Кризис европейской цивилизации

Ключевым параметром, позволяющим государству доминировать политически, экономически и культурно, является экономическая мощь. Однако если мы проследим историю мировых гегемонов, то убедимся, что путь к преобладанию лежит не только через высокие торговые и производственные обороты. Общество может быть отсталым по многим параметрам, его духовная культура может хромать, общественная безопасность может постоянно нарушаться, природные ресурсы могут быть бедны, но ничто из этого не поставит общество на грань краха и хаоса, если оно способно сплачивать людей, ведя войны и давая выход их агрессии. Ибо война является структурообразующим столпом общества: без войны никакой государственный строй, в силу своего очевидного несовершенства, не удержит народные массы от революционных действий, не имеющих ни цели, ни конца. Данное обстоятельство неминуемо привело бы к войне «всех против всех», к анархии в худшем смысле этого слова.

Войны обусловлены несовместимостью двух сторон жизни человека – психики и социальности. Общество подавляет природное, животное свободолюбие человека и вызывает ответную реакцию в виде агрессии. Дабы сохранилось общество, эта агрессия должна быть направлена на чужое общество. Развитие гражданских свобод, безусловно, способствует более рациональной и осторожной политике, делая войны более редким явлением. Но лишь утопическое общество способно полностью обойтись без этой кровавой жертвы прогрессу и порядку, которую называют войной.

Мы будем говорить о европейской цивилизации – группе родственных наций и культур, вынужденных, в силу уникального исторически сложившегося баланса сил, выработать особо тонкие рычаги международных отношений, сделавшие европейскую политику к 19-му – 20-му векам моделью и эталоном для любой недавно самоутвердившейся нации.

Эпоха Возрождения засвидетельствовала два бурных процесса зарождения: с одной стороны, континентальную экспансию держав, ориентированных на централизацию и слияние экономики, культуры и вероисповедания с политикой. С другой стороны - экономический рост государственных образований, ориентированных на морскую торговлю и меньшую централизацию. Оба процесса проходили в условиях образования национальных государств.

Военная сила государств первого типа позволила им участвовать в колониальной экспансии, способствовавшей небывалому расширению торговых возможностей стран второго типа. В этот период невиданного подъема науки, искусства и религиозной спеси (16-й – 17-й века) война как средство возвышения сказала свое слово. Блестящая политика французских королей династии Бурбонов позволила Франции разорвать кольцо враждебного окружения и выйти из хаоса Столетней войны на позиции одного из самых гибких и инициативных политических образований. Оседавший пепел победоносных войн закладывал прочные основы национального самосознания Франции. В условиях только начавшейся централизации и отсутствия видных полководческих талантов и даже политической идеи Франция, проиграв разгромные по средневековым меркам сражения во время столетнего конфликта с англичанами, победила в войне и выработала политическую идею национальной гегемонии на европейском континенте. После череды проигрышных как для Франции, так и для империи и самих итальянцев Итальянских войн Франция выработала осторожную политику и на время разобщила своих врагов. Чего стоит одно только гениальное решение кардинала Ришелье вступить в войну против немецкого императора в решающий, кризисный момент Тридцатилетней войны! Вопреки католической или монаршьей солидарности, Франция громит войска Священной Римской империи, выдерживает удар союзной ей Испании и становится главным арбитром европейской политики.

Кризис протестантской лиги означал, что единственной серьезной протестантской силой в Европе оставалась Англия, переживавшая свой собственный кризис и проходящая полосу религиозной и идейной неопределенности. Ришелье берет в свои руки судьбы Европы, одним неожиданным политическим актом меняя ход всеобщей войны и обеспечивая многовековую раздробленность своего главного континентального соперника - Германии.

