Мамочка

Он сидел передо мной, важно раскинув руки, вольготно распустив узкие хилые плечи. Даже стул казался слишком громоздким для него – над спинкой возвышалась одна голова, большая, непропорциональная и несоизмеримая с тощей шеей. Казённая одежда скрывала его костяк, и так чуть видный из-за внушительного дубового стола.
Джонни Уокер взглянул на меня через толстые, тоже не по размеру массивные очки в пол-лица. Его глаза резко загорелись; уже в первые минуты общения с этим поистине неординарным человеком я заметил его необычную манеру вести себя в разговоре. Каждый раз, перед тем, как произнести хоть сколько-нибудь длинную или значимую фразу, он весь словно вскидывался, меняя осанку, подавался вперёд, как будто для того, чтобы вложить все силы своего мизерного тельца в этот звук. Его глаза в такие моменты зажигались только что раздутыми тлеющими углями и неподдельное вдохновение, преломляясь в толстенных линзах очков, непременно передавалось собеседнику. Ещё до этой нашей первой, и, как оказалось потом, последней встречи, я был наслышан о риторических талантах и нестандартной мимике Джонни Уокера. Этот энтомолог мог бы легко заслужить известность ещё и на поприще, требующем дара убеждения: несомненно, он у него присутствовал даже сверх достатка.
В проницательности ему тоже не откажешь. Вдруг этот человек, к встрече с кем я стремился больше полугода, задумчиво и слегка надменно изрёк:
- А я вижу, Вам определённо нравится общение со мной. Что ж, очень рад; когда я был ещё мал, мамочка всегда говорила мне, что я определённо стану членом самого высшего общества…
Коллеги предупреждали меня о том, что у Джонни Уокера была большая слабость – энтомология. Поэтому, взглянув на часы и увидев, что от моей и без того крайне ограниченной во времени аудиенции осталось всего полчаса, решил зайти с этой стороны. Потому следующий вопрос я связал со страстью моего собеседника: а именно, собирательством бабочек.
- Ну а чем же Вы занимались до энтомологии?
- Скажем так, я всегда знал, что бабочки когда-то станут целью моей жизни. Просто моя мамочка всегда говорила, что я сначала должен выбиться в люди, а потом уже думать о своих интересах и посвящать им больше времени, но только позже, когда я уже многого добьюсь.
Джонни Уокер загадочно усмехнулся. Он уже минут пять не отрывал от меня своих огромных карих глаз с чрезмерно увеличенными зрачками. Сначала я пытался укрыться от этих тёмных пещер-бойниц, но отчаялся, они доводили меня до кипения; их хозяин, в свою очередь, почти воткрытую то ли наслаждался своим превосходством, то ли провоцировал меня. Я знал: я просто не имел права вспылить или показать слабость. Уж слишком долго я стремился к этому разговору. Слишком долго я мечтал познакомиться со знаменитым Джонни Уокером. И слишком сильно я им восхищался, подсознательно, но да, я им восхищался. Только в этом пустом кабинете с белыми штукатуреными стенами, дубовым столом и постоянно напоминающе тикающими часами на руке, я понял, что этот человек, заключённый в ничтожно маленькое тело, уже занял в моей жизни гораздо большее место, чем я предполагал раньше. И здесь, за этим самым столом, Джонни Уокер с непринуждённой лёгкостью и элегантностью издевался надо мной, спутывая мне карты, сбивая меня с толку и упорно убивая разговор ещё в его зачаточной стадии. Чёрт возьми, думал я, да он же прекрасно знает, кто я, зачем я пришёл, и чего опасаюсь!.. Сильнее же всего я боялся признаться самому себе, что он знает даже больше, намного больше, чем знаю о себе я…
Я продолжил робкие попытки разговорить именитого собеседника лестью:
- И чем же Вы достигли Вашего положения?
Неожиданно для меня самого ставка сыграла. Угольки за линзами будто бы разгорелись и теперь тлели с до сих пор невиданной мною силой.
