Морошка

С середины июля на трассе С-Петербург-Москва бойко торгуют морошкой, первой ягодой, созревающей раньше всех в северных широтах необъятной страны. Болотная ягода так вкусна и полезна, что цена на нее подскакивает до 250 рублей за кило, и народ охотно берет за такую цену.
Морошка, куманика, как зовут ее местные старожилы, исчезающая ягода. В Северо-западных областях ее почти не осталось: осушили болота, и ягода  ушла, не может она расти без обилия воды и мхов. Так что торговля морошкой стала выгодным делом.
В Федулово в это время начинается активная жизнь – все идут в болото, за морошкой. Наберут пластмассовое ведерко и скорее на трассу, продавать.  К вечеру вся деревня пьяная от подростков до престарелых бабушек. Баба Катя давно не ходит в болото, да и в лес редко, разве, что за малиной или голубикой, та растет рядом, прямо за деревней, да и собирать с куста удобно, не надо нагибаться. Стара стала баба Катя, не спокойно  у нее на душе, а после смерти деда Степана, совсем потеряла равновесие. Все ей кажется, что не так жила, не так растила детей. Да и то сказать:  старший сын Вадим погиб в Афганистане, младший Лешка где-то болтается на севере, а средний сын, Юрка, по тюрьмам всю жизнь мается, только что вышел, а жизни никакой – пьет, дерется, жена давно сбежала, а дети, кто где. Двое младшеньких – в детском доме, средняя Настя – шлюха, на трассе у водителей деньги зарабатывает. Старший  внук Сашка по  тюрьмам  пошел, как и отец. Первый, раз как малолетка, в  колонию угодил, украл деньги в сельском клубе. Второй раз – за разбой – избил и отнял деньги у приезжего парня, дали 6 лет, отсидел 4,5 годика, вышел и вот на тебе – снова сел. Залез в сельский магазин, унес вино и закуску и всего то на 3,5 тысячи, а срок дали 8 лет, как настоящему разбойнику. Да, что-то они не так с дедом Степаном делали, не усмотрели за детьми. Да когда усмотреть: утром в пять на ногах, коров доить на колхозном дворе, прибежишь к восьми, поднимешь ребят в школу, кое- что схватишь поесть и снова на работу, до шести, а там вечерняя дойка. Придешь, едва ноги волочешь, нужно чем-то семью накормить, спать уложить, да еще постирать…
А дед Степан, не всегда помощником и опорой семьи был. По молодости куролесил, не хуже нынешних ребят: выпивал и дрался. Слава богу не осудили, на волоске висел… Это он когда  бригадира Тимоху по голове ударил. Ударил то за дело, но тот при исполнении находился. Мог Степушка реальный срок схлопотать. Защитил председатель, они со Степой в одном полку когда-то служили, тот и заступился… Но работал Степан, как проклятый. Уж возьмется когда за дело, все горит в его руках и дом, и баню срубит и колхозных лошадей объездит – все Степа…  Не отказывал ни в какой просьбе,  жадный был до работы  Степушка, царство ему небесное, крестилась баба Катя. А сейчас то, что творят: на работу никто не хочет. Взять хоть наше Федулово, 75 домов, а ни в одном коровы никто не держит. Да, что коровы, куриц редко кто заводит. Петушиный крик в Федулово стал такой же редкостью, как  кино в сельском клубе. Все куда то пропало, словно корова языком слизала. Так, что в нынешней деревне ни деревенского молочка, ни яичек уже давно нет. Все городское, привозное.
Баба Катя не зря разволновалась. Внука  посадили, а его отец и ее сын Юрий, как из зоны вышел, не просыхает. Сошелся с какой-то шлюхой, вместе пьют, куролесят. Пропили по весне, все, что могли из дому, голодали, но вот их золотая пора пришла – большие ягоды. И начались они с морошки-куманики. Юрка со своей сожительницей не вылезали из болота. Утром, с опухшим от пьянки и комаров, сизыми лицами шли в болото, за три километра от Федулово, к обед, набрав на двоих пару ведер  по 8 кило, выходили прямо из болота к трассе, там в течение часа- полтора продавали. В рядом стоящем шалмане выпивали, перекусывали на скорую руку, брали на всю выручку водки и шли в деревню. Гудешь, продолжался допоздна, пока оба пьяных и усталых не засыпали в своей обобранной  до нитке избе. Вместо кровати, два брошенных на пол тюфяка, без простыней и одеял. Чурбаки вместо  стульев  и стол, сколоченный из не струганных досок.  Что творят, немыслимо! - вздыхала баба Катя. Но изменить, что-то было не в ее силах. Надежда появилась, когда в селе открыли церквушку. Но кроме старушек и не многочисленных старичков, да городских дачников на службу никто не ходил. Хотя поговаривали, что денег на строительство храма кто-то дал из блатных и очень много.
Так или иначе, церковь была открыта лет 7 назад, а пьянство не убывало, а росло с каждым годом.
- Что делать, батюшка? - спрашивала со слезами  на глазах бабушка Катя.
- Терпеть и уповать на волю божью – тоскливо отвечал Михаил, крестил бабулю и давал ей поцеловать крест.