Но блеск военных побед и чересчур активной политической инициативы имеет и обратную сторону. Убеждаясь (не без оснований) в своей неуязвимости, Людовик IV входит в полосу войн, вызванных соображениями престижа и религиозной солидарности. С большим трудом осваиваемые колонии отдаются за опустошенные войной незначительные клочки земли на одной мирной конференции за другой. За французскими армиями еще сохраняется последнее слово в тактическом измерении войны, но нет определенной и ясной стратегии. Трудные дипломатические отношения со всеми соседями заставляют Францию практически без союзников защищаться против одной коалиции за другой. И часто лишь из-за одного неверного и необоснованного политического шага, вызванного исключительно неумеренностью и нерассудительностью личности короля. При этом культура цветет, и военное искусство Франции становится примером для полководцев ее врагов. И все же макростратегические реалии неумолимы: лишь море и торговля – ключ к гарантированному выживанию. Намечается противостояние Англии, уже взявшей на вооружение этот принцип (изначально - в силу не столько дальновидной политики, сколько географического положения), и сильно отстающей в этом Францией, как основной двигатель политической истории Европы 17-го – начала 19-го веков. Цели Франции – путем неуклонного усиления могущества восходить к идеалу – единому пространству империи. Реакция Англии – сдерживание экспансии. Основной метод Франции – война, Англии – не столько война, сколько дипломатическая изоляция Франции и обеспечение ей на континенте государств-противовесов. Итог правления Людовика – Франция становится второстепенной колониальной державой, ее финансы расстраиваются. Итог всего вышеозначенного периода – победа острова не только над Францией, но и над всем континентом. Ведь сдерживая экспансию Франции и играя на антифранцузских настроениях, Англия лишает одного за другим своих союзников (Россию, Пруссию, Австрию) какой-либо самостоятельной политической потенции. Неразборчивая агрессивность Франции утверждает в Испании одну ультраконсервативную династию на месте другой, завоевывая все же наконец ее расположение в Войне за испанское наследство. Но одновременно Франция входит в полосу длительного противостояния с Германией – скорее эмоционального, чем сознательного и рационального. Это противостояние приведет к мировым войнам и окончательному краху обеих сторон как ведущих мировых политических образований.

И все же эта эпоха прекрасно иллюстрирует, как военные успехи и политическая воля компенсируют торговую отсталость: Нидерланды не смогли играть в мире той роли, которую два века играла Франция.

Войны в 16-м – 19-м веках проходят через ряд пертурбаций. Научные достижения, за исключением отдельных коротких периодов, не успевают осваиваться, несмотря на то, что масштабные войны коалиций становятся явлением, совершенно обычным раз в два десятилетия, а иногда и чаще. Франции не удается вынести урок из правления Короля-Солнца: через сто лет Наполеон обрекает себя на поражение, утверждая в 1809-м году континентальную блокаду Англии, по сути – блокаду самого себя, нейтральных и дружественных себе стран. Империя испустила последний вздох скорее при Абукире и Трафальгаре, чем при Лейпциге и Ватерлоо. Войны его были проиграны макростратегически еще в 1805-м году, при утрате надежного флота, а стратегически – уже в 1812-м, в ходе обреченного на гибель похода на Россию. И все же, военное наследие Наполеона обеспечило необозримую идейную базу для всего 19-го века. Но и она была переоценена, что вызвало в веке 20-м кризис уже в военном искусстве, кризис страшный, прорвавший множество гекатомб в плоти европейской цивилизации в ходе двух мировых войн.

Во второй половине 19-го века объединившаяся Германская империя бросает вызов морскому могуществу Англии и континентальному воспрянувшей после поражения 1815-го года Франции. Начинается гонка вооружений и дипломатии, приведшая к мировой войне. Франция переживает политический паралич в результате поражения от Пруссии в 1870-м – 71-м годах. После него упрямый национализм и ненависть к врагу заставили Францию приближать мировую войну, к которой она в идейном смысле была абсолютно не готова. Англия вкладывает все материальные усилия в победу в гонке дредноутов. Победа в гонке вооружений сомнительна, и все же предпринятые усилия были залогом победы Англии в Ютландском сражении, важнейшей и единственной крупном морской битве Первой мировой.