- О-о-о, это долгая история… Пожалуй, я начну издалека. Но не буду вдаваться в подробности – полагаю, времени у нас немного, - сказал Джонни Уокер с откровенной насмешкой. «Проклятье, откуда он ещё и это знает?..» - подумал в это время я. – Когда мне было пять лет, мамочка отдала меня в школу, она ведь всегда стремилась дать мне наилучшее образование. Она говорила, что только терпением и трудом я добьюсь успеха. Забегая наперёд, скажу, что она была права. Собственно, как всегда… - здесь он сделал паузу, как бы давая мне, ничтожному, осмыслить заслуги его матери. Взгляд его был по-прежнему словно приклеен ко мне. Когда он насладился порцией полученных молчаливых похвал, он, как бы между прочим, продолжил. – Ну, а школа была для меня одним большим успехом. Я любил учиться, не в пример большинству детей… собственно, я считаю, что школа есть пытка для неудачников, коими и рождается подавляющее большинство, Вы так не находите?
Я понял, что это была очередная проба моего терпения, камень был брошен явно в мой огород. Я сделал вид, что ничего не заметил. Джонни Уокер получил моё поспешное и подобострастное согласие. Кажется, такая прямая лесть его вполне удовлетворяла: поверить в то, что он принял мою уловку за чистую монету, я не мог никак.
Сухой голос снова, как бы без видимого начала, плавно повёл речь дальше:
- Так вот, о чём это я? Ах, ну да… давалось мне всё легко, я не делал даже доли того, что требовали учителя, но меня никогда не ловили на несделанном, потому что поймать меня тоже надо уметь. – Снова короткая издевательская ухмылка и всё так же два вперенных в меня неподвижных тёмных жерла. – В общем, школу окончил круглым отличником, вошёл в анналы школьной истории, так сказать, в зал славы. И, что редко бывает у таких примеров для подражания, каким был я, мне никто не мог отказать в тёплых чувствах. О да, я был у всех любимчиком… дальше институт, и здесь - то же самое. Всеобщая любовь, круглый отличник без каких-либо усилий с моей стороны, мне уже тогда предрекали великое будущее. Но я ещё не стал частью того cr;me de la cr;me, которой должен был стать. Но я знал, что делать… впрочем, дабы не тратить моё время, не буду углубляться в историю моей предпринимательской деятельности, вам и так наверняка всё известно об этой стороне моей жизни, в конце концов. Вы же, несомненно, должны были хорошо готовиться к встрече со мной? – Джонни Уокер вопросительно и требовательно поднял брови, я же его немедленно заверил, что, о да, разумеется, я всецело осведомлён. – Разумеется, что без известности, без широкой рекламы моей деятельности, я бы не достиг своей цели. Иногда даже без вас, журналистов, настоящим гениям не обойтись… К этому моменту я решил, что уже готов к тому, чтобы соединять свою жизнь со страстью. Поэтому я решил исполнить, наконец, то, к чему стремился в детстве: посвятить себя бабочкам. Услышав, наконец, обнадёживающие намёки в нашей беседе, я поднял голову (я уже давно был не в силах выдерживать взгляд глазищ-угольков). Но, увидев вдохновенного собирателя бабочек, я был просто поражён: от былого самовлюблённого нарцисса не осталось и следа, передо мной сидел крошечный человечек, буквально прилипший к своей стороне столешницы, чтобы быть поближе ко мне. Джонни Уокер засипел скороговоркой:
- Правда, пока что я не мог открыть свой собственный большой выставочный салон, мне нужны были отдельные выставки повсеместно… И я решил, что, хотя страсть зачастую и мешает исполнению поставленных целей, но в данном случае ей лучше было дать свободу. Страсть меня окрылила! Всё больше и больше бабочек слеталось на её огонь! И теперь – мамочка может мной гордиться, обо мне узнала она, обо мне узнали все, меня занесут в хрестоматии и учебники, на моём доме повесят плиту с памятной табличкой… Мамочка будет гордиться, мамочка будет довольна…
На энтомолога было жутко смотреть. Казалось, его ничтожное тельце вот-вот лопнет и забрызгает своей желчью всю комнату, судорожно дрожащие связки на шее затрещат и порвутся, как кожаные ремни, а глаза вылезут из орбит позади этих огромных очков… Мне было страшно? Нет, скорее, я был просто опустошён, к каждой клеточке моего тела прилила какая-то тяжеленная свинцовая безразличность ко всему, к этому человеку, к бабочкам, к целому миру…
Видимо, услышав крики, в дверь вбежали двое дюжих санитаров в халатах, подняли на руки невесомый для них белый кокон в смирительной рубашке. Её предусмотрительно надели перед аудиенцией, которую мне удалось получить с этим героем ежевечерних криминальных хроник первых четырех месяцев того года.
