Сухая кисть

Для тех, кто не знает, что такое сухая кисть, поясню: это вовсе не засохшая после покраски полов, кисть, это особого свойства краска. Не стану подробно описывать её химический состав, поскольку рассказ мой о другом — в старину, во время советской оккупации, было принято праздновать годовщину большевистского переворота и за месяц до этого события со всех учреждений города собирали художников – готовить различного рода плакаты; для работы же им предоставляли большой зал в одном из домов культуры и наделяли всем необходимым.
Там, у каждого из этих художников была своя работа: у одних проще, у других сложнее, а у одного – и вовсе титаническая – ему было поручено расписать гигантское десятиметровое полотно, долженствующее украшать угол одного из зданий в середине города. На нём должен был быть изображён некий Ленин, и притом, в полный рост. Полотно натянули на огромный, складывающийся вчетверо, подрамник – это удобно тем, что сложить холстину и отодвинуть её к стене было делом недолгим.
Художник, ведший прожект, отнёсся к работе добросовестно: загрунтовал, как положено, холст; дал ему хорошенько высохнуть и, преисполнившись вдохновения, намалевал этого Ленина в кепке, в штанах и ботинках. Особенно хорошо получились ботинки – они изображены были начищенными до блеска и выглядели так живо, так естественно, что порой чудился запах гуталина.
Всё было бы ничего, если бы не сухая кисть — парень исполнил свою работу именно сухой кистью. Выше я уже говорил, что это особенная краска, а особенность состоит в том, что после неё, сколь ни грунтуй, сколь ни закрашивай старое, нового не нарисуешь – старое будет упорно проступать сквозь свежие слои краски.
Никто и не предполагал, что шедевр наглядной агитации потребует переделки. Когда этот плакат был готов, а вместе с ним и другие плакаты, художники сложили всё в кучу, отодвинули к стене и принялись гонять по залу мяч; затем по столу пиво; затем девочек, но уже не по столу, а на мягких спортивных матах. Одним словом, отведенные для работы время, пролетело и шумно и интересно.
Но всё хорошее имеет не только начало. Имеет оно и окончание – так как до праздника осталось меньше недели, в спортзал наведались представители комитета государственной безопасности. Для тех, кто не знаком с временами советской оккупации, скажу, что это тоже самое, что и гестапо. Для тех же, кто вовсе туп и не знает, что такое гестапо, скажу просто: очень плохие парни.
Одетые во всё серое, пришли они для просмотра подготовленной агитации. Излишне говорить, что в их обязанность входил поиск скрытой или явной крамолы. Удивительно – все знали, что эти плохие парни, имеют обыкновение приходить ровно за неделю до праздника но, как всегда, их приход оказался неожиданным. Трудно сказать, что стало виной такой забывчивости: футбольный мяч, пиво или девочки? Всё это, включая девочек, успели спрятать в подсобке и принялись с любопытством наблюдать за пришельцами.
Серые в штатском долго осматривали полотнища, что-то негромко обсуждали между собой. Закончив осмотр одного плаката, принимались осматривать другой. Ничего предосудительного им на глаза не попадалось, и лица их уже начали светлеть – во всём был исполнен положенный канон: вожди выглядели мудрыми и мужественными, зовущими в неведомую и суровую даль. Так дошла очередь до большого полотнища. Не осмотреть его серые в штатском не могли – он значился в списке, с которым они постоянно сверялись.
– Раскройте, – распорядились они.
Плакат тотчас вытащили на середину и с помощью вышки установили возле стены. Зрелище было захватывающее: оскалившийся монголоид; на голове – пресловутая кепка; пиджак — нараспашку, а пальцы рук держаться за края жилетки. Московитский вождь выглядел как шутник, бросивший в толпу монетку на ниточке и, с лукавой улыбкой на лице, ожидавший: чем же его затея окончится.
Едва взглянув на полотно, серые в штатском начали недовольно крутить носами, словно им оскорбили не взор, а обоняние. В глазах их отразилось недоумение.
– Разве эта Ленин? — картинно подбочась, принялся восклицать один.
– Нет, эта не Ленин! Эта вовсе не Ленин!..– кривя губы, заявил другой.
– Эта какой-та рас****яй с Брадвея! – закончил начатую двумя предыдущими мысль третий и опалил художников гневным взглядом.
– Немедленно переделать! – таково был единодушное решение этой тройки.
– Понимаете, сухая кисть это.., – начал, было, оправдываться один из художников, но его слова только разозлили пришедших.
– У вас чё? Рук нету? Размачите кисти бинзинам, или... чем там у вас размачиват?.. Нам, что ли, кисти размачиват? Мы размочим... Мы вам так размочим, что сухими не останитесь!
Отдав распоряжение о переделке, они развернулись, и ушли прочь.
Вот, тут и вспомнились все нехорошие свойства сухой кисти – переделать плакат было невозможно. Грунтовать и писать заново – бессмысленно. Что только не советовали перепуганному художнику, но ни один совет не подходил, только – натягивать новый холст и писать работу заново, но для этого уже не было ни времени, ни холста, ни вдохновения. Да и девочки, запертые в подсобке, томились скукой.
Так и не придя к единому мнению, художники сложили огромный плакат вчетверо и отодвинули его к стене.
Прошло четыре дня и о злополучном плакате они совершенно забыли – виной всему пиво, футбольный мяч и, конечно же, девочки, а за день до праздника, когда плакаты уже собирались выносить и грузить на машину, сотрудники госбезопасности снова появились в зале – та же самая троица нехороших парней и водитель. Последний мне был хорошо знаком – Куркулёв. Не раз видел, как на городской танцплощадке он с ментами отводил в сторону парней носивших майки с надписью "ЮСА аир фойер" и с наслаждением избивал их за это.
– А де бальшой плакат? — сразу спросили вошедшие, – Уже пагрузили? Ещё нет?.. Ну-ка, разверните ево!
Художники переглянулись — за четыре дня к плакату никто из них не притрагивался. Вздохнули, чувствуя, что гнев вот-вот разразится над головами, но делать было нечего –  скрипнули успевшие поржаветь петли и взору вошедших представился всё тот же Ленин – монголоид, батыйчик с шёлков китайского живописца, с улыбочкой на лице и с кепкой на голове.
Серые в штатском задрали головы; некоторое время они стояли молча, не выражая каких-либо чувств, затем лица их начали понемногу светлеть, а губы растягиваться в улыбках; разгладились и морщины на лбах. Повернувшись к художникам они дружно воскликнули:
– Ну, вот тяперь савсем другое дело!.. Ух, черти!.. Можете же, када захатите!..

После изложенного:
По прошествии множества лет художники с коими я был дружен разъехались по городам и весям в поисках лучшей жизни. Если кого и встречаю изредка на улицах, то, как ни странно, тех самых гэбистов. Они постарели, поседели, покривились от времени но по-прежнему на службе – теперь уже Украине.