Героиня

Было бы нескромно называть себя героиней. Просто  мы делали то, что надо было делать. Выполняли свое поручение. Всей душой хотели выполнить его хорошо.
Свежим солнечным утром около большого серого здания университета на деревьях висели разноцветные флажки и ленты. Наш президент, одетый в строгий костюм, улыбался, стоя возле дорогого полированного стола. Мы, худенькие девочки, сперва стояли поодаль в своих нарядных платьях с оборками и рюшиками – белых, голубых, красных, розовых, и улыбались, в отличие от президента, искренне – небу и солнцу, прекрасному утру, которое могло стать для нас последним, особенно для меня.
Охрана Великой Обжоры шныряла везде. Янису было наплевать на тщательно создаваемую нашими атмосферу праздника. Я не боялась других охранников. Я боялась Яниса. Он обязательно заметит. Он видит нас насквозь, а меня особенно.
В то утро он был для меня самым большим страхом. Никого еще я так не боялась. Ничто не внушало мне такой страх, как он.
Вчера я видела президента. Он говорил с людьми на площади, говорил убедительно, просил соблюдать спокойствие, не паниковать и не делать необдуманных поступков. Жаль, что почти никто не пришел его послушать, и толпа была такой редкой. Сбоку от толпы тогда стоял Янис. Он удовлетворенно смотрел на президента, и злорадно – на собравшихся людей, довольно улыбаясь, подставлял порывам холодного ветра свое хмурое, нечеловечески красивое – для меня – лицо. Черный шлем прятал его волосы.
Янис стоял, властно скрестив на груди руки, наслаждаясь нашей обидой. И почему-то все тогда заметили, как постарел президент, как поседели его волосы, потемнели глаза, напряженно закаменело лицо.
Янис видит всех насквозь. Но сегодня я должна его обмануть. Иначе быть не может.
Охрана закрыла все подступы к двум креслам, и увидеть Великую Обжору сразу не удалось никому из наших, кроме президента и двух его телохранителей. На столе дорогого дерева лежали белые с золотом ручки и документы в темно-зеленых обложках. Так, как сейчас лежат в музее.
Подписание документа о порабощении землян заняло минуту режущего сердце молчания, прерываемого лишь слабым огорченным похрюкиванием одной из сторон. Лишь когда президент резко выпрямился, все поняли, что формальность окончена.
Окончена формальность, на которой настояли наши, потому что надо было подобраться к Великой Обжоре поближе. Это наш единственный шанс, и мы не можем его упустить.
«У нас все подкрепляется документами». Когда  Янис узнал о празднике, он руками и ногами был против. А впрочем, это я придумала. Об этом уже никто и никогда не узнает. Но вряд ли начальник охраны Великой Обжоры одобрил бы его – лишнюю опасность. Да кто бы к нему прислушивался! Янис – пешка. Но не для меня. Я ненавидела его как никого. Даже Великую Обжору.
Концерт для великой гостьи, отныне повелительницы Земли, должны были начаться с минуты на минуту. Охрана разбежалась по округе высматривать. Тут бы Янису расслабиться, но, разместив охранников во дворе университета, он вдруг начал нервничать. Певицы и танцоры в ярких гармоничных костюмах ждали своей очереди поодаль. У каждого в волосах блестел обруч – у кого серебристый, у кого – золотистый, зеленый, фиолетовый, сиреневый. На обруче красовался контур свиньи – нашей земной милой свинки, а не этого чучела великой Обжоры, хотя никто из НИХ до этого не додумался.
Нам, девочкам, раздали конфеты-«шипучки». Моя конфетка, тайком попавшая в запечатанный ящичек, минуя анализы, желтая и гладкая, в отличие от других желтых, которые были с бороздками; со вкусом лимона; красивая конфетка легла в специальный кармашек, покрытый оборкой на белом подоле – и с этой минуты внимание охраны было приковано к нам – худеньким девочкам в нарядных платьях с оборками и рюшиками – белых, голубых, розовых, красных …
Нас подвели ближе. Я издали увидела ее. Но я не помню, какой я видела ее. Потому что на меня, именно на меня, подозрительно и злобно смотрел Янис! Он видел меня насквозь, читал мои мысли! Жуткий страх оледенил сердце и сковал мои движения, будто смерть.