Через некоторое время в открытую дверь вошёл главврач больницы.
- Только не говорите мне теперь, что я вас не предупреждал.
Я молча встал. Положил на стол конверт с вознаграждением хозяину заведения за оказанное содействие. Без единого слова покинул кабинет. Я был слишком поражён знакомством с Джонни Уокером, чтобы что-то ещё говорить.
За всё время разговора я не сделал ни единой пометки. Вопреки моему обыкновению, диктофона у меня даже не было с собой. Моей целью было только лишь украдкой заглянуть в лицо того, кто взбудоражил наш глухой городишко на целый год. И все мои исследования были сделаны, можно сказать, лишь из праздного интереса в свободное время. Да и, учитывая, сколько барьеров я преодолел для этого не совсем законными путями, его публикация в любом случае была бы опасна для многих. Сама аудиенция с Джонни Уокером непередаваема на бумаге уже хотя бы потому, что это не показало бы всех вещей, отличавших этого человека от остальных.
Конечно, его настоящее имя было другим. Джонни Уокер – это только «сценический псевдоним» маньяка, искромсавшего за четыре месяца тела четырнадцати женщин. Кличка «прилипла» благодаря идее одного из моих коллег-журналистов, некогда слыхавшего о серийном убийце из Америки, которого до его поимки окрестили «Джонни». А так как оный коллега временами сильно перебирал виски, он решил оказать своеобразную честь почтенной марке и наречь психопата именно так. В более узких кругах маньяк проходил под кличкой «Энтомолог» из-за страсти к бабочкам, которую он, правда, понимал по-своему.
Ростом Джонни Уокер (настоящего имени, как ни странно, почти никто не запомнил, хотя упоминалось оно не раз) вышел всего-ничего – 153 сантиметра, если верить истории болезни, любезно одолженной мне главным врачом больницы - разумеется, за доплату. Именно ничтожный рост виделся многим объяснением жутких ритуалов, которые он проделывал с жертвами. Все были среднего роста, но наш герой их обезглавливал и насаживал на вертикальные колья. Руки несчастных он подвешивал так, что они напоминали крылья. Шестеро таким образом подготовленных к показу обществу «объектов» были найдены в городе, ещё восемь были частью «эксклюзивной коллекции» в подвале у самого творца. Что же послужило толчком для вдохновения маньяка, остаётся загадкой для врачей до сих пор. Всё-таки, его история была настолько мутна, что каждый, кто пытался хоть как-то её прояснить, очень скоро наталкивался на нежелание осведомленных говорить. Потерянные следы или же неразбериха в разных инстанциях не делали поиски проще.
Моё собственное исследование прошлой жизни Джонни Уокера дало мне ответы на некоторые, немногие, вопросы. Будущий серийный убийца родился и провёл раннее детство с деспотичной матерью-одиночкой где-то в глухом селе. От бывших соседей удалось разузнать, что насилие в её доме было вполне обычным делом, но более полной картины мне получить не удалось.
Другая заинтересовавшая меня деталь – мальчиком Джонни Уокер провёл много лет в закрытой школе-интернате при мужском монастыре. История и без того сильно покрыта мраком, но в самой школе, видимо, в виду последних проделок их ставшего знаменитым выпускника, особенно разговорчивых не оказалось. Нашлись разве что старые табеля – даже на фоне общей скромной успеваемости учеников монастырского интерната результаты были, мягко говоря, крайне скромными. Его ограниченная эрудиция, правда, с лихвой компенсировалась крайней изощрённостью ума и прекрасной памятью – таким его запомнили учителя. У тех, кого Джонни Уокер считал этим самым высшим обществом, уже после короткого знакомства с ним не возникало сомнений, что тот более или менее образованный человек. Таким образом, даже краткие поверхностные встречи учили его маскироваться всё лучше и лучше.
То, что мне ещё удалось выяснить, основывается на прозрачных намёках, но всё же, я предполагаю, что случаи сексуального насилия среди мальчиков в старших классах интерната не были редкостью. Если это действительно так, то нетрудно догадаться, каковы были шансы будущего маньяка дать отпор, учитывая его физические данные.
Наконец, саму мать приговорённого к пожизненному лечению психопата, найти не удалось: по неким полуофициальным данным, она пропала без вести в далёком 1983-м году.
Если же она до сих пор жива – что ж, возможно, у неё действительно появился повод для гордости.