Воробушек

ВОРОБУШЕК

- Всё, пойдём. Хватит сидеть, - сказал мой муж, и мы стали выбираться из машины.
Руки похолодели и заметно тряслись. Сердце прыгало, как мячик на резиночке – вверх, вниз, вверх, вниз. Захлопнув дверцу, я не заметила, что прищемила длинную юбку. Муж – человек, которого практически невозможно вывести из себя, - раздражённо цыкнул и разблокировал двери, дабы я освободила этот злополучный кусок материи.
 Я, в принципе, по натуре страшнейший паникёр. Не знаю, как это выглядит со стороны, но я чувствую, что вид мой напоминает движение каких-то хаотично бегающих частиц, которые сталкиваются между собой и разлетаются в разные стороны. В более или менее стрессовых ситуациях я начинаю всё ронять, спотыкаться, заикаться, громко и быстро говорить; глаза бегают, зрачки расширяются, в горле встаёт ком, а дыхание сильно учащается. Такое со мной со школы.
Вот и сейчас я со мной было то же самое.

У входа стояла женщина в халате. Это, видимо, и была Ирина Валентиновна.
- Доброе утро, мы Мясковские. Мы вчера разговаривали с Ириной Валентиновной…
- Да, это я. Проходите, ребята. Вы, кажется, Сергей?
- Сергей. А это супруга – Яна.
- Молодцы, ребяточки, что приехали. Молодцы… Вы сейчас идите направо, там возьмите халатики. И – прямо по коридору. Прямо по коридорчику…

Ирина Валентиновна казалась женщиной сердобольной и мягкой. Она говорила тихо и очень ладно, будто какая добрая бабушка из старой сказки.

Надев халаты, мы пошли за нашей проводницей по длинному коридору. «Как  в больнице,  -  подумала я,  - такие же голубые облупленные стены, такие же кисейные занавески, такой же старый линолеум». Я, честно говоря, представляла это здание гораздо хуже. Здесь же были видны следы труда уборщиц.
- У нас тут чистенько, - заметила, словно прочитав мои мысли, Ирина Валентиновна, - полы всегда намыты, занавесочки прокипячены, за цветами мы ухаживаем…
Муж шёл молча. Большими шагами. Я семенила. Состояние тревоги не то что не прошло – более того, с каждым шагом, с каждым приближением к белой двери ухудшалось: вот уже известный мне звон в ушах, тошнота накатила… Раньше я  говорила Серёже о моих симптомах, но вскоре, не заметив никакой реакции, перестала. Не очень-то приятно в такие моменты слышать сухое «соберись» или «возьми себя в руки».
 
Вообще мой муж – он хороший. Он надёжный, ответственный. Он очень меня любит и загрызёт любого моего обидчика. Просто он немного грубоват, «шероховат» и скрытен. Он интроверт по натуре.

Заветная белая дверь открылась, и мы оказались в большой гостиной. Повсюду стояли колясочки, детские стульчики, большие горшки с цветами. Посередине комнаты лежал старый большой пушистый ковёр с медведиками. На полках, на полу – везде – игрушки, игрушки, игрушки… Причём старенькие, ещё советских времён (я в такие в детстве играла). Большие плюшевые коты, медведи, резиновые слоники, жирафы, пёсики, облупленные пирамидки, кубики, старые куклы. А в углу комнаты, прямо на полу, сидел огромных размеров голубой бегемот с бабочкой на шее. Новый, пушистый. Видать, кто-то подарил его недавно.

- А где же они? – спросила я нашу Ирину Валентиновну.
- Вы сядьте пока, сядьте. Сейчас мы кушаем. В столовой. Скоро нянечки принесут наших зайчиков. Ирина Валентиновна постоянно называла своих подопечных какими-нибудь ласковыми названиями – зайчики, птенчики, котики…

Мы сели в кресла, стоявшие друг напротив друга. Муж сел глубоко, а я – на самый краешек. Я вообще натянулась, как пружина, от волнения. Я достала зеркальце и стала разглядывать своё лицо. Хотелось всё-таки взаимной симпатии…