Германия в ее ходе делает политическую ошибку, настраивая против себя Америку. Затем следует грубейший стратегический просчет. Вопреки всему наследию германской военной школы, вместо удара всеми силами, решительного и бескомпромиссного, единственного, что позволило бы надеяться на решающий успех в стратегически проигрышных условиях, подобным сопутствовавших победам Александра при Иссе и Наполеона при Арколе и Ваграме, немцы состорожничали. Они побоялись того риска, в котором было единственное их спасение в ситуации откровенной политической авантюры, которую представляла из себя Первая мировая для Германии. Достоинства десятилетиями корректировавшегося плана Шлиффена во мгновение ока были упущены; его минус – нарушение нейтралитета Бельгии – сохранен. Сложилась ситуация, подобная противостоянию русских с французами в 1813-м году, когда поражение последних было неминуемо, а безвольный и ограниченный Александр I, тем не менее, продолжал добивание и истребление уже побитого и пораженного – сказалась инерция англо-русского союзничества, сковавшая политику России еще на полтора века. Так и теперь – война с Германией была проиграна уже в тот момент, когда выветрились темп и инициатива правофланговых частей наступавшей на Париж и Марну армий. Успех 1870-го года не повторился, хотя представляется вполне возможным в данных условиях.

Первая мировая была проиграна всеми ее зачинщиками. Поражение Англии видно по людским и экономическим потерям, а также по тому, что план Фишера, предусматривавший оккупацию Франции немцами и дальнейшую терпеливую блокаду Германии, провалился. Франция выстояла, и Антанта, по всей видимости, переоценила свои силы, безрезультатно растрачивая силы и средства, в тактическом маразме жертвуя сотнями тысяч ради непрестанного прямого военного давления на гораздо более подготовленного тактически и инициативного противника.

Германию три года из четырех просто добивали. Никому никогда не бывает выгодно от военного добивания поверженного врага. В древности это пошатнуло моральные основы Рима, а еще раньше – обеспечило столетия войн диадохов, когда Александр, неудовлетворенный своей славой и свершившейся исторической справедливостью после Иссы, направил свои войска в сердце поверженной Персии.

Еще во время Первой мировой войны вновь обозначилось соперничество Англии и Франции, их неспособность к плодотворному сотрудничеству. Американской дипломатии после этого не трудно было взять послевоенный мир под свой контроль и капитально зацвести на равномерных руинах Европы. Если бы удался хотя бы один из двух европейских стратегических планов, предусматривавших падение Франции, английский или немецкий, все могло обернутся иначе. Война из-за этого не стала бы более кровопролитной, и хоть кто-то из европейцев все-таки оказался бы победителем.

Средства сильнее блокады не существует, но она требует терпения, а у Антанты его не нашлось. Последняя, по сути, добровольно истребляла свои народы одним бессмысленном наступлением за другим. Поэтому не удивительно довольно распространенное в России сожаление о том, что она воевала против Германией, а не против Антанты. Это нелепо: шансы Германии на победу были малы. Одиозность Вильгельма Второго сыграла немалую роль в эскалации мирового конфликта. И все же, в условиях кризиса стратегии и тактики держав Антанты, в условиях превращения военного искусства в индустрию истребления, в таких речах можно увидеть и рациональное зерно.

Последние проблески свежей и яркой военной мысли в Европе просматриваются в годы громких побед реваншистских армий нацистской Германии над ее противниками. Но и их, при всей эффектности и временной эффективности, не назовешь военным искусством: стирание городов с лица земли бомбежками и геноциды – не метод прочного закрепления выгоды за победителем. Нацистская Германия, по сути, представляла такое же прогнившее государственное образование, как и древняя Ассирия. Оба существовали не просто за счет войн, а то’лько за счет войны. Военные цели Ассирии – продлить свой пир на чужих костях за счет награбленных богатств. Военные цели Германии – осуществлять последовательное воплощение своей лживой идеологии, идеологии искусственной, созданной не как самодостаточная философско-моральная концепция, а как система эксплуатации по расовому и классовому признакам, как инструмент подавления народа и получения политических и экономических выгод). Одновременно немцы осуществляют контроль над подчинившимися народами, создавая атмосферу страха и стимулируя нездоровую, бессмысленную агрессию у «высшей расы», обеспечивая всеобщее затмение мозгов комплектом «детских игрушек», как-то: фанатизмом, насилием, сексом и тупой радостью от любой сверху утвержденной похвалы коллективному героизму этого паразитического муравейника.

