вряд ли. Потому и выбился. И какой же отсюда вывод?
Андрей, скрипнув зубами, вгляделся в пост.
…Проезд там все-таки, кажется, остался, кажется, не впритык стоят. Должен остаться — вдруг кто-то здешний поедет, кто уж точно не при делах. Или, наоборот, в поселок. Каждый раз разблокировать и по новой перекрывать? Так не делается.
…А что, анискины эти костьми под колеса не лягут. Сейчас никто костьми ложиться не торопится. А уж эти!.. Дать пару-тройку очередей по скатам, чтоб погони не было, — залягут вглухую. Ну постреляют вслед, это не страшно. Главное — прорваться на трассу. Но потом… Потом трасса — не спасение. А где оно спасение — потом?!.
Андрей высунулся в окно и посмотрел на небо, будто ища там ответ на свои безнадежные вопросы. Солнце все так же то ослепительно сияло, то, резвясь, окуналось в мохнатые серовато-белые облачка, ветерок окреп и теперь носился над болотистым простором, как ошалевшая от нагрянувшей весны гигантская птица. Валов заметил, что кое-где уже едва заметно проклюнулась зелень, на которую он раньше не обращал внимания. Земля оживала после зимнего замора, дышала дрожащим маревом, перешептывалась с тайгой и неспокойным небосводом, словно сговариваясь о чем-то в предвкушении долгого и сладкого летнего томления.
…Эх, Культя, Культя! Ты так и умер, не улыбнувшись, искореженный ужасом, думая, что всадник бледный прискакал за тобой… Или так подумал вовсе не ты?
Нет, Культя. Тот всадник скачет и скачет себе над миром, не опуская черных глазниц, чтобы хоть мимоходом взглянуть, кого попирают копыта его коня. Прощай, Культя… Или — до скорой встречи? Случись так, ты не порадуешься ей. Порадуются другие. Со скорбью, но обязательно порадуются.
"Неподходящее время, — подумал Андрей. — А когда оно бывает, подходящее… для этого? А тут ведь как ни поверни…"
Он застегнул страховочный ремень, который до той поры болтался над дверцей, внимательно оглядел салон — нет ли чего лишнего, способного обнаружиться неожиданно, помешать?
…Впрочем, есть способ решить все проблемы разом. Абсолютно все. На этот счет они с Силантьевым совсем недавно достигли полного единодушия.  Нужно только очистить мозг от всякого мусора, собрать в кулак волю и не засматриваться на таежную синь и удивительное сияние, льющееся с небес.
Собрать себя Андрею предстояло так или иначе, несмотря на то что сама мысль о каком-то напряжении души и тела внушала ему сейчас почти физическое отвращение.
Ветер ворвался в кабину, мазнул прохладным крылом по разгоряченному лицу. Валов потянулся, разминая суставы, глубоко вздохнул, чтобы на секунду расслабиться перед тем, как тело превратится в сгусток напряженных мышц и нервов; запустил руку под сиденье, сцепил пальцы на отполированном сотнями прикосновений автоматном цевье и широко улыбнулся…


Рецензии