Действительно, вскоре дверь в гостиную открылась, и нянечки стали вносить малышей и рассаживать их по стульчикам и коляскам.  Совсем малюток не было. Наверное, их кормят где-нибудь отдельно. Мы с мужем машинально переглянулись – это была первая минута единения за всё это время.
Ирина Валентиновна жестом подозвала нас.
- Ну, давайте знакомиться, давайте знакомиться,  - приветливо сказала женщина. – Мы покушали и готовы на вас посмотреть. Да, Ванечка?
Щекастый малыш даже не смотрел на воспитательницу – его больше увлекали волосы нянечки.
- Сергей, Яна, в нашем доме малютки детки до трёх лет. После трёх их переводят в обычный детский дом. Самые маленькие у нас в другой комнате. Тут – те, кому уже есть полгода. Вот это – Ванечка. Ему  семь месяцев. Его к нам привезли  прямо из роддома. Отказной. Это – Машенька. Ей девять. Её мать сама привезла. До двух месяцев у себя держала, выкормила – и сдала. Это – Серёжа. Ваш тёзка. Ему годик…

Я разглядывала малышей с каким-то непонятным чувством – щемящей  жалости и невероятного тепла. Они показались мне вовсе не такими, какими я видела их у подруг или в рекламе Памперсов и детского питания. Те были пузатенькие, щекастенькие, розовые, цветущие, с толстенькими пальчиками и весёлыми глазёнками.
- Можно их подержать? – внезапно для меня спросил мой «чёрствый» муж.
- Конечно. Осторожно. Вот так, вот так… (я заметила, что главная воспитательница постоянно повторяет свои фразы по два раза).
Серёжа взял на руки маленькую синеглазую девочку с русыми пушистиками на головке.
- Это Верочка. Ей полгодика. Отказная, -  констатировала Ирина Валентиновна. – Все дела, медицинские карты, истории на детей вы можете посмотреть у меня в кабинете. Я вчера с вечера подготовила вам все карты на детишек с полугода до годика. Вы же такого возраста хотели, да?
- Да, - ответил Сергей чётко, не сводя глаз с девочки. – Мы бы взяли ребёнка до года. Но постарше грудного. Мы так решили.

Впервые я видела своего мужа таким… растерянным, что ли… Взгляд у него стал мягким, но он нарочито пытался придать себе серьёзности и загнать свои эмоции в коробку.

Я взяла у нянечки кареглазого семимесячного Илюшу с серьёзным видом. Он засопротивлялся и сморщился. Захныкал.
- Вы смотрите,  - заметила Ирина взволнованно, - вы должны малышу тоже понравиться. Коли почувствуете, что ВАШ, вот тогда… Надо же, чтобы подходил по характеру… Вы походите какое-то время к нам, присмотритесь…

Я расстроилась, предположив, что пришлась не по душе маленькому Илюше.

Мы около трёх часов смотрели маленьких. Были Женечки, Васеньки, Кириллы, Маратики, Леночки, Сашеньки и Кариночки… Были даже два «международных» малыша – китайский карапуз Ли и губастенький мулатик Ваня (Ваня!). «Вот она – дружба народов, - подумала я,  - додружились… Бедные, бедные дети».  Ирина Валентиновна подтвердила мои опасения по поводу практически нулевой возможности пристроить этих ребятишек, не похожих на других.

Странно. На Западе люди намеренно берут детей-инвалидов, детишек с нарушением развития… Часто из приютов хотят забрать в семью ребёночка именно другой национальности, расы… Но – что говорить – у нас общество кардинально отличается менталитетом от Западного… Не дошли мы пока до цивилизации… Всё сидим в каких-то рамках, стереотипах  и страхах. Стыдимся «чужих» детей. Находим причины, почему НЕ НАДО брать: генетика, финансовые проблемы… А ведь желанный ребёнок – это огромный стимул.

Эти несколько часов пронеслись, как несколько минут.
- Пойдёмте пока ко мне, - предложила Ирина Валентиновна, - у наших зайчиков очень строгий режим дня.

Мы с Сергеем долго изучали личные дела. Муж подавал мне знаки, если что-то казалось ему подозрительным и неподходящим. Я рассматривала фотографии сироток на стене кабинета.
Ирина Валентиновна заметила это и тихо сказала:
- Тут я вешаю фотокарточки тех, кого  долго никто не забирает. Ведь чем старше ребёнок, тем меньше шансов у него обрести семью… А осчастливленные детки – так их фотографии пускай будут в их новых семьях. За них уже есть, кому поболеть и порадоваться…

В дом малютки № 24 мы с мужем ходили около двух месяцев. Серёжа привозил туда каждый раз коробки с детским питанием, подгузники, пелёнки и игрушки. Ирина Валентиновна радовалась, как ребёнок.
- Господи, золотые вы мои! Как же вы нам помогаете! Я не знаю, чем вас и отблагодарить. Ну, ничего, ничего, Боженька всё видит – воздастся вам ваша благодетель…

За это время мы пересмотрели всех, кто был там. Я каждый раз влюблялась в нового малыша и со слезами уходила из дома малютки. Серёжа же исправно знакомился со всеми, кого нам предлагали, но сердце его, кажется, покорила маленькая Верочка – тот синеглазый котёночек с пушистыми волосиками и мягкими, тёплыми ручками.
Верочка мне тоже очень нравилась – да и как могут не нравится эти маленькие, беззащитные птенчики?..

