Комсомол - это чей-то авангард...

Мечта о комсомольском билете вселилась в меня в самое, что ни на есть, безоблачное детство - лет в двенадцать
Покрасоваться с октябрятской звездочкой мне не довелость - октябрята в наших краях не водились, а вот пионерами, которые всем ОСТАЛЬНЫМ ребятам пример, были охвачены все сто процентов учащихся - начинали с отличников и в течение года опионеривали остальных. Сначала пионерский галстук давал повод  немножко пофорсить в качесте ИЗБРАННОГО и его не хотелось снимать даже на ночь, а потом, через год-два начинал раздражать, хотя его красный цвет вносил некоторое оживление в черно-коричневую тоску школьной формы.
>
А если стать комсомольцем - это уже приобщение к взрослой жизни. О политической подоплеке как-то не думалось - я не видела от принадлежности к комсомолу особых жизненных неудобств. И в мои планы совсем не входили подъем целинных и залежных земель, строительство Братской ГЭС и прочих гидросооружений или по примеру Ермака, покорение Сибири. Моя мечта была до жути примитивной и даже постыдной - я хотела ходить в кино с маняще-интригующей припиской "Детям до шестнадцати лет вход ВОСПРЕЩЕН"! Я сотни раз представляла с какой небрежностью выну свой комсомольский билет и покручу им перед носом цербера-билетерши. И как та отступит в немом смущении и извиняющимся тоном скажет: проходи!
А я брошу победный взгляд на кучку салажат, которые мечтают хоть одним глазком увидеть киношные безобразия, и проплыву в зал, независимо вздернув голову. Правда, до шестнадцати мне еще пилить и пилить, но я была уверена, что билетерша не устоит перед КРАСНОЙ книжечкой.

И когда я услышала в училище призыв "кто хочет вступить в комсомол", у меня аж захолонуло сердце - вот он, наступает час моей мечты!
- Кнарик, - взволнованно сообщаю я своей подруге. - Мы вступим в комсомол!
- А это еще зачем? - несколько удивленно спрашивает Кнарик, демонстрируя свою политическую незрелость.
- Что значит "зачем"? Вот например, твои родители были комсомольцами и ты тоже будешь! - напираю я.
- А мои родители не были комсомольцами. Их семьи родом из Турции.
- А они что, были коммунистами? - по моему представлению все коммунисты мира стремились в Советский Союз.
- Ну почему они должны были быть коммунистами? - возмущается Кнарик. - От турков бежали!
- Ну вот, - пропускаю я мимо ушей "бежали", - они не были комсомольцами, а ты будешь! Здорово ведь? И еще - в кино любишь ходить? На "дети до шестнадцати лет"?
- А с какого боку тут кино?
И я подробно, в лицах, расписываю как мы с ней, стоящие в шеренге под последним и предпоследним номером, будем смотреть ЛЮБОЕ кино и ходить на ЛЮБОЙ сеанс.
- Знаешь, - извиняясь   сказала Кнарик,- честно говоря, мне твой комсомол совсем неинтересен, но так уж и быть - пойду за компанию!

Комсомольская секретарь дала нам какие-то листочки-анкеты, потом партийный босс поймал нас где-то в коридоре и вяло осведомился действительно ли мы хотим приобщиться к великим целям советской молодежи, на что мы с жаром проорали, что ОЧЕНЬ даже хотим, просто мечтаем, ночами не спим, и коммунист махнул рукой, что примерно означало " ....". Потом секретарь умоляюще попросила хотя бы просмотреть что написано в уставе.
-И смотрите,- предупредила она,- много там не разговаривайте, а только скажите, что хотите быть в авангарде.
- В авангарде чего? - не поняла Кнарик.
- Неважно, так говорят - отмахнулась секретарь, - они там и так поймут.

В горкоме комсомола особая атмосфера, огороженная от наружных шумов, красные дорожки и важно-озабоченные лица снующей комсомольской элиты. Хлопают двери и слышен перезвон телефонов. Ощущение, что жизнь здесь не затихает ни на минуту - мир несовершенен и именно в их руках находится его стабильность.
Все это очень похоже на экзамен и в заветный кабинет я вхожу на ватных от ужаса ногах. Застываю у двери.
(- Где ты была сегодня киска?
- У королевы у английской - выплывает у меня в голове.
- что ты видала при дворе?
Видала мышку на ковре!)

За большим овальным столом сидят мои экзекуторы, пять человек - все, как на подбор, в темных костюмах и только выделяется защитная форма знакомого сержанта - комсомольского вожака воинской части со смешной фамилией Кафтан.
Лица у всех суровые и неприступные, никакого намека на улыбку - дают понять, что они тут не в игрушки пришли играть.
Я здесь явно лишняя - меня просто не замечают. Тоскливо и неуютно. Гнетующую тишину нарушает шуршание бумаг.
- Щас уйду и никто из них не заметит! - думаю я.
Наконец, самый сытый и довольный замечает, что кто-то тут для чего-то стоит... И вроде бы даже удивляется.
- Ну как, - спрашивает он, потирая руки и глядя куда-то мимо меня - читала устав?
- Читала, - безголосо отвечаю я, и зачем-то добавляю - Сначала и до конца.
- И почему же ты хочешь вступить в комосомол? - заученно бубнит он.
(Я чуть не выпалила: - Чтобы в кино ходить!, но благоразумие все же иногда опережает мой язык)
- Хочу быть в авангарде.
- В авангарде чего? - не унимается сытый.
- (И чего ему спокойно не сидится!) Советской молодежи.
Наверное, ему трудно представить, что я буду авангардом, может поэтому он и замолкает.
Наступает тоскливое затишье. Опять шуршат какие-то бумаги, переговариваются по-грузински. На меня никакого внимания. Но неожиданно вмешшивается Кафтан:
- Так ты дочка товарища капитана?
- Ну да, его самого - бормочу я.
- О! - заводится Кафтан. - Вы знаете как она на скрипке играет! Весь содатский состав слушает и ни один в зале не засыпает!
И он еще что-то начинает рассказывать этим равнодушным неулыбчивым людям, а мне хочется превратиться в невидимку и исчезнуть. И никогда сюда не возвращаться, а с комсомольским билетом или без - значения уже не имеет.

И тут, сидящая с краю засушенная дама уже сильно не комсомольского возраста, жеманно протягивает мне сухую руку и мяукает:
- Па-а-здра-а-влАю!

Вылетаю из экзекуторской не веря, что весь ужас позади
- Ну как? - любопытствует Кнарик.
- Нормально! - хорохорюсь я. - Совсем не страшно. Ни пуха тебе, ни пера! - и впихиваю ее в дверь.
Кнарик возвращается быстро, даже слишком.
- Ты знаешь, - недоуменно говорит она. - Мне сказали, что я не читала устав.
- Как это не читала! - возмущаюсь я. - Я сама видела как ты его листала.
- Они говорят, что по уставу в комсомол можно вступать в 15 лет, а мне еще только 14.
- Так тебе же через два месяца 15! - упавшим голосом говорю я.
А мне-то еще только через десять месяцев 15, но я как-то проскочила.
Чувствую себя предательницей и что теперь делать совершенно непонятно.
- Недаром не хотела я сюда вступать - как чувствовала! - задумчиво говорит она. - А знаешь что? А пошли они все к черту!
- Тише, - пугаюсь я. - Вдруг услышат.
- А, плевать! - и Кнарик смеется на всю приемную. А потом громко говорит обращаясь к закрытой двери кабинета. - Мы идем пить кофе, а вы оставайтесь здесь сидеть в своей норе! Всем вам ЗАХУРМА!