Шурино горе

               
    - Это ведь не мы тебя нашли, это ты нас нашла! – крикнула напоследок Шура, обозвала Катьку выхухолью и выбежала, хлопнув дверью. В сенях она достала изо рта жвачку и прилепила её на дверную ручку. Но потом передумала и оторвала жвачку. Вместе с ручкой. И вместе с дверью.
Шуре было до слёз обидно за сына.
Навстречу ей шёл соседский гусь Хвостпистолетом.
    - Бедный Яков, откопал себе сокровище в городе! - сказала она гусю и потрясла перед его глазами рваными трусами своего сына. Гусь что-то ответил ей вдогонку, но Шура его уже не слышала. Она спешила к свояченице Любке, чтобы пожаловаться ей на сноху.
    Выгнув шею, гусь побежал за женщиной. Но внезапно налетевший ветер расстегнул плывущую на юг тучу, пошёл сильный дождь. Гусь в сердцах выругался и пошёл обратно. Шура, затолкав рваные Яшкины трусы в карман, натянула подол плаща на причёску, и, на ходу глотая дождь, побежала.

    Свояченица сидела за столом, и пила чай с сушкой. Шура сняла плащ, выплюнула дождь в умывальник и села за стол. Вытерев лицо скатертью, она с шумом вытянула один швырк чая из Любкиного стакана, достала из кармана трусы Якова. Положила их на стол:
    - Как ты думаешь, что это?
    - Тряпка…
    - Да нет, Любаша, это не тряпка, это трусы моего сына! Змею пригрели мы, Люба, змею! Погубит она моего Якова!
    - Где ты их взяла? – Любка никак не могла понять про трусы.
    - В доме Якова, в стиральной машине.
    - А чего ты там делала, у них в стиральной машине?
    - Я сегодня с Петенькой сидела, Катька в больницу в город ездила. Ну, и проверить решила, как у них дела с хозяйством.
    - Всё везде проверила? – как бы осудила Любка Шурин поступок.
    - Я – мать! Мать имеет право знать, как живёт её сын?
    - Конечно, имеет.
    - Вот! И живёт он, скажу я тебе - хуже, чем плохо. Ни трусов, ни носков свежих я у него не нашла - всё в стирке, всё грязное и рваное. Бедный мой мальчик! Зато жена городская. А ведь он у меня в чистоте и аккуратности воспитывался, никогда соринки на пол не бросит. И  рубашечки я ему стирала каждый день, и носочки, и шнурочки, и всё остальное.
Любка слушала, смотрела на одинокую сушку, плавающую в чае, и думала о  Шурином горе и о Яшкиных трусах.
    - Даже не знаю, Шура, чем тебя утешить. Может, тебе с   этими  трусами  съездить  в  Ёжинск  к   Катькиным родителям. Пусть они поговорят с ней. Если она тебя не хочет слушать, так может хоть мать свою послушает.
Шура выудила разбухшую сушку из стакана свояченицы, съела её. И успокоилась.
    - Ладно, я в выходные поеду в Ёжинск и зайду к ним, к родственничкам своим.
Она взяла трусы, аккуратно свернула их, положила в карман и ушла, до глубины души довольная собой  и своей материнской любовью.

   Четыре года назад Яков привёз жену Катерину из Ёжинска. Яшка учился в Ёжинске на гармониста. И Катька училась там же, но на балалаечницу. Так и сошлись. По интересам, видно. Ну, возможно, и по любви тоже. И расчёт Шура не исключала: в деревне их семья считалась обеспеченной.
    Сноха поначалу показалась Шуре девкой хозяйственной: огородик свой весной засадила горохом и подсолнухами. Солнечный такой огород получился. У всех людей в огороде  картошка, а у неё – солнце. И мужа своего Катерина очень внимательно любила. Сына Петьку вот родила ему.
    Бабушка Шура во внуке души не чаяла, потому что Петька лицом в Якова вышел. И всё остальное тоже было от Якова, Катькиного ничего не было.
    Шура была вполне довольна невесткой: Катерина звала её мамой и слушала её воспитательные беседы.       Шуре это нравилось.   Но вскоре что-то не заладилось в семье у сына, и Шура во всём винила невестку. И Катька перестала её слушать, начала огрызаться.
    Свекровь хотела, чтобы семья сына жила по её правилам, а снохе вдруг захотелось жить по своим. Шуре надо было участвовать в жизни сына, а Катерине этого не надо было. Мнения разошлись и мир между снохой и свекровью стал совсем худым.   Шура сердилась: ей хотелось поставить невестку на место. Но Катька не хотела вставать на место: тоже сердилась и лезла на рожон. Оттого, что сноха игнорировала её советы, Шура потеряла голову и смысл жизни. И затаила горькую обиду.


    По пути домой Шура зашла к подружке Нине Попрыгайко. Нинка тоже посоветовала ей съездить к сватам и поговорить про трусы.
   Потом встретила школьную глухую сторожиху бабку Капу. Капа  посмотрела на трусы, которые показала ей Шура, пошамкала беззубым ртом и пожала плечами:
    - Не знаю, щьи трусы-то, но не мои – это тощно.
    На школьной спортплощадке мужики играли в домино. Про трусы они тоже ничего не знали:
    - Это не наши, наши все на своих местах, - сказали они и дружно показали Шуре эти места.
И в детский сад заглянула.
    - Мы не рвали, - сказали хором дети,  честными ясными глазами глядя на трусы.
    Когда Шура проходила мимо дома сына, навстречу ей опять вышел гусь Хвостпистолетом, зашипел на неё и отнял трусы. Потом вдруг, откуда ни возьмись, прибежали ещё гуси - штук пятьдесят, и чуть не защипали Шуру до смерти.  К счастью, Катерина в это время сидела у окна и штопала Якову носки. Она и спасла свою свекровь: кочергой разогнала взбесившихся гусей, подбежала к пощипанной Шуре, помогла ей подняться:
    - Мама, - сказала она, - я так за Вас волновалась, - и обняла её.
    Потом Катька отобрала у гуся трусы и вернула их Шуре. А Шура в тот же день взяла лопату, отнесла трусы далеко в лес, закопала их там под ёлкой.   И забыла навсегда дорогу к этой ёлке.

    На Новый год она подарила сыну дюжину трусов и две дюжины носков. И любимой снохе Катерине подарила пару трусов: одни – красные и другие – тоже красные. И ещё одни – совсем зелёные.
    А весной Яшкина собака Шмонька отрыла в лесу под ёлкой рваные трусы и принесла их хозяину. Но Яков трусы не узнал и сжёг их в печи за ненадобностью.