Паразит. Исповедь-фокус

— Мало кто может понять то, что меня так сильно тревожит… Вы живете и живете в свое удовольствие так, как вам хочется, кто-то жизнь свою растрачивает на пассивное созерцание, кто-то на движение, пусть даже бессмысленное, но до самого последнего момента никто из нас не чувствует ее вкуса. Вкуса жизни. Если вы уже много лет подряд пьете дорогой, многолетней выдержки Чивас, то однажды пробивает час, когда вы ловите себя на мысли, что уже не ощущаете на языке его великолепного вкуса, не так ли? Что должно помочь вам, вернуть возможность насладиться его букетом? Наверное, тот факт, что однажды вы будете обречены пить лишь дешевую водку… — изредка заходясь тяжелым кашлем, я продолжал свою исповедь перед врачом, словно кающийся перед священником. Врач ходил вокруг меня, осматривая, и приказывал то дышать, то не дышать, то остановить сердцебиение на пару минут…
Большую часть своей жизни я провел, словно во сне. Ничто не заботило меня никогда, ничто не было способно подорвать мое здоровье. Я был, словно стальной: непобедим, несокрушим… а еще апатичен и бесполезен. Все это беззаботное существование оборвалось в один страшный день, когда я внезапно узнал, что мой организм заражен.
Не грипп, не простуда, не «дары» матушки-Венеры – нет! Все не то, все слишком просто… несравнимо просто рядом с чувством, которое испытываешь, понимая, что в твоем теле поселился страшный паразит, которого не изгнать ничем. Нечеловеческая боязнь того, что ты заразишь кого-то близкого, что ты станешь разносить страшный вирус, о котором наука знает ничтожно мало, просыпалась во мне каждый раз, когда я вынужден был оказаться на улице. Это существо жило во мне так, словно тело мое было для него данностью. Так, словно он находился во мне на законных основаниях, и мог делать со мной все, что угодно!
…Врач молча кивал, записывал мои слова, иногда подходил послушать мое дыхание или пульс или постучать по ноге молоточком, а я говорил и говорил…
Первое время мне было очень тяжело смириться с тем, что кто-то бесцеремонно вторгся в мою жизнь таким образом, вселился в меня и пытался править мной. Я сопротивлялся его власти на пределе своих возможностей, но редкие мгновения, когда мне удавалось вернуть себе власть над собственным телом, приносили мне не радость, а звериный страх и ощущение близящейся смерти. Я не находил себе места, и не мог спокойно пробыть в одной точке ни минуты, как мне тогда казалось: меня страшно метало по всем окрестностям, и я сам не понимал, куда меня несут ноги в очередной раз. Я знал того, кто знает ответ, — моего паразита – но спросить его не представлялось возможным. За что он был так жесток со мной? Зачем он пытался сломить мою волю воздействием страха? Ведь я не делал ничего плохого… никому, никогда… На улице, в толпе, я выделялся, будучи приманкой для любого легавого, ищущего наживы: словно наркоман, не владеющий собою, я шарахался ото всех, едва уворачиваясь от столкновений, а окружающие орали на меня, прогоняя побыстрее из поля своего зрения. В первый раз в ту пору я почувствовал себя изгоем. Я не казался себе таким чужеродным для общества даже тогда, когда не проводил в нем практически ни минуты, будучи целиком лишь в себе, без интереса к происходящему вокруг, но я не думал, что был настолько неприспособлен ранее к жизни, чтобы, попав в толпу, чуть ли не в панике метаться из стороны в сторону, ища безопасный угол. Каждый новый день для меня заканчивался тем, что я проваливался в бредовый сон, в котором видел свою прошлую жизнь, тихую, спокойную, пассивную, беззаботную…
Однако, шло время, я сам почти привык к этому симбиозу, и это существо внутри меня тоже постепенно освоилось, научившись не причинять мне дискомфорта. Иной раз чужак в моем теле вел себя настолько спокойно, что в моем мозгу мелькали мысли о том, что он покинул меня раз и навсегда. Я так безумно хотел верить в это…
Сейчас весь мой рассказ вам кажется, наверное, сильно приукрашенной драмой, в которой события с течением времени все ухудшаются и ухудшаются… однако же нет, это не так. Я сильно изменился. Благодаря ли своему паразиту, или же вопреки ему – для меня останется тайной до самого конца, но я перестал лениться и пасовать перед трудностями. Сейчас я уверен практически полностью, что мой визит к Вам, доктор, это больше заслуга гостя у меня внутри, чем моя собственная, ведь ранее я никогда сам не ходил по врачам. Паразит же чувствует, видимо, лучше меня, когда мое тело требует лечения: он живет в этой среде, и его стремление к комфорту оправдано. В день, когда в самый первый раз мне пришлось обнажиться перед докторами, я не знал, чего мне стоило больше бояться: собственного стеснения в непривычной обстановке или всех тех патологий, которые обнаружили у меня специалисты. Как ни странно, паразита во мне они в тот раз не обнаружили, и было у меня очень коварное желание сообщить им о своем новом «спутнике жизни», чтобы они поскорее избавили меня от него, но стоило мне только раскрыть рот, как этот организм мигом почуял неладное, перехватил управление и увел меня прочь. Я понял тогда, что провести его не так легко… он был куда более разумен, чем я полагал. Долгое время ушло у меня на лечение, к которому побуждал меня симбионт, совсем не интересуясь моими желаниями и возможностями. Но грех мне жаловаться: ведь после всего этого я был, по формальным признакам, совершенно здоров. Лишь иногда, несколько раз, после неудачных уличных стычек, приходилось ездить накладывать швы. Здесь, я уверен, тоже не обошлось без моего маленького друга: сам я ни в коем случае не полез бы в драку и не толкнул бы соседа даже случайно. Но теперь так получалось, что и толкал, и вступал в потасовки… перебранки, скандалы, демонстрации… но это все был не я. Не я сам.
