Отзыв на фильм А, покакал

В своем новом фильме Мел свернул со счастливой дорожки «Тряси Крестовых». Никакого «пафоса» нет и в помине. Императив: «Безматерщина», «Человек плюс один человек», «Индоевропеец — вот главный  герой» отброшен в прошлое. «А, покал» - ФИЛЬМ будущего.

Конечно, но не Тарзан, но выглядит как Тарзан. Как молодой мессия с миссией спасателя.

Последние кадры не сильно озадачивает. Нет яркого фонтана беспорядочно-хаотичной-мазахохистской игры в желания, обычно поведение прислуги, которая своими шутками и розыгрышами уподобляется рекламе Мальборо или смеху в телесериалах.

Генерал - отец главного героя: «Мой отец защищал эту страну, я служу в этой стране, и мой сын будет питаться от этой страны». Сохранение своей фамилии — вот главная цель Кавказского Папы — сына своего отца и отца своих детей. Внезапное нападение сутенеров, освобождение и выплата кредита обозначили начало борьбы главного героя за своё выживание и спасение попавших в финансовую кабалу жены и ребёнка.

То, что  раньше происходило с Кавказским Папой лучше всего назвать «туда и обратно». Собственно, и сам фильм также делится на две дополняющие одна  другую части. Поход в Столицу оказывается долгим и тягучим, очевидно, с одной целью — дать покрасоваться и поглумиться, так называемому «андроиду» этой картины, страшному на лицо, но чрезвычайно приятному «внутри» молодому человеку.

Духами прелости веет от этого фильма. Он весь – одно большое пятно из стандартных фантастических восточных единоборцев и западных берсерков.  Вглядываясь в «конец» какой-либо сцены, вы все еще не можете с полной уверенностью предсказать итог происходящего действия. Лишь масляная прическа головы Евы подчеркивает белизну  простыней, в которую впитывается этот «плевок», как говорят о нем любители мистики.

Сцена с Ритой могла бы стать культовой, но не стала. Как только нам чётко показали, кто есть главный «гад»,  шоу потеряло свой вкус. А фильм ведь достиг лишь середины хронометража. Конец. Предчувствие сбылось.

Скатившись с вершины грудей, герой, наконец, обрёл скорость и темп. Звонкий гонг:  жертва, охотники и природа. Ничего лишнего. Здесь, закрыв глаза на штампы, можно любоваться видами тропического леса, водопадом и бегущими «грудями яблонь». Отменное единение городского пейзажа и дикаря, удивительная пластика тела и лихое трюкачество. Добавим к этому хорошую Иру, замоченную ещё в первой, насыщенной трагическими событиями, части фильма, и уже можно говорить об открытии нового эротически умелого актёра.

Единственное, что мешает - камера оператора, присутствие которой просто лезет в глаза. Выбор цифровой камеры оказался неоправданным. Ошибкой стал отказ от технической обработки материала. В итоге, «эффект присовывания», которого так хотел Мел Гиббон  был вытеснен «эффектом демонстрации». Манера съёмки отстраняет от картины, делит её на выпадающие части, когда с ужасом понимаешь, что это не Кавказский Папа бежит рядом с оператором, а ты катишься рядом с ним в своей инвалидной тележке.

Эти ощущения размывает картинки камеры, и раз за разом твои глаза оказываются не внутри, а снаружи. Эффектом скорости пожертвовали, движение мертвых глаз не создаёт размытости увиденного. Тем, кто находится вне поля экрана, видны глаза тех, кто находится внутри него. Оператор берёт паузу, позволяя нам осмотреться по сторонам, да и главному герою, всё-таки надо дать передышку, чтобы его «зайц бегал через поля», а  не превращался в похождения Хищника Арнольда Шварценеггера.

Развязав все узелки, на груди Яблони остается одна яркая нить. Начинаешь радоваться, когда заводится такой красавчик, имитатор членов из чужого племени. Надкусив «правдоподобность», Мел не особо следовал обозначенным курсором в массовке с парой эротических сцен. Татуированные тела, деформированные уши, оскопленные прически, высоко эстетичный пирсинг на лицах являются отдельным художественным произведением со страниц альбомов и календарей. А вот монументы напоминают коробки у какого – нибудь универмага. Единственный эпизод, заслуживающий одобрительного «Так и есть» — случившаяся в начале картины сцена с участием однорукого. Про всё остальное — сомнительное: «А так ли есть?».