III. Vesper

Геспера:
Ср. расстояние от солнца 0,723 а.е.;
Сидерический период 224 сут 16 ч 49 мин 8 сек;
В максимуме блеска - 4,4 зв.в;
Альбедо 0,6;
Наклон оси вращения к плоскости орбиты 2°.
Подлежит терраформированию.

Несомненно, она скоро будет здесь. Все готовы к её прибытию, готовы начать наш маленький прощальный спектакль. Её яркий и стремительный закат. Поистине, прекрасное зрелище!
Деревья неохотно обменивались короткими репликами. Понять их было трудно, да и смысла не было никакого. Парковые фонари еле сдерживали скачущее напряжение, то и дело ворчали, прячась во тьме, вспыхивая, стыдливо подрагивая и снова угасая. С точки зрения скамейки это чем-то напоминало танец. Или фейерверк, хотя, что может знать о настоящих фейерверках какая-то парковая скамейка.
- Девочка, а ты куда идёшь такая хорошая ночью?
- Домой.
- Одна?
- Я с незнакомыми не разговариваю.
- Ну так давай знакомиться! Вместе веселее будет идти.
От одной из тёмных, несведущих скамеек отделилась высокая, тонкая жердь, из верхней части которой вскоре выросло ещё две потоньше и покороче. Близстоящий пожилой оранжевый фонарь предал этой фигуре человеческий облик, стоило ей попасть под его лучи. Стройный, бледный и, скорее всего, беловолосый мужчина, вытянув руки по швам, направился в сторону ехидного толстопуза и восьмилетней девчушки (так он их в уме охарактеризовал). И несмотря ни на что, шёл он на редкость расслабленно.
- Я не знакомлюсь с незнакомыми, – упрямо продолжала девочка.
- Забавная ты какая! Ох, я не могу! А мама-то твоя где? Она же вроде должна была тебя сегодня забрать.
- Сегодня она занята.
- Нет, так нехорошо. Ты тут одна ночью бродишь, но по счастью, я тебе встретился, а твоя мама очень на меня обидится, если я тебя не провожу до дома. Мы ведь на соседних этажах живём.
Ребёнок ускорил шаг, однако до конца аллеи было как назло ещё очень далеко. Какие-то неуклюжие мошки время от времени попадали в рот и путались в волосах. Чересчур их было много этой ночью. Некоторые даже не преминули укусить по случаю встречи. Блондин быстро настиг парочку и теперь бесшумно шёл в нескольких шагах от них.
- Кстати, как у Верочки дела? – осведомился ехидный и лысоватый сосед по дому, обняв девочку.
- Мою маму так только друзья называют. Для остальных она тётя Венера.
- Так я же говорю, что мы с ней друзья! Очень хорошие, между прочим. Ты, если хочешь, тоже заходи в гости как-нибудь. У меня дома много интересного!
- Меня мама должна отпустить к вам в гости.
- Отпустит, отпустит, она мне обещала! Мы же с ней давно знакомы. И она у меня часто бывает. И я у вас. Когда ты в школе, как правило. А я к вам приходил кран чинить, между прочим! Ну и иногда просто так, чай попить. Кстати, ты вот можешь ко мне прямо сейчас заглянуть. Пока Верочки всё равно дома нет. Я бы тебя ужином накормил и чаем с конфетами. Хочешь? У меня вкусные конфеты, шоколадки, леденцы, ешь – не хочу! – старый друг широко улыбнулся, крепче прижав к себе девочку.
- Стефана, кто этот мужчина? – жердеватый блондин возник из пустоты прямо перед ними, сверля взглядом толстопузого.
- Я друг её матери, а вот вы, простите, кто ещё такой? – вся доброжелательность ночного кормильца мигом сублимировалась в разъярённую нервозность.
- Вообще-то я Станислав-Иже Берсез, преподаватель Стефаночки по литературе. А вот вас я совершенно точно не знаю, поэтому и вызвал полицию.
- Да чтоб вас! – трудно поверить в то, что у старого друга семьи может быть такая прыть. Однако, ни вера, ни чьё-либо неверие не могли теперь его остановить как минимум ещё две мили. Оставшись наедине с ребёнком, глядя в сторону беглеца, учитель произнёс, осклабившись:
- Мимолётные знакомства до добра не доводят.
Ветер играючи трепал листву на сонных деревьях. Две тени стремились поскорее скрыться. Вероятно, у них были свои дела в этом парке. Стефана шла не спеша, изредка посматривая на учителя. На его пустое, будто бы сведённое жуткой судорогой лицо, на его дикие, искрящиеся глаза вкупе с бездушной тоской чёрных зрачков. На его аккуратно уложенные светлые волосы, местами тронутые сединой. А может таким он ей только казался. Насколько обманчивым может быть образ в свете этих неуравновешенных фонарей? Насколько глубоко способны проникнуть их истеричные огни?
- Вы ведь даже рядом не были с моей школой.
- Уверена? – блондин, прищурившись, уставился на неё, улыбаясь одними краешками губ.
- Уверена.
Он замер на месте, спрятав руки в карманы, не отрывая глаз от спутницы. Стефана в растерянности остановилась, сделала ещё один шаг, повернулась, щёки её слегка зарделись стыдливым румянцем. Потупив взор и закусив губу, она ещё несколько минут переминалась с ноги на ногу. Её ноздри широко раздувались, белая блузка вздымалась вверх и снова проваливалась вниз, а маленькие аккуратные пальчики крепко сжимали лямки рюкзака, отчего неминуемо покрывались красными и жёлтыми пятнами.
- Мамы сегодня дома не будет, – она замолчала, дрожь пробиралась по её телу. Глубоко вдохнув, девочка выпалила – может быть, Вы загляните к нам?! Ко мне...
Учитель наклонил голову, изучая малышку. Она совсем ещё ребёнок, но это в идеале. На практике всё, как правило, совсем иначе. «Жизнь – тяжёлая штука и крайне заразная хрень» - мелькнуло в его белобрысой голове.
- Мамы не будет и завтра, – он устремил свой взор в сторону деревьев. – А вот и моя скамейка. Тебе пора.
Стефана с отчаянием уставилась на него. Уже от одного её вида хотелось расплакаться. Стоит ли говорить, что внутри всё было ещё хуже. Маленький, стремительный водоворот, и потоки его, словно зубы, скалы, перемалывали всё в порошок. Безжизненный и бесполезный. Целая маленькая жизнь заканчивалась и ускользала, терялась в багровом тумане, на самом деле, нельзя было разобрать, чья это жизнь, но страх убеждённо настаивал, что жизнь её собственная. Крошечный, беспомощный, чужой ребёнок, которому было откровенно стыдно за эдакую жалость к самому себе, который
- Года через три-четыре, как раз самое время. Я найду тебя. Обещаю. Беги.
У него был очень спокойный, придушенный голос. Казалось, он дремал. Уже давно. Стефана послушно направилась домой, не смея даже оглянуться – а вдруг он пропадёт, исчезнет...