Он помог мне стать выносливее и сильнее. Достаточно было вволю наедаться пару раз в неделю, чтобы не испытывать упадка сил, и этого мне хватало и хватает по сей день, чтобы без проблем передвигаться на внушительные расстояния или таскать тяжести. Став активным, я вновь почувствовал вкус жизни. Он был уже иным, совершенно не тем, который я ощущал, живя в тепличных условиях, когда с меня буквально сдували пылинки. Теперь жизнь была другой, более насыщенной. Либо же только казалась мне таковой, потому что я не знал, чем она закончится для меня теперь, когда я так мало сам себе принадлежу, когда я лишь футляр, платье для другого существа. Я чувствовал, что ничем хорошим для меня это не кончится, и ожидал финала каждый божий день. И это заставляло меня брать от жизни еще больше. Смаковать свои городские прогулки, изучать архитектуру, видя даже в блочных безжизненных домах свою прелесть. Редкие вечерние вылазки давали мне возможность предаться размышлениям, и в то время, как симбионт брал на себя всю ответственность за мое передвижение, я думал о чем-то далеком и неземном, вглядываясь в желтые кошачьи глаза окон, считая фонари вдоль дороги… Я каждый раз наслаждался этим городом так, будто завтра я его уже не увижу.
Нередко на улицах города мне случалось видеть таких же несчастных, как и я сам. Я могу и ошибаться, ведь я не специалист, но при таких встречах, когда я видел их безумные от отчаяния и страха глаза, какие были у меня самого сначала, пока я не научился жить в мире со своим паразитом, когда я видел их панику, тогда я был уверен: они тоже были заражены … это было невозможно спутать ни с чем другим, особенно, для того, кто сам пережил этот кошмар. Во мне просыпалась жалость. Я хотел даже приблизиться, утешить, признаться в том, что я такой же. Но они бы попросту меня не поняли. Приняли бы за насмешку. Я сочувствовал им, болея за них всем сердцем, и сочувствую сейчас. Должен быть какой-то способ сказать им, что не надо отчаиваться. Однажды я специально начал искать таких же, как и я. Нас оказалось неожиданно много. Я не думал, что такое множество может одновременно страдать от одной и той же проблемы так, что наука не обратит никакого внимания и не изыщет лекарства. Кто-то со мной соглашался. Кто-то открыто протестовал, видимо, найдя симбиоз крайне выгодным для себя. Появлялись изредка и те, кто делился с нашей общиной радостью: они излечились. Они не знали, как это вышло, но теперь они были свободны. Паразиты покидали их организм, либо умирали своей смертью. Мы радовались все вместе. Я слушал исповеди этих счастливцев, мотая на ус все детали, и потом проводил массу времени, ища общие закономерности, чтобы понять, как можно очистить свое тело, и грел свою душу мыслями о том, что тоже смогу стать когда-нибудь свободным. Хотя я и не мог не приметить того, в каком упадке сил пребывали эти ребята. Возможно, на радостях от освобождения они совершенно переставали за собой следить… раньше эту работу брал на себя симбионт. А теперь они, освобожденные, довольные, но изрядно постаревшие, рассказывали нам о том, что спасение есть. Я верил. И я видел, что им осталось недолго на этом свете…
…Я вновь сильно закашлялся. Стало трудно дышать. Атмосфера больницы давила на меня теперь особенно сильно, когда я выложил врачу всего себя без остатка, буквально до малейших деталей. Встряхнул все, что было внутри меня, все болезненные воспоминания о своей слабости, все то, что я не решался рассказать раньше никому, кроме таких же больных. Сейчас же я чувствовал, что умираю. Я знал, что существо внутри меня было еще живо, но настораживало то, как резко стало барахлить мое сердце в течение последних недель… не понимал я, как он мог такое допустить! Но не скрою, что ждал этого дня уже несколько лет. Ждал и боялся. Ждал дня, когда смогу исповедаться и со спокойной душой отойти в иной мир, став наконец свободным…
Внезапно я заметил, что врач больше не слушал мою сбивчивую речь. Уколола обида на то, что уже так долго я вещал в пустоту. Мой доктор, и мой священник, вел беседу с кем-то незримым, чьего присутствия я не ощущал…

***

— Да, неважный звук у вашего моторчика! – крякнул механик и вытер грязные масляные руки о штаны, — Небось, глохнете часто на дороге?
— Да вот… — миловидная брюнетка скромно шаркнула ножкой по полу, и стало понятно: да, случается, глохнет.
— Ну, вы у нас машинку-то оставьте до конца недели, мы поглядим, чего как. Масло, может, поменяем… в общем, придумаем! Бегать будет, как новенькая! – механик рассмеялся и звонко, довольно хлопнул себя по круглому животу.

— …Вы там с ней только осторожненько, ладно? – прощебетала девушка, и любовно погладив капот своего железного коня на прощание, покинула помещение автосервиса…