История моей жизни

Глава первая.
Война или история моих родителей.

Мой папа погиб на фронте в самом начале войны.
Он ушел воевать прямо со школьной скамьи, совсем еще не обстрелянным юношей, и был убит в первом же бою.
А мама, совсем еще маленькой девочкой, уехала в эвакуацию, и ее следы затерялись на бескрайних просторах нашей Великой Родины.
Мои родители никогда не были знакомы, никогда не видели друг, поэтому я родился только через десять лет после окончания войны совершенно у других людей.

Глава вторая.
Портрет или история моего дедушки.
 Мой дедушка был очень большой начальник.
Он ходил, гордо выпятив грудь, обтянутую черной блестящей портупеей.
Дедушка никогда и ни с кем не разговаривал, а только отдавал короткие четкие распоряжения. В коммунальной квартире, где дедушка занимал отдельную комнату, его очень боялись, поэтому дедушка никогда не убирал места общего пользования.
Но однажды соседи подумали и написали, куда следует, и ночью за дедушкой пришли двое молодых людей и вежливо попросили следовать за ними.
А дедушка как стуканет кулаком по столу, да как закричит:
– Мать, перемать! Да я же вас всех в порошок сотру!
А они даже нисколечко не испугались и показали ему бумагу с печатью.
 И дедушка сразу же сник и уже заискивающе спрашивал:
– А, может, ошибочка вышла?
– Нет, – отвечали они, – не бывает у нас ошибок!
И дедушка, всякую уже надежду потеряв, и сам же понимая тщетность дальнейших расспросов, все-таки спросил:
– А, может быть, там разберутся?..
– Да это, уж точно! – угрюмо усмехнулся один, а другой пошел и позвал соседей.
И был обыск, и были соседи-понятые.
И многое всякое разное у дедушки нашли, и все описали и внесли в протокол. А после и с дедушкой разобрались…
Когда же его не стало, комнату, в порядке распределения жилья, выделили моей, тогда еще незамужней, бабушке. Но перед этим пришла машина, и все вещи из комнаты вывезли, остался только один дедушкин портрет на стене, уж больно он мухами был засижен.
Гости часто спрашивали мою бабушку:
– А чей это у вас такой портрет на стене?
И она смущенно, но не без гордости отвечала:
–А это – мой муж! Ныне покойный. Большой начальник был…
   В конце – концов, бабушка и сама поверила, что является его вдовой, и, когда наступил период великого таяния льдов, сдала анализы, и, прихватив еще кое какие немудреные справки, пошла по инстанциям, хлопотать себе пенсию, как вдова невинно убиенного, но, насколько я знаю, все ее хождения успехом не увенчались.