- Вы знаете, а я почему-то очень люблю старые вещи. Такое маленькое архаичное извращение. Жаль, что в этот вонючий засранный переулок нельзя было притащить маленький проигрыватель для винила. Это видится мне крайне романтичным.
Растрёпанные волосы её обнимали лицо и шею, сплетались в колючую рыжую паутину, мокрую от слёз и соплей. Женщина судорожно тёрла рукавами глаза, раскрасневшиеся от жгучего перца, ловко направленного в них несколькими мгновениями ранее.
- Ну что же вы? Продешевили. Прирезали какого-то жалкого алкаша. Зачем? Можно на ты? Ну конечно. Так вот, тебе же светит срок за это.
- Он пытался... он пытался меня изнасиловать!
- Да неужели? А разве не ты минут десять назад вон на том контейнере запустила свои пальчики ему под рубашку? Кстати, какой он у тебя по счёту? Двадцатый? Это из мёртвых, а из живых?
- Нет! Это неправда! – она истошно визжала, пытаясь нащупать у себя за спиной хоть что-нибудь достаточно тяжёлое или острое для самообороны. О ноже, конечно же, уже можно было и не мечтать. Его остриё познакомилось с двумя рёбрами и печенью, и сейчас его привлекало только дальнейшее проникновение со вполне дружескими намерениями. Хм, какая-то ночь сплошных разочарований.
- Просто очаровательно! Вы очаровательны. Даже не знаю, что мне с тобой делать?
- Оставьте меня в покое! Убирайтесь!
- С чего бы вдруг? Нееет, сверло или циркулярная пила? Понимаю, альтернатива странная, но такое уж настроение. С ним не поспоришь. Гормоны определяют наш завтрак, обед и ужин, наши встречи и расставания. Наш секс и самоубийство. Всё так низменно и просто. Никаких сказочных верностей и привязанностей, никакой любви и счастья. Вот так вот вбивают в тебя с детства эти оплоты иллюзий, наполняют их подгнивающим смыслом и откровенно идиотскими целями и стремлениями. А что в конце? Сверло или циркулярная пила. Конечно, есть место и третьему варианту, в данном случае это азотная кислота. Но это недостаточно интимно, тебе так не кажется?
- Кто вы?! Не трогайте меня! Помогите! Помогитееее!!!
- Ну-ну! – Тау набросил несколько витков бечёвки на её шею и затянул потуже. Не убить, просто слегка придушить, чтобы не металась, когда будет происходить это.
- Пожалуйста, у меня дома дочь! Маленькая девочка! У неё никого нет кроме меня! Она совсем одна! Не надо... не надо... – её слова проскальзывали сквозь хрип, но даже стены не желали их слушать.
Маленькое космическое умиротворение звёзд расселось по крышам, дабы лицезреть закат Венеры. Асфальт изредка вздрагивал под натиском стальных баков, креплений и неопределённого рода булыжников. Облупившаяся краска на кирпичной кладке упивалась россыпью кровавых брызг, то и дело орошавших окрестности. Дрель расслабленно жужжала, временами повизгивая явно от восторга. И ей вторил металлический гул, жаждущий воздуха. Бессмысленный, бесцельный, как и вся её сущность... Пропитанный болью и ржавчиной крик.
Какое-то время она точно была в сознании. Только, уже поздно. Слишком.