В один из наших приездов (ещё тогда, в самом начале) мы заприметили одного мальчика – Юрика. Он, как это жестоко ни звучит, не подходил под наши параметры: мальчику уже было три года (скоро его должны были перевести в обычный детский дом), к тому же у него были серьёзные проблемы со зрением – в свои невеликие годы он носил большие очки с толстыми стёклами в широкой розовой пластмассовой оправе.
Он был худеньким, бледным, но очень обаятельным и безумно трогательным малышом. Почему-то когда я в первый раз взглянула на него, я подумала про себя: «Воробушек какой…»  Юрик казался очень мягким, беззащитным и ранимым ребёнком. Он мало разговаривал, на вопросы отвечал односложно и уклонялся от общения. Но когда мы приходили,  Юрик всегда выходил нас встречать и подолгу смотрел нам вслед, когда мы уезжали. Ирина Валентиновна сказала, что этот мальчик отказной, что у него генетическая близорукость и астигматизм. Она любила этого мальчонку в очках на пол-лица. Он тоже был сильно привязан к воспитательнице.

Но я всё чаще думала о мальчике Никите. Он напоминал мне моего любимого папу в детстве. Никита оказался очень смышлёным, общительным и жизнерадостным мальчишкой. Его заливистый смех не мог оставить равнодушным никого… Ему был уже годик, и он был по-мальчишески упрям и даже самостоятелен. Он был из тех, кто падает и поднимается, но идёт к заветной цели.
Вскоре Никитка растопил сердце моего мужа: он настойчиво, долго,  усердно и упорно завоёвывал его внимание, демонстрируя все свои детские умения и грамотно показывая свои положительные стороны. Маленький человечек – а уже такой… взрослый, что ли…

Сергей метался между миленькой дочкой Верочкой – папиной отрадой и сыном Никиткой – мечтой всех отцов. Я хотела больше хотела сынишку.

Оформлять документы – очень муторное дело. Возможно, отчасти и поэтому в нашей стране так мал процент усыновляющих родителей. Полжизни положишь, пока все бумаги на ребёнка будут готовы. Нас, конечно, предупреждали, что так будет, но я всё же ждала лучшего…

Мы, наконец, решились. Мы берём смышленого Никитку. Он хоть и драчливый, и немного капризный, но это ничего – воспитаем. Не бывает идеальных детей.

Мы начали собирать документы… Вся эта бумажная возня и постоянные разъезды по инстанциям так выматывали, что мы, приходя домой, падали на кровать и в секунду засыпали.

Но вот что меня тревожило. У меня почему-то вместо состояния эйфории и безмерного счастья бесплодной матери, обретающей ребёнка, родилось состояние угнетения и невероятного душевного упадка…

Когда мы заявили о нашем выборе Ирине Валентиновне, она похвалила нас, обняла и сказала, что поможет оформить всё как можно скорее. Оказывается, это займёт несколько месяцев. Что же тогда обычное усыновление, если это – «ускоренное»?!..

Эти несколько месяцев длились целую вечность. Мы приходили в приют почти каждый день. Однажды нам даже разрешили забрать Никитку на выходные к себе. Серёжа свыкался с ролью отца. Я давно была готова стать матерью. Мой материнский инстинкт уже несколько лет не давал покоя, и я выливала всю свою накопившуюся потребность в заботе и уходе за кем-то на мужа, родителей, близких. Иногда мне самой казалось, что её слишком много и она обременительна для родных – надо заметить, зачастую я действительно перегибала палку…

В последний месяц я вдруг остро почувствовала, что Никитка как-то далёк от нас… Меня напугала эта мысль. Вот, значит, какая я «избирательная» мать – подумала я про себя с отвращением, пытаясь отогнать мерзкие мысли прочь. Никитка был симпатичным, «востребованным» мальчишкой. Он знал уже, как себя вести, чтобы понравиться. Понимал, как надавить и на что нажать, чтобы получить желаемое. Это был весёлый и хитрый малышок.

