Давай разведёмся

Спасительное решение нашлось мгновенно. Когда Наташа в очередной раз принялась отчитывать меня за непочиненный кран, я взял её за руку и тихо предложил:

– Давай разведёмся.

В Наташиных глазах последовательно промелькнули изумление, обида, недоверие и наконец благодарность.

С этого дня всё изменилось. Теперь можно было до посинения задерживаться где и с кем угодно, но такие желания внезапно перестали у меня возникать. Наоборот: с работы я торопился домой, а на обиженные окрики друзей только разводил руками: «Извиняюсь, жена ждёт!» А ведь раньше я никогда не называл Наташу женой. Мне всегда казалось, что это слово отдаёт собственничеством, какой-то первобытной грубостью. Оно годилось только для того, чтобы орать: «Жена! Неси жрать!» (слово «жрать» я, кстати, тоже не выносил). Наташа не заслуживала такого обращения.

А может, я просто выдумал себе и окружающим это красивое объяснение, прикрывая им латентное желание снова сделаться холостяком – кто теперь разберёт.

В любом случае, слово «жена», как и всё, что вот-вот потеряешь, неожиданно обрело ценность и новый смысл. Теперь почему-то хотелось каждому встречному рассказать, что у меня есть жена, и я иду к жене, и сейчас мы с женой будем ужинать (Наташа продолжала готовить для меня, и мы даже по привычке вместе ели). Как бы между прочим я замечал, что этот шикарный галстук мне подарила жена, что моя жена носит линзы, и они ей нисколько не мешают, что, как и все жёны, моя жена может из ничего сделать причёску, салат и трагедию. И тут же оговаривался: «Хотя насчёт первого я погорячился: у моей жены шикарные волосы».

Сослуживцы недоумевали и вскоре решили, что у нас с Наташей в силу спровоцированного многочисленными ссорами выброса гормонов наступил второй медовый месяц. В какой-то степени они были правы: так хорошо мы жили только в первый год после свадьбы. Разве что спали тогда в одной кровати, а не по разным комнатам, как теперь.

По малейшему поводу я стал советоваться с Наташей. Обнаглел до того, что однажды выложил ей всё про двух своих любовниц – красивую, но глупую блондинку и красивую, но хищную брюнетку – и спросил, кого мне выбрать. Наташа задумалась. Потом попросила показать ей их фотографии. Оценивающе глядя то на одну, то на другую, она наконец заявила:

– Выбирай блондинку. Брюнетка тебя съест и не подавится.

«И на косточках моих покатается», – почему-то подумалось мне.

Наташа была мудрой.

Я порвал с обеими.

В один из вечеров я спросил Наташу, знала ли она о моих изменах.

– Всегда, – кивнула она. – От тебя разило другими женщинами.

– А ты?.. – решился я. – Ты мне когда-нибудь изменяла?

Наташа помолчала. Потом тихо заговорила. Оказывается, это началось в январе, когда в их агентстве ожидалась проверка. Они с шефом до глубокой ночи колдовали над отчётом и, чтобы не заснуть, глушили чёрный кофе. Потом кофе перестал действовать ободряюще – они добавили в него несколько капель коньяку. Потом ещё немного коньяку. Потом уже пили один коньяк без кофе…

Она пришла домой под утро. Я такого случая даже не помнил.

– Это длилось полгода, пока его не перевели в Ростов, – задумчиво протянула Наташа. И вдруг заявила:

– А знаешь что? Я ни о чём не жалею. Хотя поначалу мне было очень и очень стыдно. Я даже стала готовить тебе твои любимые суши, чтобы загладить вину, помнишь?

Вот это я помнил.

– И ещё… – Наташа замялась. – Думаю, ты теперь должен об этом знать… Ну, понимаешь… Чтобы не повторять прежних ошибок… С ним я почувствовала себя женщиной. Дурацкое объяснение, все так говорят, знаю! Но ему… ему я отдавалась… А тебе – отдавала. Долг.