«Сейчас он заберет у меня конфету и …»
Когда он отошел и мне удалось перевести дыхание, я смотрела на Великую Обжору. Я уже знала, что она окончательно впала в маразм, что очень многое за нее теперь решают Трое Главных При Обжоре, как их с каким-то странным юмором называют в народе, и что они очень ее берегут. А на этом празднике она вообще не напоминала мыслящее существо. Так, …пожелтевшая, позеленевшая, дряблая гора… черт знает чего.
Обжора не говорила, а хрюкала. Но не как розовая свинка. Она не вызывала к себе никакой ненависти, и даже отвращения, скорее одно удивление. Трудно было поверить, что этот толстый талисман Трех Главных и есть Великая Обжора. Это… с дланями человека и полусвиным-получеловечьим обрюзгшим «рылом». Это и есть Великая Обжора, захватившая нашу планету, злое гениальное создание, сторонники которой – и часть армии, и Трое, и часть охраны, но не Янис -  в общем, почти все эти захватчики, кроме предателей, связаны с ней жизнью и смертью. Это она так придумала и как-то воплотила в жизнь. Да, она была умна. За складками погребено лицо, погребен великий ум. Нет более совершенного способа избежать предательства. Если погибнет она – то и все эти тоже.
Есть такая пословица – «На всякий бублик антибублик найдется». Нашелся и на нее – обжорство, алкоголь и наркотики. Знать бы еще, была это обычная глупость, или когда нечего опасаться… скучно?
Начались танцы для дорогого руководства. В перерывах между номерами мы должны были подносить Обжоре конфеты. В еде ее ограничили, боялись отравления. Но что значит оставить Обжору без лакомства? Янис согласился на конфеты.
Нас было восемь. Восемь тоненьких девочек в нарядных платьицах – белых, голубых, красных, розовых, с оборочками и рюшиками. И восемь конфеток должна была съесть Великая Обжора. А в моем карманчике, в моей желтенькой шипучей конфетке был яд.
Нас построили охранники по своему усмотрению. Я оказалась самой последней, восьмой. От шока я не запомнила ни песен, ни танцев. Помню свое белое платье. Помню высокую, непривычно нарядную прическу, в которую собрали мои густые русые волосы, украшенные крепко сидящим белым бантиком. Помню, как первая девочка в ярко-розовом, подав Великой Обжоре конфету, и радостно улыбаясь, убежала на зеленую лужайку за угол двора. Уходить дальше было запрещено, наверное для того, чтобы в случае чего можно было поймать и потребовать к ответу.
Но сильнее всего мне запомнился Янис. Он появился снова и не спускал с меня глаз! Он злобно и подозрительно, не скрывая этого, смотрел на меня, именно на меня, не обращая внимания на других девочек.   
Вдруг он заорал на меня. Сердце мое упало в ледяной колодец и замерло. Охранники удивились – Янис никогда, просто так, из-за девчонки, из себя не выходил. Я приняла оскорбленный вид, а внутри все оцепенело в паническом страхе. Я думала про себя, что это моя ошибка, что его нельзя дразнить, показывать гордость, он сейчас разозлится еще больше, и произойдет непоправимое… И я вдруг увидела, что все-все теперь зависит от парня чуть старше меня, хрупкого и одетого в узкую черную одежду. Где-то в глубине души появилась жалость к нему, и застыла от страха, что он раскроет наш замысел. Яниса и вправду можно было пожалеть: бледное лицо казалось нелепым со стрижеными, мокрыми от злости волосами, странно, еще вчера они казались мне длиннее. Красивые тонкие губы искривились, как будто Янис собирался заплакать, и весь он перекосился от злости и каких-то бессилия и безнадежности, которые только я и услышала в этом крике…
Как подошла моя очередь, я не помню. Девочки по очереди подавали конфеты и уходили играть на лужайку. Я ждала долго. Я подошла к Великой Обжоре с улыбкой и поднесла конфетку. Обжора съела ее, хрюкая, как совсем не злая, а просто дегенерировавшая свинья.