Деревня спилась настолько, что когда приезжала автолавка с хлебом и продуктами, то выручку делала только на водке. Кроме ухоженных домов дачников, избы выглядели, как в послевоенное время: разбитые стекла, черные некрашеные стены, покосившиеся заборы и трава у крыльца, которую давно никто не косил.
В этот  день  бабе Кате  не спалось, проснулась раньше обычного, болела нога, ломило в пояснице: к дождю видать, отметила она, с трудом поднимаясь с постели. В дверь постучали.
- Кто там? – заторопилась старушка к двери.
- Открой, баба Катя, это я Зойка.
- Чего тебе в такую рань?
- Да открой, чего через дверь разговаривать.
Бабуля щелкнула деревянной защелкой.
- Входи, ведь все равно не отстанешь…
Зашли в избу. Ну чего пришла ни свет ни заря?
- Баба Катя дай опохмелиться мне и Юрке. Мочи нет терпеть - и Зойка затряслась, падая на колени перед бабой Катей.
- Да, нет у меня ничего Зоя. Как умер Степан, зачем мне водка, больше не держу, а самогон отродясь, мы не гнали.
- Сходи  к соседке Любе, возьми у нее.
- Еще чего, буду я по старости лет позориться. У этой спекулянтки для вас водку просить. Иди сама, и бери.
- Дай тогда денег в долг, к вечеру вернем, вот морошку продадим и отдадим.
- Какая морошка? Смотри на ногах еле стоишь. В болоте утоните.  Нет у меня денег, пенсия завтра, а те, что были в кошельке Юрочка унес, все до копейки. Так, что сама без хлеба третий день сижу, на картошке, да огурцах…
Зинка видя, что  ничего  не отколется, пошла на последнее.
- Бабуля, у тебя где-то одеколон у деда был, я знаю в шкафчике стоял, «Шипр» назывался, отдай, хоть его, все чего-то,  для похмелки сойдет…
Баба Катя не могла  вспомнить есть ли в  шкафу одеколон или нет. Но пошла к шкафчику,  открыла, пошарила на полке, и точно флакон одеколона нашла, ровно пол пузырька.
- На бери, не жалко… - баба Катя подала пузырек.
- Водички чуток в кружку дай, бабуля.
Баба Катя подошла, зачерпнула в кружку воду и подала. Зойка открыла трясущей рукой пробку от пузырька и вылила содержимое в кружку. Жидкость забулькала, распространяя  по избе острый запах одеколона. Выжиив до капли, Зойка перемешала содержимое в кружке пальцем, которое стало белым, как молоко и залпом выпила.
Баба  Катя отошла прочь, крестясь…
- Прости их господи, прости…
Сизое лицо Зойки просветлело.
- Спасибо бабуля, век не забуду. Но я пойду…
- Иди, иди с богом – и баба Катя проводила невестку до двери.
Весь день баба Катя чувствовал себя плохо, все валилось из рук.  Не к добру, ой не к добру, все чаще и чаще мелькала у нее мысль. Вечером к дому  подъехал милицейский УАЗик. Молодой лейтенант,  лихо, ударив дверцей, выскочил из-за руля и прямиком направился в дом.
- Заходите, не заперто – ответила баба Катя, на стук в дверь.
Милиционер вошел:
- Здравствуйте, Вы будите родственницей Микешину Юрию Степановичу?
У бабы Кати подкосились ноги, и она присела на край лавки.
- Я!
- Кто?
- Мать!
- Извините за неприятную весть. Но ваш сын погиб вместе  с гражданкой Дугиной Зоей Михайловной. Знаете такую?
Баба Катя заплакала.
- Как погиб? Утром в лес уходил, сама видела, невестка еще раньше прибегала… - заголосила баба Катя.
- Сбило машиной обоих и насмерть. Трупы в районном морге, требуется Ваше опознание.
- Да как же так, все время ягоды продавали у дороги, вся деревня там… И чего их то сбило… - голосила бабя Катя.
Милиционер пожал плечами. Свидетели показали, что женщина выскочила на проезжую часть, хотела затормозить иномарку, ягод осталось чуть-чуть, хотела скорее продать… А тот видно не разглядел, на большой скорости несся, сбил обоих… Ваш сын пытался, видно, женщину оттянуть и сам попал под колеса…
Вот она морошка-куманика на продажу, к смерти сына привела, последнего и баба Катя заголосила уже на всю деревню:
- Ох горе мне, горе. Люди добрые, за что, за что? Чем я Господу не угодила – и баба Катя кричала, билась головой о край стола и не могла остановиться.
Милиционер, привыкшей к подобной картине, лишь молча стоял рядом, не зная чем помочь этой несчастной женщине.
-Может запретить ягодами торговать, но как быть со свободой? Что не запрещено законом, то разрешено. Вон с самогоном, как бороться? Гнать можно, продавать нельзя! Да какой же алкоголик будет самогон гнать? Ему не вытерпеть, брагой все выпьет. Dura lex, sed lex! Вспомнил латинское изречение молодой офицер, только что окончивший милицейскую школу. Но в России Закон как дышло, куда повернул, туда и вышло. Милиционер вздохнул, перевел взгляд на плачущую женщину:
-Может ни о чем не думать, а работать по инструкции, а то с ума сойти можно – подумал милиционер и тронул женщину за плечо. – Пойдемте на опознание.
В деревни слышались пьяные песни  удачно продавших морошку…Россия продолжает пить.