Ещё одно противное слово. Долг. Долг. Долг. Звучит, как мучительная икота.

– Ты его любила? – зачем-то спросил я.

Наташа покачала головой:

– Любила я только тебя. И то давно.

– А ты никогда не задумывалась, как бы сложилась жизнь, если б ты не встретила меня?

– Думаю, всё равно бы хреново.

Мы никому не говорили, что собираемся разводиться. Наши родители, перестав слышать жалобы на «козла мужа» и «эту истеричку», не знали, какому богу ставить свечку за спасённое семейное счастье своих детей. Иногда мы вдруг решали, что пора уже раскрыть карты, и даже репетировали этот нелёгкий разговор, но всякий раз объяснение почему-то откладывалось.

А времени оставалось всё меньше и меньше. И когда один из нас терял самообладание и кричал, что больше не может жить в подвешенном состоянии, другой обязательно утешал: «Ну-ну, потерпи ещё немножко… Ждать-то всего месяц…»

Месяц, две недели, неделю, пять дней…

В тот день мы не сговариваясь облачились в свои лучшие наряды. Увидев друг друга такими расфуфыренными, долго хохотали, потом вытерли слёзы и отправились в ЗАГС. Тётки из бракоразводного попытались отправить нас в другой кабинет, приняв за жениха и невесту: мы держались за руки и улыбались друг другу. Когда же всё-таки выяснилось, что никакой ошибки не произошло и мы действительно хотим развестись, они долго возились с бумагами и что-то бурчали себе под нос. Я смог разобрать только: «Хорошо, хоть детей не нажили». Это и вправду было хорошо, но тёткам не помешало бы быть более хладнокровными и тактичными.

– Что ты чувствуешь? – спросил я Наташу, когда всё закончилось. – Свободу?..

– Скорее лёгкость, – отозвалась она.

Наташа всегда умела находить нужные слова.

– Давай отметим это дело, – предложил я.

Она не возражала.

За ужином в уютном ресторане мы снова много смеялись и шутили, а потом стали обсуждать, решится ли кто-нибудь из нас на повторный брак. Наташа говорила, что вряд ли захочет, а мне советовала жениться на блондинке, потому что из той якобы выйдет прекрасная хозяйка. Я сказал, что во второй раз, может, и женюсь, но вот в третий уж точно нет.

– Почему? – удивилась Наташа.

– Не зря наши предки говорили, что первая жена от Бога, вторая от людей, а третья от дьявола, – отшутился я.

– Значит, я была от Бога? – улыбнулась Наташа.

Я промолчал.

Потом уже молчали мы оба. Я думал о том, что развод – полезная штука: он помогает многое понять. Например, что тот, кто жил с тобой бок о бок все эти годы, в сущности, неплохой человек – автоматически становится таковым, когда от него перестают чего-то требовать, за что-то упрекать и пытаться заточить под нужный одному тебе формат.

О чём думала Наташа, я не знал.

– Не провожай, – почти резко сказала она, когда мы вышли из ресторана.

– Ну, хоть такси тебе поймать можно? – спросил я.

– Такси можно, – смягчилась она.

Когда подъехала машина и я попытался сунуть таксисту мятую купюру, Наташа ласково, но твёрдо отвела мою руку.

От ресторана до квартиры, которую я снял на первое время, было рукой подать. Все свои вещи я перевёз туда ещё накануне. Наташа же осталась жить в нашей квартире. То есть, пардон, в своей: та досталась ей по наследству от бабушки.

Я представил, как Наташа сейчас заходит туда, включает свет, снимает туфли, бросает на стол ключи. Потом спохватывается и напоминает себе вслух: «Сумки, шапки и ключи на стол не кладут!» Сколько лет напоминает, а всё как о стенку горох!..

Я улыбнулся своим мыслям.

Для нас обоих начиналась новая жизнь.