С улыбкой я отошла от стола. Мои инструкторы будут довольны мной. А теперь надо спастись.
Больше всего мне хотелось бежать со двора со всех ног. Полететь как ветер, исчезнуть оттуда как можно быстрее, а лучше вмиг. Сильнее желания не было в моей жизни. Но я чинно дошла до угла, а внутри кипела страшная борьба. Завернув за угол, я стремглав рванула к лужайке, ужасаясь, что кто-то увидит. Я опять выходила из роли, как с Янисом, но больше уже не могла.
На сочной светло-зеленой траве под ярко-голубым небом играли мои подруги-героини. Ветерок трепал их воздушные платья – они водили хоровод. Кругом – ни души. Зеленые деревья, белые бордюры. Нарядные, в платьях с рюшиками – белых, голубых, красных, розовых – внешне беззаботные девочки. Но боже мой, как же колотились сердца, наши общие сердца! Разум, потеряв всякую осторожность, безрассудно вопил: «Скорее!». И мы, немного покружившись для вида, тихо, но быстро побежали с лужайки. Это было неправильно. Нужно было еще немножко задержаться, ведь кто-то мог прийти проверить, здесь ли мы, никого не найти, заподозрить неладное и поднять тревогу. Янис точно бы так сделал, он и сам мог бы явиться на лужайку. Я не забуду его лицо. Яниса никто не мог обмануть. это сделала судьба.
Нельзя, чтобы тревогу подняли раньше времени! Но я убежала вместе со всеми. За весь день я не сказала ни слова. Душа мчалась впереди меня, а я – позади всех. И углубившись в зеленые заросли, окаймлявшие лужайку, мы выбежали к пещере на коричневой стене. Это был вход в транспортный тоннель. Мы быстро-быстро, боясь не успеть и остаться, вскочили в серый, отливающий серебристым экспресс, округлый на стыке крыши и стены вагона, с округлым обтекаемым, как у тюленя, серебристым носом. Там нас ждала женщина.
Экспресс сорвался с места, и коричневые стены тоннеля заколебались, со страшной скоростью полетев назад. Серебристый зверь мчался, как будто уходя от погони, а мы, замерев от быстроты, думали одно, просили серебристого зверя: «БЫСТРЕ-Е-Е-Е-Е-Е-ЙЕ-Е!!!». мы не знали, когда подействует яд и поднимется тревога. Тогда у них еще останется время для мести.
На миг сбоку на фоне стены мелькнул на посту простой парень от Великой Обжоры, охранявший этот тоннель. Мелькнул, и навсегда запечатлелся в мой памяти: высокая бледная и жалкая фигура во мгновенной вспышке света, прижавшаяся к темно-коричневой стене тоннеля.
Вот сейчас, сейчас…колотилось сердце. И вдруг громко и пронзительно завыла сирена и предсмертным криком тревога рванулась впереди экспресса, и в ней потонули наши беззвучные возгласы. И это значило: Великая Обжора скончалась.
Я будто увидела, как тяжеленные коричневые двери на выходе из тоннеля с грохотом закрываются. Их закрыл тот парень.
Но мы уже вырвались на свободу, и перед нами во весь горизонт раскинулось далеко внизу бесконечное лазурное море, спокойно и величественно сверкающее в лучах полуденноно солнца. Серебристый зверь мчался вперед, спускаясь с гор к зеленому лесу, широкой живой полосой окаймлявшему море. Позади в горах осталась сирена, и Тишина открылась перед нами. До самого бездонного неба – Тишина, и хрустальный, чистый, прозрачный воздух Жизни.