Глава третья.
Граммофон или история моего дяди.
  В результате хронического недоедания, мой дядя с детства страдал дистрофией.
Но отличался очень большим умом. Он читал Жан-Жака Руссо, но особенно любил Вольтера. Частенько, подвыпив, с криком « раздавите гадину! », гонялся он по дому за своей нелюбимой женой. Она, впрочем, сама была виновата: вечно его доканывала.
– Ну, почему же вы не разведетесь? – любила спрашивать моя мать своего старшего брата, – Как бы хорошо было, если бы ее не было!
– Если бы ее не было, ее пришлось бы придумать! – отвечал дядя словами великого просветителя. Дядя и сам, однако, был большой просветитель. Вечерами, усадив меня рядом с собой, он безуспешно пытался объяснить мне, полудебилу, принципы сцепления шестеренок. От родителей я слышал, что дяде тесно в Отечестве, и он с детства мечтает покинуть приделы, но слабое здоровье не позволяет ему решиться на столь отчаянный шаг.
Однажды, когда родителей не было дома, я зашел к дяде в комнату и увидел, что он сидит за столом и слушает свой любимый граммофончик. Подойдя поближе, я увидал в глазах дяди слезы и догадался, что дядюшка наконец-таки решился, и наступил великий момент расставания с Отечеством. Невольно заслушавшись музыкой, я воскликнул в умилении:
– О! Дядюшка! Какая славная музыка! Какое чудо этот твой граммофончик!
Дядя повернулся ко мне, утер глаза и начал объяснять  устройство граммофона.
Он разобрал корпус и указал мне на большую металлическую пружину.
– Вот видишь, это – пружина! Самая главная деталь механизма. Когда крутишь рукоятку, она стягивается в тугой узел, а после, в результате силы упругости, приводит в движение все детали граммофона. Так рождается музыка!
На этих словах он неловко поддел пружину отверткой.
Со страшным звоном она подпрыгнула вверх и, развернувшись во всю свою длину, острым концом распорола дяде пиджак, рубашку, а за одно и живот. Кишки вывалились ему на колени. Дядюшка мой упал на пол и, можно сказать, умер у меня на руках, но и перед смертью, не забыв своей просветительской миссии, успел рассказать мне о японских самураях и на примере собственной раны пояснить, как они совершали ритуальное самоубийство – харакири.
В отчаянии стоял я над трупом своего любимого дядюшки.
–Что делать? Бежать? Звать на помощь? Но кто поверит мне – идиоту, что не я распорол ему живот, а что смерть его есть, всего лишь результат неудачной просветительской деятельности.
Немного подумав, я взял дядю за ноги и благо весил он совсем немного, потащил его из дома на улицу. Возле дома была большая яма, где мы, мальчишки играли в войну.
Отец мой, возвращаясь домой навеселе, по обыкновению проваливался в яму, приходил домой грязный и побитый и кричал мне:
– Ну, когда же, наконец, ты зароешь свою дурацкую яму?!
–  Папенька, - отвечал я ему, – ведь это же – окопчик! Мы там играем в оборону Севастополя!
– Оборона – смерть восстания! – угрюмо произносил отец слова Великого Вождя, а после ложился спать. Утром, проснувшись, он все забывал, и так повторялось всякий раз.
– Ну, вот, пришла пора и окопчик зарыть, – я сбросил труп дяди в яму и засыпал его землей.
Вечером родители пришли домой и не застали дядю.
– Должно быть, он решился и покинул приделы, – высказал предположение отец.
– Дай бог, что бы ему там было лучше, – сказала мама, утирая слезы.
И только один я знал, какие приделы покинул мой любимый дядюшка.

Глава четвертая.
Жена.
Моя жена – член профсоюза и весьма уважаемый в обществе человек, только очень скромная.
В детстве, когда она была маленькая, мама забыла ее в троллейбусе, так вот, пропажа обнаружилась только на третьи сутки, такая она была тихая и неприметная.
Я ее очень люблю и уважаю, но, все же, сейчас начну рассказ о своем родном брате.

Глав пятая.
Кондуктор или история моего родного брата.
Однажды я ехал в поезде.
Вдруг в купе зашел кондуктор и стал проверять билеты. Голова у кондуктора была полностью забинтована, видны были только глаза и рот.
– Да что же это с вами такое приключилось? – стали расспрашивать его сердобольные пассажиры.
– А я вот ночью чай в титане кипятил, а титан-то и взорвался, – начал рассказывать кондуктор, – так кипятком ошпарило, слава богу, глаза не пострадали!
Все пассажиры стали сочувствовать кондуктору, только один завозмущался:
– Это, – говорит, – безобразие! Я деньги за билет заплатил, а меня даже посмотреть не позвали. Я на вас жаловаться буду!
Кондуктор сразу же очень испугался и признался, что обманывает нас.
Он снял бинты, и мы увидели, что он как две капли воды похож на меня. Оказалось, что это мой родной брат, да к тому же двойняшка и близнец!
Он родился на пять минут позже меня.
В родильном доме все так были взволнованы моим появлением на свет, что в суматохе совершенно не заметили его рождения и вмести с отходами, выбросили его на помойку.
А он, однако, выжил!
 И даже стал весьма полезным для общества человеком – кондуктором.
Когда на вокзале я садился на поезд он меня сразу узнал, но ему было очень не удобно, что я такой вот известный, с гуманитарным образованием человек, а он, всего лишь, обыкновенный железнодорожник. Вот он себе голову и забинтовал, что бы я его не узнал. Все пассажиры очень радовались нашей встрече, но постоянно путались, кто же из нас на самом деле является кондуктором. В конце концов, мы и сами запутались, да так, что, когда поезд прибыл на станцию моего назначения, долго не могли решить, кому же из нас выходить из вагона. Но все же один из нас взял чемоданы и вышел на перрон, хотя, по правде сказать, у меня до сих пор нет четкой уверенности, что это был именно – я! 

Из сборника «Про бобра», 2000 год, изд. «Скрипториум», СПБ.