Дикие тюльпаны. Главы 72, 73 Выборы по-советски. Б

Однажды, один товарищ, после хорошего дождичка, прокопал вдоль дороги канавку и тем самым порядком подтопил двор вдовствующей Чиликидихи. Мари Трофимовна, человек быстрых решений и мгновенных действий, побежала к дому нашкодившего односельчанина.


 «Сашка, ну, как тебе не стыдно, ты зачем прорыл канаву? Ты ж затопил мне пол-огорода!». Зарывать канал раздора мужик не стал, его всё устраивало, а баба покричит, да и отстанет. Но, Галина мамка, устроившая скандал Сашке, на этом не успокоилась. Откровенная поклонница русского классического мата, помянув ненароком его мать, помчалась за правдой к депутату! Им на то время был Чертов дядька Павлик, Ленкин отец.


 Вдова с глубокой обидой в сердце изложила суть жалобы, но флегматичный Павлик махнул на неё рукой, типа того, отстань ты со своей водой, я ничо не знаю, моя хата с краю. Такая пассивная позиция государственного лица удивила и оскорбила просительницу. «Павлик, ты же депутат! Кто ж мне поможет, если не ты? Шо ж мы тебя зря выбирали?!», пыталась усовестить его избирательница. «А я тэбэ не просыв, шо б ты мэнэ выбырала». Калитка скрипнула, и Чертов исчез.


В ответе дядьки Павлика была доля правды. Депутат действительно не просил, и власть не просила, она приказывала и Чертову, и Чиликиди, первому – баллотироваться, второй – голосовать! Стопроцентная явка обеспечивалась без особых хлопот. Народ в то время и не самовольничал, не сказать, чтоб люди были высокой сознательности, но старались от греха держаться подальше.


Накануне клуб украшался красными плакатами и знамёнами. Урна для бюллетеней устанавливалась посредине зала. Неподалеку стояли сколоченные местными плотниками и обтянутые красной тканью кабинки, где советский народ всматривался в лица кандидатов и послушно выбирал наречённых властями.


 Предупреждённые самим Бачирнахычем ученики из Галиного класса с вечера уже готовились к не простому дню. Коммунистическая партия возлагала на юных пионеров немаловажную роль. В парадной форме дети, по очереди сменяя друг друга, стояли возле урны. Как только колхозник проталкивал неловкой рукой бюллетень в щелочку, рука пионера взметалась и салютовала товарищу!


 Разумеется, что столь почётная миссия доверялась исключительно детям с хорошими оценками, в их число, входила и наша Галя! Наглаженный белый передник ждал маленькую общественницу, когда та проснётся и, нарядившись во всё праздничное, отправится в клуб.


Голосование начиналось в 6 часов 00 минут. Пионеры приходили попозже, когда начиналось повальное шествие жителей. Были и такие непонятные патриоты среди взрослых, как например плотник Малыгин, что не ленились встать и в пять часов утра, лишь бы проголосовать первым! Ни водки, ни даже бутылки пива за этот порыв задарма не давали, а вот же, однако, народ стремился хоть так отличиться.


К тем, кто голосовал впервые, было особенное тёплое отношение парторганизации. Подарками или лотереями их, надо думать, не баловали, у них неплохо получалось и бесплатно. На чистом энтузиазме выколачивать из молодёжи патриотическую сознательность в виде короткой, но зажигательной речи у заветной урны.


 На Галиных глазах совершеннолетняя Мария Арешкина, та самая, что заныкала второе мороженое, после непродолжительной натаски парторга, чтоб не было лишних разговоров, что с подрастающей сменой никто не работает, сильно волнуясь, сказала несколько непонятных для Гали слов. Вполне возможно, что Мария их и сама не поняла. Заученная тирада в поддержку советской идеологии была протараторена и забыта. Хотелось ли Гале и самой голосовать? Путешествие к урне её как-то мало волновало. Но словно игрушечные кабинки, притягивали детский взор, и казалось, идеально подходили для игры в хатки.


Откровенно признаться, Гале нравилось быть в одном ряду с избранными, такими, как Михайлов, Шаповалов, Абрамчук, дело, доверенное школе коммунистами, ученики выполняли с глубоким чувством долга. Ни тебе ни улыбочки, ни смешка, никто себе не позволял, когда ты находишься на посту. Торжественность происходившего накладывала на детские лица недетский отпечаток ответственности.


 Но не только патриотизм сподвигал юные сердца на добросовестное дежурство у хранилища общественных голосов, притомившись, сознательные пионеры всё чаще поглядывали на директора. Когда же Бачирнахыч пойдёт в магазин за конфетами?


Когда основной людской поток спадал, и односельчане тянулись по капле в час, стоять у красной урны становилось скучно. Хотелось скорей получить честно заработанную горсть сладости да идти домой. Директор школы, словно чувствуя настроение подопечных, отправлялся за покупкой.


 Он появлялся на пороге клуба с двумя большими кульками, в одном – конфеты, в другом – печенье. Галю постоянно мучил вопрос: за чьи деньги Бачирнахыч приобретал лакомства? За общественные или за собственные? Раздумывать шибко не приходилось, ибо глаза зорко следили, кому сколько перепадало «награды».


Доставалось каждому столько, сколько могли захватить его коротенькие толстенькие пальцы, при этом директор честно признавался: «Не считаю, не считаю!». Взрослый человек, естественно, не считал, итог подводили сами дети, это тоже для них очень естественно. Разница цифр одного радовала, у меня больше, ура! Другого огорчала – мало. Лучше бы Бачирнахыч раздавал по счёту, чтоб ни кого не обидеть, а, если ему некогда, отдал бы школьникам. Они бы честно пересчитали и поровну поделили между собой, чтоб не было обиженных, но это сугубо Галино мнение, что думали остальные пионеры неизвестно.



