Распятый петух

(по мотивам одноименной картины югославского неопримитивиста Ивана Генералича)

Эта история произошла в Рязани. Где это? – спросит неравнодушный читатель. Там, где не отцветает жасмин, как говорил Веня, собираясь в Петушки. Рязань была бы очень похожа на Одессу, если бы так не отличалась от нее.
В принципе, эта история могла бы произойти в любом другом месте. Я не люблю сослагательное наклонение, но здесь оно имеет право на жизнь.

*****

   Оближите у кошки края, сударь! – так отреагировал грузчик на мою просьбу помочь  понести тяжелую поклажу – Я забесплатно не продаюсь.
Значит я в Рязани, подумал про себя ваш покорный слуга. Осталось только найти себе ночлег. Ночлега, как и денег не нашлось. Зато отыскалась компания каких-то ухарей, которым не терпелось прикурить именно у меня. Благо документации и драгоценностей при себе я не имел, поэтому невозмутимо принеся себя в жертву богу насилия, я спокойно заснул на траве в парке. Засыпая, я увидел бронзовую голову Сергея Есенина. Вспомнились его:
Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль…
С мыслями о поэте я и заснул, ворочаясь от небольшой боли в области копчика. Сон был недолгим. Проснулся я от того, что Есенин тряс меня за плечо. «Вставай, оглобля, пойдем, покажу тебе петуха распятого». «Зачем?» - спросил я. «А мы у него и спросим» - ответил Сергей Александрович.
Я встал, отряхнулся, доел остатки своего бланманже и захромал в сторону земляка. Действительно, на Театральной площади возвышался громадный крест – метров 50 в высоту, а на нем был распят не меньших размеров петух. Перья у петуха были невыносимо яркими.
- За что его так? – спросил я у кого-то из толпы.
- А как же. Что его премировать что ли? – ответил старичок.
- Он что кому-то ногу в общественном транспорте отдавил? – снова поинтересовался я.
- Да нет, просто он отказался жениться на дочке мэра – вмещалась женщина с одним глазом.
- Она что страшная? – снова я.
Женщина не расслышав, подумала, что я про нее и отвернулась с надутыми губами.
- Дочка мэра – вуаэристка – уже третий зевака разъяснял мне ситуацию.
- А петух у нас консерватор. Не терпит никаких таких американских извращений – втолковывала мне одна маленькая девочка.
Какой-то поп, прикурив от своего кадила, уставился на меня.
- А вы молодой человек, шпион что ли? Не по-божески как-то. Петуха распяли, а вы вместо того, чтобы его пожалеть, расспрашиваете нас чего и почему. Просто пожалейте его всем своим сердцем. Я уверен, что оно у вас не меньше моего…
- Когда же его разделывать начнут? Всем курятины хватит – сказал все тот же поп, обращаясь к толстому мужчине. Последний, в свою очередь, блаженно улыбался, протирая носовым платком серебряную вилку.
- Не люблю общие – объяснил мне этот мужчина.
Тут из какой-то машины негромко заиграла песня Наутилуса Помпилиуса «Черные птицы».
 У меня потекли слезы. Я все понял. Все эти твари собрались здесь, чтобы сожрать бедного петуха. Он виноват только в том, что хотел жить в своем курятнике, а его насильно хотели очеловечить. Воздух разорвал мой нечеловеческий крик. Я побежал со всех ног. Я упал рядом с петухом. Мои слезы омывали его лапы, я плакал как миллион женщин, потерявших на фронте всех своих сыновей. Небо было кроваво-красным. Сквозь слезы я видел в толпе Достоевского и Ницше. Ницше тоже рыдал навзрыд, зарывшись головой в плечо Федора Михайловича. Возле них стояли какие-то врачи. Мне было наплевать на всех. Меня уже никто не мог остановить.
Народу становилось все больше и больше. Кто-то, показывая на меня, закричал:
- И этого  щуплого тоже в котел.
Я вцепился в петуха. Я знал, что не отпущу его ни за что. Он был мне дороже Бога, себя и жизни всех людей вместе взятых. А может быть, это и был Бог? Мысли кружились и мешались как ноги тех молодчиков накануне. Неужели Мандельштама и, правда, утопили в лагерном сортире? – это был последний вопрос, который я задал себе.
Дальше я ничего не помню.

Проснулся я только вечером. Голова была ясна как никогда. Я с легкостью представил себе, что Виктор Цой и Майкл Джексон – это один и тот же человек, и что он действительно жив. В плеере заиграла песня  "Flowers On The Wall" The Satler Brothers из "Криминального чтива". Выглянув в окно, посмотрел на людей, потом на себя в зеркало. И понял, что этот кошмар вернется, только, скорее всего в другом обличии. Завтра я решил пойти замолить свои грехи. Нет, не в церковь. В зоопарк…