Дни сменялись то тянулись  вечность, то сменялись так быстро, будто ты стоишь у отрывного календаря и безжалостно – один за другим – отрываешь листки, комкаешь и выкидываешь в мусорное ведро.

Вскоре мы узнали, что на нашего будущего сына положила глаз ещё одна бездетная пара. Сначала мы не придали этому особого значения – видимо, сыграло какое-то первобытное, дикое чувство «я нашёл первым».
Ирина Валентиновна уверила, что будет на нашей стороне до конца и постарается подобрать нашим так называемым «соперникам» другого ребёночка.

Но, откровенно говоря, в душе я даже была рада, что Никитку может кто-то забрать, кроме нас. Это меня немного успокаивало, и совесть с ответственностью были уже не так воспалены, как прежде.
Дело в том, что уже несколько недель после принятия решения из головы у меня не выходил тот трогательный Юрик в больших очках. Я поначалу думала, что жалость – это единственное, что я чувствую к этому маленькому, взъерошенному, несчастному воробушку. Но глубоко в сознании я таила надежду забрать именно его. Не знаю почему. Я прекрасно понимала, что мой прагматичный супруг никогда не согласиться взять такого «проблемного» ребёнка, и от этого мне становилось больно и обидно.

Чувствовала я какую-то связь с этим милым отказным мальчиком. Он всегда играл один и делал вид, что не замечает нас. Но я-то видела, что Юрка пристально всматривается в то, с кем мы общаемся. Он близоруко щурился и так нелепо, по-детски поправлял свои громоздкие для его мордашки очки – махонькой ладошкой… На Юре всегда были одни и те же коричневые шортики и сандалики – видимо, доставшиеся в качестве благотворительности этому приюту.

В один прекрасный, точнее, ужасный, день нам позвонила Ирина Валентиновна. Голос её был тревожный. Она сказала, что та самая пара не намерена останавливаться и «сходить с дистанции». Они желают принять в свою семью именно Никитку. Сергей долго разговаривал с ней по телефону, а потом весь вечер ходил угрюмый и нахмуренный. Рано утром мы, разумеется, поехали в приют.

Мы пытались наладить контакт с этой упрямой парой, но они стояли на своём. Ирина Валентиновна была в полной растерянности. Сергей курил каждые четверть часа…

Ближе к обеду супруги уехали, Сергей стал звонить своим знакомым адвокатам, а я пошла в гостиную. Повозившись с остальными детьми, я направилась к Юре. Волосики у него были взъерошены, как у птенчика после купания в лужице. И тут он неожиданно сам – впервые – решительно пошёл мне на встречу. Малыш уставился на меня через стёла очков и молчал. Я присела на корточки. Тут щёчки у маленького покраснели и он выпалил:
- Возьмёшь меня?
Я потеряла дар речи и через мгновение разрыдалась. Я плакала, прижимая к себе этого беззащитного хрупкого ёжика и гладя его по головке.
Вдруг меня кто-то обнял сзади. Я предполагала, что это Серёжа. Мне было всё равно, что он подумает. Я была не в состоянии что-либо объяснять. Муж взял мальчика на руки и сказал мне присесть на кресло. Я достала бумажные платочки. Говорить ничего не хотелось. Я понимала, что упрашивать моего мужа бессмысленно и абсолютно бесполезно. Я тупо уставилась в пол, разрывая влажную салфетку на маленькие клочочки. И тут, неожиданно для меня, Сергей сказал:
- Давай возьмём этого мальчика.
Я подняла глаза на мужа, не веря своим ушам.
Видно было, что Сергей очень волновался. Он продолжал:
- Он мне очень понравился с самого начала. Но я понимал, что с ним будет трудно… К тому же, мы оба сошлись на Никите… Ты…
Слёзы сдавили мне горло. Я молча встала и обняла мужа вместе с Юркой. Я плакала, Серёжа что-то шептал мне на ухо, а Юрка уже как-то по-свойски теребил мои волосы…

* * *

Прошло почти полгода, как Никитку забрали те люди, которые так упорно боролись за него. Верочка осталась в приюте. А в ноябре я родила сына.

Однажды днём я незаметно открыла дверь и вошла в комнату, где мирно посапывал мой двухмесячный малыш. Юрик, спрятав ручки за спину, тихонечко смотрел на Мишеньку через прутики детской кроватки…