Глава 18. Марина. Странные речи

Глава восемнадцатая. МАРИНА. «Странные речи»

Лето пронеслось. Это хорошо, а то в июле-августе загляни в любую организацию – пусто, шаром покати. Только запах извести и краски.
Сейчас все учреждения загудели. И газетные страницы оживятся.

Марина работала в ускоренном темпе. Собирала, обрабатывала заметки, строчила, перепечатывала репортажи и статьи. В кабинете ее перебывало много народу, и в этой суматохе она чувствовала себя прекрасно. Вылавливала для газеты информационных рыбок, больших и маленьких.
Изредка забегал Иннокентий. Не в подряснике, а в свитере и джинсах. Теребил небольшую бородку, поблескивал черными глазами. Веселый, шумит, будто ручей по льдистому дну… Там, в глубине, своя пережито-незабываемая драма. Конечно, там женщина. Очень любимая, конечно. Только любимые ранят нас наиболее тяжело…

Если ему хорошо рядом с нею, Мариной, пусть отогревается, у нее нет интереса к его загубленной личной жизни. Туда из праздного интереса лучше не соваться…

О чем можно говорить бесконечно, так это о религии. Чего его в послушники-то понесло? Как он к вере пришел? Она докапывалась до сути, донимала вопросами. Иннокентий от вопросов не уходил, но ответы были расплывчатыми, книжными, далекими от сиюминутной жизни. Он сам себя частенько ставил в тупик. Короче, находился в творческом поиске.

К вере он, по его словам, пришел легко. Его бабушка прятала в свое время иконы храмовые, у нее десятки лет хранился священнический крест, совсем недавно отдала она его первому священнику, что появился в деревне. Бабушки.… А у Маринины мама детдомовская, папа – из казаков, его отец был красным партизаном в гражданскую, мать - крестьянка… Но были, были в роду православные, отец говорил, что даже священник был…

Каких только речей не слышали выносливые редакционные стены.… Но такую, что была вчера, вряд ли… И сегодня Марина с нетерпением ожидала прихода Иннокентия. Быть может, он прояснит ситуацию.

Дело было вот как. Вчера в кабинете появилась Скворцова. Зашла неслышно, стремительно, тихо притворила дверь. Стояла, разглядывала Марину, с лихорадочным блеском в очах, ждала, когда ее заметят. Марина увидела эту статую с живыми глазами и вздрогнула.

- Марина, - голос Аллы звучал хрипловато, но торжественно, - Я знаю, как вы с Ваней относитесь друг к другу…
- С каким Ваней? Никак не…
- Я думаю, - не снижая тона, продолжала Скворцова, - Вы созданы друг для друга, с тобою он будет по-настоящему счастлив…
Марина попыталась что-то сказать, но Алла жестом остановила ее.
- Скоро, очень скоро произойдут важные перемены в наших жизнях, - глухо, но твердо продолжала она, - Ване нужна будет поддержка, дружеская, женская.… Совсем скоро он будет свободен. Скоро все решится…, - подобие улыбки появилось на ее бледном лице, - ты только скажи, ты же не оставишь его? Вы будете вместе, у вас все будет хорошо, вы будете счастливы…

Не успела Марина ничего сказать, как Алла исчезла за дверью. Марине только осталось ломать голову над услышанным.

Вспомнила гулянку в администрации.… Да, нынче летом Иван Скворцов подвез ее, Марину, до дома. По дороге, вроде бы шутя, предложил взять винца и съездить на речку, «культурно отдохнуть». Марина напряглась, как взведенный курок. Попросила остановиться. Пальцы дрожали, когда открывала дверцу. Выскочила из машины и до самого дома ругала себя за кокетство и неистребимое желание нравиться. Вот так тебе! Когда-нибудь не отвертишься, придется расплачиваться.… Вот медведь, увалень сибирский! Может, Алле наговорил кто чего?
 
Иннокентий тоже в недоумении развел руками. Посоветовал спросить у Жени. По адресу Аллы же сказал:
- Не понимаю, что ей нужно в храме. Она не похожа на наших прихожан.