Разница между Ассирией и нацистской Германией в том, что если Ассирию стерли с лица земли как культуру, то нацизм продолжает иметь всходы. Ассирию повергли, нацизм лишь запугали до поры до времени. Нацизм не встретил однозначного оуждения в момент когда впервые утвердился, в отличие от леворадикальных идей той эпохи – осуждена была только война и все что с ней связано, остальное – внутреннее дело Германии. Зато после двух франко-германских войн с грабительскими условиями мира последовала третья с кастрирующими условиями мира. Результат таков: Германия и Франция, основные силы Европы, переживают тяжелейший кризис. Англия как независимая сила ушла в небытие.

В связи с революцией в информационных технологиях переход к политически единому пространству новой империи представляется теперь уже бессмысленным. Бесчеловечный подход, проявленный во второй мировой войне всеми сторонами, указывает на то, что методы ведения войны оказались отброшены на 3 тыс. лет назад. После всех потерь и кампаний на Тихом океане, когда можно закончить войну путем бескровной блокады, Америка сбрасывает атомные бомбы на почти поверженного противника. Конечно, японцы еще могли бы сопротивляться, да и демонстрация прямо на людях разрушительной силы нового оружия сыграла большую роль в удержании от новой военной конфронтации между сверхдержавами. Были ли ошибкой всеуничтожающие бомбардировки нацистской территории? В политическом, долгосрочном плане нет. Чем быстрее пал нацизм, тем скорее восторжествовала справедливость. Но надо отметить, что бомбардировки гораздо меньше помогли ускорить этот процесс, чем сухопутное вторжение с запада. Бомбардировки - ошибка и симптом заката военного искусства Европы.Каждый новый день войны – величайшее преступление и всесторонняя катастрофа в том случае, если он реально не приближает день, когда обоим воюющим сторонам станет лучше, чем было до войны. Рим погиб тогда, когда убедил себя, что Карфаген должен быть разрушен.

Военное искусство переживает кризис почти везде, это видно по Испанской гражданской, Японо-Китайской, Корейской, Вьетнамской, Ирано-Иракской войне, многочисленным гражданским войнам в Азии и Африке и другим. В случаях, когда стороны располагают большими ресурсами, они их расходуют совершенно бездумно. С другой стороны, такого кризиса не наблюдалось во время Израильско-арабских и Карабахской войн, а также многих других локальных конфликтах, где побеждавшая сторона находила довольно оригинальное военное решение. Время тотальных войн прошло только для ядерных держав. Остальным же неплохо подумать о вдумчивой политики и не пренебрегать гуманитарной стороной дела.

Политика Европы больше не определяет судьбы мира, но и азиатские страны не привносят новых идей в мир. По опыту средневековой истории известно, что не успел пасть Рим, как среди варваров появились такие разумные лидеры, как Теодорих. А к тому моменту, когда канула в лету Византия, Европа уже окончательно прошла через "инкубаторский период" и утвердившись как цивилизация, так много взяла у погибшей римской цивилизации, что многие ее идеи и порядки, можно смело утверждать, продолжают существовать в той или иной форме. Такова судьба Америки и, кто знает, может быть очень многих культур, претендующих на лидерство в мире.

Америка по сути продолжила анти-французскую и антигерманскую политику Британии, приспособив ее к условиям Холодной войны и выбрав основной мишенью, таким образом, Россию, ограничивая влияние ее громадного имперского пространства на соседей умелым сталкиванием ее интересов с другим гигантом - Китаем. Однополярность мира определяется не вакуумом силы, а вакуумом идеи. Россия все ищет пропорционального ответа, все ищет себя, но никак не находит. Время от времени старается приласкать найденного тут и там обиженного жизнью отщепенца, но все никак не вырывается из замкнутого круга обслуживания системы баланса сил и соперничества этих сил, выгодной Америке. Важная проблема современности – продолжит ли Америка путь многих гегемонов, поставит ли целью окончательное раздробление России? Глубоко укоренившиеся традиции политической пассивности русской культуры, так же как очевидная политическая неустойчивость, известная культурная несамостоятельность и идейные метания России - сильное препятствие для любых прогнозов. Но вполне может оказаться, что Россия - не третий Рим, а третий Карфаген после Карфагена первого и Константинополя второго.