БАНЯ


Суббота, сегодня мамка будет купать Галю и Витьку. Мари Трофимовна натапливала жарко хату, к порогу входной двери прикладывалась старая фуфайка, чтоб меньше дуло. На печке уже стояла и во всю паровала большая кастрюля, иначе – выварка, то есть в ней не только греют воду, но и вываривают бельё. Посреди комнаты на табуретках ставилась ванна, попросту корыто, и Галя на правах младшей и ещё потому, что девочка, приглашалась на купание первая.


 Погружение в горячую воду почему-то всегда побуждало пописать прямо в ванне, бедный Витька, которого мать купала в этой же воде, скорей всего, ни о чём не догадывался. Самое неприятное, когда мать мыла голову, усиленно намыливая хозяйственным мылом. Галя крепко жмурилась, верещала, чтоб мать скорей ей дала чистой воды промыть глаза, в которые ядовитая пена все равно попадала. При всём притом, что прикосновение материных рук, её голос, чётко говорили о том, что мать рядом, с закрытыми глазами дитю было страшно.


 И вот, когда промытые, растёртые докрасна полотенцем, веки открывались, девочке казалось, что вернулась она из какого-то дурного сна. Глаза пощипывало, но смотреть ими было можно, и это купанию придавало если не очарование, то, во всяком случае, исчезала неприятность.


Теперь, когда головомойка окончена, мамка усердно трёт мочалкой ноги, руки и всё тельце. Девочка ручками собирает мыльную пену, ловит мыло, оно выскальзывает и залегает на дно корыта. «Хватит баловаться! – командует Мари Трофимовна, – поднимайся, буду полоскать».


 Дочь не доверяет матери, которая старается, чтоб вода была погорячей. «Подожди, не лей! – просит ребёнок и опускает пальцы в ковш, что держит мамка наготове, и только после этого замирает, как солдатик. Водичка тёпленькая ласково смывает белую пену, полоскаться хочется ещё и ещё, но мать бережёт воду, надо же и Витьку купать. Завёрнутую в полотенце, Мари Трофимовна несёт свою дочку на кровать поближе к печке, чтоб не мёрзла. И говорит сыну: «Давай, сыночек, теперь ты раздевайся и залазь».


Сыночек сбрасывал штанишки и рубашечку и карабкался в ванну, в ту самую не больно чистую воду, что оставила после себя сестра. Ничего страшного в этом не видела ни мать, ни дети, всё равно будет мамка сверху обмывать чистой водичкой и Витьку.


Дети Мари Трофимовны росли, и пришло время, когда отказались купаться, как маленькие, дома. Пожелали с чашками идти в общую баню, как взрослые люди. Матери это, определённо, не понравилось. Считая баню ни чем иным, как рассадником заразы, она всё-таки понимала, что дети вошли в возраст и пора собирать им чистое бельё, пеленать всё в полотенце, укладывать в чашку, да и пусть идут в баню. Только, чтоб на лавки не садились!


Видеть учителей не в рабочей обстановке как-то не очень привычно, они, несомненно, что-то теряли в Галиных глазах, какую-то толику значимости, важности, ну, а представьте, увидеть учительницу в бане голой?


 Сегодня Галина Панаётовна вспоминает и крайне на себя недовольна, ну, зачем она так в упор рассматривала обнажённую Надежду Марковну? Пышногрудая. Белотелая учительница, Венера Милосская, иначе не скажешь, не зная, куда деться от детского пристального взгляда, едва выходила в предбанник, обволакивала своё грешное тело полотенцем и поспешно натягивала лифчик.


 Вот такие неудобства приходилось терпеть сельским преподавателям, которые обречены были мыться со своими невоспитанными учениками. Ещё на одну тётю Гале любопытно было смотреть.


 Жила в совхозе семья Шашковых, так вот у старой Шашковши была младшая сестра, не колхозница, а совершенно городская и модная баба! Как раз такая, что нравилась не только мужикам, но и Гале. Она чем-то походила на красавицу Надежду Марковну, тоже была и высокой и статной и, кажется, одинокой. Потому, что только не обременённые семьёй женщины, могли разъезжать по курортам Чёрного моря, что эта мадам и делала.


 Потом, заглянув к родне на несколько дней, суперсовременная одиночка приходила в совхозную баню и наглядно демонстрировала перед колхозницами морской загар. Белый зад выгодно подчеркивал контраст коричневых ног и спины. Сельские труженицы с интересом разглядывали красивый загар, хвалили и, возможно, как-то особо остро чувствовали всю нелепость своего загара. Руки до плеч, ноги до колен и декольте, в поле по-другому не загоришь.


Старалась Галя сходить в баню пока светило солнце, зная, что с приходом темноты сволочи-пацаны лазят под окнами и заглядывают в замалеванные краской окна. Не стесняясь, они хвалились, что по их просьбе, такой же похотливый банщик слегка подчищал стёкла от краски, чтоб сподручней было рассматривать голые зады.


 Однажды, девочка уже набрала чистой воды в чашку, окатила себя с головы до ног и хотела идти одеваться, а тут Галка Репина: «Подожди, Чиликидиха, не уходи, пойдём вместе. Сейчас быстро покупаюсь, я чистая, на той неделе мылась». Загорелось электричество. Галя забеспокоилась, поглядывая на окна. Она не переживёт, если  кто-то из советских школьников в этот момент на неё смотрит.