В краях не ласковых

 



                Посвящается Масалову Анатолию   
                Лаврентьевичу, который был
                отличным капитаном и просто
                хорошим человеком.    
               

В краях неласковых
Бухта Нагаева, конец тридцатых, конец осени, слякотно, грязно и очень холодно. Пароход «Индигирка» стоит под выгрузкой в магаданском порту, в столице колымского края, давно ставшего печально знаменитым. Не менее знаменитый ГУЛАГ трудится в этих краях «не покладая рук», добывает для Родины стратегический металл – золото. Всю навигацию, с начала апреля и заканчивая декабрем, пароходы везут сюда все необходимое, начиная с гвоздя и заканчивая дешевой рабочей силой. Дешевой до безумия, ведь человеческого материала в стране много, этих невольников, врагов народа, которых в будущем назовут жертвами репрессий. Моряки не любят этот порт, он внушает страх огромной грязно–серой массой заключенных, легкой возможностью влиться в их ряды, навсегда остаться в этом Богом проклятом ледяном краю. Холода наступили рано,  бухту вот–вот скует ледяной панцирь, выгрузка идет не останавливаясь ни на минуту,  днем, ни ночью, чтобы пароход не оказался в ледовом плену. Не радует быстрота выгрузки только капитана, с последним выгруженным стропом решится, кто из экипажа станет подданным его величества ГУЛАГа. Три дня назад арестован второй помощник, а на борту трудятся местные чекисты,  вряд ли они ограничатся одним штурманом. В привезенном грузе обнаружена недостача в партии материи, идущей на премирование золотодобытчиков. За этот ситец и крепдешин, уворованный неизвестно кем, пострадает экипаж и уже пострадал второй помощник, отвечающий за груз. Еще трое матросов ждут своей участи, они были тальманами, считали ящики при погрузке, и их подписи стоят на грузовых документах. Они пока на борту, но в любой момент могут пополнить ряды узников, согласись капитан с выводами чекистов. Деревянные ящики, в которых был груз, не имели следов вскрытия, контрольные ленты целы. Это говорит о том, что хищение произошло вдали от парохода, скорее всего, там, где формировался груз, уж больно все сделано профессионально, в смысле упаковки тары. Если разбираться глубоко и по-настоящему, то следствие затянется на неопределенно долго, а чекистам нужен результат сегодня, сейчас, и доводы капитана разобраться во всем объективно на них не действуют. Найти преступников сегодня и как можно скорее доложить туда «наверх» - их главнейшая цель. Ведь это сулит благодарности и поощрения сегодня, а не когда-то, в необозримом будущем. Может, заметят и переведут в края более ласковые, подальше от этих ледяных объятий Арктики. Дело-то пустяковое, но все уперлось в капитана, который не хочет согласиться с выводами следствия и начать сотрудничать. И зря он дергается, пытается что-то доказать – это простое незнание ситуации, когда система перемалывает миллионы, и что для нее какой то лишний десяток людского материала. Правда, себя они этим самым материалом не считают, это смешно, ведь они самые главные шестеренки системы, ее фундамент. Бывают, конечно, сбои, и свои летят в ненасытную пасть ГУЛАГа, но это слабые и добренькие к врагам народа и прочей контре. А в этом деле все абсолютно ясно и понятно, но, видите ли, капитан не может подписать нужные бумаги, ему, видите ли, кажется, что его люди невиновны. Считай, не считай, а подписать придется, а не то сам сменишь удобную и комфортную каюту на холодный угол в бараке.
Капитан все знает и понимает, все до жути просто, всего-то надо согласиться с выводами чекистов, документально. И пароход под его командованием уйдет из этого проклятого места, но к арестованному штурману добавятся трое матросов. И еще одно знает капитан: не сможет он подписать нужные бумаги, не сможет подписать приговор невиновным людям. Подпиши -и сможешь ли жить с таким грузом на душе, не будет ли это приговором самому себе, ведь от себя не уйдешь? А эти знают, на что давить, красочно описывая, что будет с ним и с его семьей, попробуй он отказаться. И все эти дни и ночи в его мыслях и снах жена, сын и дочурка, его двухлетняя любимица. Как он хорошо помнит ее маленькое худенькое тельце, теплым комочком устроившееся у него на руках, прижавшееся к груди и что-то лепечущее ему на ухо. Он бесконечно бродит с ней на руках из комнаты в комнату, пока ребенок не засыпает, положив голову отцу на плечо. Отец ощущает ее легкое дыхание у себя на шее и боится положить ребенка в кроватку, боясь потревожить и разбудить. Как это было давно и кажется сладкой фантазией на фоне сегодняшней колымской действительности. Он помнит запах ее волос и это последней каплей переполняет душу, комок в горле и слезы подступают к глазам. Капитан быстро выходит на палубу, якобы проверить, как продвигается выгрузка, где ледяной ветер мгновенно выбивает позорную жалость к себе, а слезы на глазах – это тоже его работа. Через пару минут он снова в этой реальной жестокой действительности. Ветер выбивает слезы, и под это можно проплакаться по-настоящему, хотя кроме пары слезинок в углах глаз вряд ли больше появится. И все равно после этого станет намного легче, и капитан больше утвердится в вере, что нельзя марать себя подлостью и предательством.
