Книга судеб

 

Твердо печатая каждый шаг Ганс уже битый час брел по бесконечно длинному коридору со множеством разнообразных ловушек: неожиланно резкими поворотами, ржавыми штырями торчащими из стен в самых неожиданных местах, неожиданными ступенями уводящими резко вниз или же наоборот куда-то вверх. Всем без остатка своим арийским чутьем солдат понимал, что возврата ему не будет. Проклятый еврей, даже после смерти умудрился отомстить ему, да так, как не каждый фантаст придумает. Знал бы заранее — первым делом вырвал бы его проклятый язык. Что ж теперь уже поздно. Пока в лвмпе не закончился керосин моожно было различить путь. Избежать неприятностей. Почему он сразу не повернул назад. Ганс не мог заранее предположит, что невинный подвал под домом сможет на сотни километров рассыпаться сетью катокомб. В подвале жили сырость и звери, последние рычали и бросались. Пока он встретил только одного, но на то, чтобы убить его, немец потратил почти весь боезапас. Теперь же солдат шел с пистолетом в руке, в котором было один, может два патрона. Если на него кто и нападет он, конечно, не сможет отбиться, зато отмучений отгородит себя. Девять грамов свинца в русую голову и тишина. Всего трясло от нервов. Стоять на месте было небыносимо. Движение как спасение. Вперед. Там наверху остались двое друзей, однополчан, с которыми с начала войны он прошагал через всю Европу. В случае задержки они должны были отправиться следом на его поиски, на помощь. Но почему-то никто не пошел, или пошел и они сейчас также блухдают по лабиринту сырых стен. А может уже и не блуждают. У самого-то правая рука висела как плеть и с кончиков пальцев на пол капала горячая кровь. Ганс шел и силой мысли, словно ядренным раствором соляной кислоты, пытался вытравить из головы все воспоминагия. Без них было легче умирать. Как он не старался — перед глазами постоянно стояла старая еврейская рожа, молящая о жизни. Он уже не мог вставать с кровати, но по прежнему хотел жить. Зачем-то молил об отсрочке его кончины. Обещал за это даже объяснить как под его домом в подвале отыскать «самое дорогое сокровище в мире». Ганс убил его, он лично пустил ему пулю в лоб, а потом сам полез в подвал посмотреть на сокровища. Он искренне думал, что сможет найти все, а теперь вот потерял самого себя. Через пелену размышлений задним фоном стояло злое ручание. Немец понимал, что зверь рано или поздно нагонит его, он не врал себе в этом, ведь линия крови путеводной нитью вела охотника к жертве. Рык приближался до того самого момента, пока нервно не дернулась здоровая рука с зажатым в ней пистолетом, пока она не вспархнула бабочкой к веску, пока палец нежно, как лепесток ромашки не нажал скусковой крючок, пока не послышался тупой шелчок осечки. Солдат с воем отчаяния машнул рукой позади себя и совершенно случайно угодил по твердому волосатому черепу животного. А потом бег, смертоубийственная гонка из последних сил. Спотыкаясь, ударяясь, но продолжая бежать дальше превознемогая боль и усталость. Вконце он оказался загнан в тупик. Со всего разбега врезался в дверь, та, неожиданно легко отворилась, впустив в чрево комнаты гостя. В несколько секунд Ганс сорентировался задвинуть засов на двери, упасть на землю, прислониться к стене и сощурив от непривычного света глаза оглядеться вокруг. И это все под аккопонимент тяжелых ударов зверя о деревянную преграду.
Из дыры в потолке в комнату проникал по зимнему белый свет. Ганс отчетливо чувствовал еще чьето присутствие в комнате. Он удивился себе, как это он сразу не заметил посередине кафедру, по которой разгуливал ворон. Ворон вызван у солдата резкий приступ реприязни и отвращения. Он падольщик уже пришел на пир тогда, когда главное блюдо пусть и не здорово уже, но еще живо. Немец собрался силами и подошел к кафедре. Ворон улетел не сразу и то как-то лениво, нехотя. На кафедре лежала книга и на ее кожанном переплете залотистыми буквами готического шрифта было выведено имя Ганс Мария Холленберг. Солдат открыл книгу и не веря собственным глазам листал страница за страницей. Листы были исписаны красмвым мелким потчерком простым корандашем, который как раз лежал рядом. В книге подробно: событие за событием, день за днем излагалвсь вся история жизни Ганса. Он спешно переворачивал листы, пока не нашел момент, когда он и его друзья вошли в проклятый дом старого еврея. Дверь еле держалась на петлях. Немец схватил карандаш и насколько позволяла скорость стал вытирать все, что было написано после. Строчка за строчкой, листок за листком. Когда дверь поддалась натиску и разлетелась на щепки, впустив зверя в комнату Ганс финальным движением стирал последнюю точку. Глаза его в этот момент уже были крепко сжаты, как зубы, как сердце.
Тишина. Открыв глаза ганс увидел, что стоит в комнате, где прикованным болезнью к кровати лежал жалкий еврейский старик. Все молча ждали решения солдата, направляющего ствол голову жиду.
Пойдемте-ка отсюда.
Ганс спрятал пистолет обратно в кабуру и чеканя шаг быстро пошел по трапенке прочь от дома. Следом шли его ничего не понимающие друзья. Всего один раз уходя обернулся немец, чтобы в далеком окне увидеть злорадно ухмыляющееся лицо старика.