Сегодня закончится выгрузка, после шестнадцати отход, и с восьми утра в каюте капитана трое офицеров НКВД. Они по-хозяйски сбросили белые полушубки на диван и ходят по каюте, поскрипывая ремнями портупей. Два розовощеких лейтенанта и майор, в противоположность им с серым лицом. Эту нездоровую серость подчеркивает ослепительно белая полоска подворотничка. Капитан в этот тяжелый для себя день официален, в полной парадной форме. Тяжелый китель с золотыми шевронами на рукавах помогает ему чувствовать себя именно капитаном, ответственным за судно и людей, а не просто морским специалистом. Майор, кажется, все понял и не вмешивается, отрешенно куря папиросу за папиросой. А вот лейтенанты все пытаются доказать свою профпригодность, пытаясь дожать человека.
- Так вы утверждаете, товарищ капитан, что экипаж не причастен к хищению груза и следствие идет неправильным путем?
- Да утверждаю,  - капитан говорит и смотрит прямо в глаза курносому лейтенанту, и тот, немного смутившись, отводит взгляд, но продолжает гнуть свою линию.
- Значит, Органы ошиблись, арестовав штурмана, вы это хотите сказать? - лейтенант смотрит снова в упор, как учили старшие товарищи. Глаза светлые, совсем еще мальчишеские, но иногда в них мелькает что-то жесткое, волчье. Разоблачает врагов народа, хотя сам по молодости не догадывается, что он и его сослуживцы и есть самые настоящие враги своего народа. И что самое страшное – это непоколебимая уверенность, что им все можно. Но сегодня произошла первая осечка, такого никогда не было, человек их не боится, они уперлись в чужую волю и ведут гнилые дискуссии, вместо того чтобы действовать. Действовать беспощадно и бескомпромиссно, как учит Партия и товарищ Сталин.
- А если мы вам покажем протокол, где ваш штурман во всем чистосердечно признался, что вы на это скажете? - и с неподдельным интересом ждут ответа.
- Я знаю, что такого не может быть, у нас честные люди работают.
- А в Органах, значит, нечестные, все понятно с вами.
- Вы не хотите искать настоящих преступников, а из–за этого страдает невиновный человек. Кстати, специалист, которого Родина учила, кормила и одевала четыре года. А теперь ему придется, как я понимаю, заниматься низкоквалифицированным трудом.
-Вы  о себе подумайте, товарищ капитан, как бы вам не заняться этим самым трудом.
- А пароход вы поведете в тумане через пролив Лаперуза? Если хотите знать, каждый проход этим проливом грозит не тюрьмой, а расстрелом, непростая это работа -водить пароходы. А с моей кучей болячек я у вас долго не протяну, вот и посчитайте, сколько ущерба Родине вы принесете своими действиями, - капитан бил чекистов их же оружием, сеял в их душах страх. Власть у них, конечно, большая, но и на старуху бывает проруха. И никто не знает, как может повернуться дело, ведь ГУЛАГ непредсказуем, никто не гарантирован от превращения в лагерную пыль, так что разумнее поумерить свой служебный пыл. Точку поставил майор, он давно все прокачал, встал, одернул гимнастерку и официальным тоном сказал, печатая каждое слово:
- Да, товарищ капитан, мы не можем нанести вред нашей Родине. Вы поведете пароход, но следствие продолжится, и виновные будут наказаны, какими бы они хорошими специалистами не были.
Не ожидая ответа, не прощаясь, офицеры НКВД ушли, и капитан, заварив стакан крепкого чая, пил мелкими глотками, стараясь успокоиться, настроиться на работу, на предстоящий отход и на массу других неотложных судовых дел. Отшвартовались в восемнадцать, и почти пять часов капитан не покидал мостика, пока судно не оторвалось от берега. Потом подменил третьего помощника старпомом на десять минут и забрал у того из сейфа письмо к семье, часы и небольшую сумму денег. Это все, что он мог оставить родным, да еще уверенность, что им не будет стыдно за отца. Сегодня беда прошла стороной, задела чуть–чуть, выдернув из экипажа одного человека, а сколько испытаний еще впереди, из которых проходы туманными проливами, шторма, ломающие пароход, когда по палубе ползут смертельные трещины, - все это ничего, все это побеждаемо. Но не дай Бог еще попасть в последнюю ситуацию, где нет ничего святого, где человеческая жизнь не стоит абсолютно ничего. Капитан не чувствовал себя героем, просто на душе было спокойно, он сделал все что смог, он поступил как Человек. Отстоял ночную вахту за второго помощника и в пять утра, после горячей ванны, выпил стакан коньяка, лег в постель, чувствуя себя страшно усталым, старым и почти больным. А ведь в мае ему исполнится всего сорок шесть лет. 
Зиму пароход простоял во Владивостоке, не было работы, потом три месяца в Китае в ремонте и там же загрузились солью по рыбокомбинатам. А в начале октября снова оказались у причала магаданского порта. Стоянка прошла спокойно, тех чекистов не встречали, и слава Богу. Капитан через политуправление порта узнал, где отбывает срок его штурман, оказалось, совсем недалеко, на прииске в трех десятках километров от Магадана. Договорился с машиной и отправил туда трех моряков с богатой продуктовой посылкой. Съездили, увиделись, передали, а третий помощник рассказал, как они на прииске спросили встречного мужика - зэка, где найти Костю Федорова. Тот шарахнулся от них, испуганно бормоча: «Какой Костя, вы откуда, придурки, свалились? Это пахан наш, а вы - Костя».
Капитан мерил шагами мостик, не мог успокоиться, с горечью думая, что творится в этом мире, если система сделала из хорошего парня, который в детстве занимался музыкой, учебой, спортом, пахана, в мире, диаметрально противоположном этому.