Она играла

   Каждый вечер, когда спадала жара и тени кипарисов смешивались с бликами сумерек, расступалась вереница пестрой суматохи и появлялась она. Останавливая время и замедляя реальность, она пронзала воздух стоном звенящей струны, заставляя души людей тянуться к звездам. Невысокая девушка с длинными пепельными волосами любовалась стремительным закатом и ночной прохладой, вдохновленная умиротворенной природой, поднимала глаза ввысь и начинала петь. Шум моря, гул вечернего прибоя смешивался с голосами людей, но гомон утихал, и на смену хаотичному смешению звуков приходила нежная тишина. И голос. Негромкий, но настолько глубокий и проникновенный, что хотелось бросить все и уйти вслед за ним, никогда не оборачиваясь и не жалея о прожитых годах. Гитарные струны то звенел как маленькие колокольчики, то рокотали как горная гроза, заставляя биться сердце так, как этого хочет музыкант. Нота за нотой, звон за звоном, гром за громом. Люди приходили и уходили, в спину слышались слова одобрения, кто-то бросал монетку. А ей просто хотелось петь. Не ради славы, не из-за выгоды. Для вдохновения. Ради свободы и глотка счастья, от которого так сладко кружится голова, она променяла дом, семью, друзей, деньги и власть на шесть звонких струн и жизнь скиталицы.

   В детстве она всегда была уверена в завтрашнем дне. Следовала правилам и моральным нормам, все время училась чему-то и открывала в себе все новые и новые грани. Наделенная природным обаянием, она всегда притягивала к себе взгляды и души людей. Но зачастую та власть и авторитет, которыми она обладала благодаря семейному положению, мешали ей общаться с другими людьми. Некоторые скрывали свое истинное лицо, подстраиваясь под ее интересы и мнения, другие надежно прятали душу за смехотворными, но надежными мраморными масками. Она никак не могла достучаться до тех, кому не все равно. Каждый день она билась в глухую каменную стену, встречала тонны лицемерия, самопредательства ради личной выгоды, грубую лесть, зависть, презрение. А она оставалась искренней. Но однажды просто не выдержала. Невозможно слепо доверять тем, кто не заслуживает и взгляда в его сторону. Без соприкосновения душ бесполезно сотрясать воздух и согреваться чужим теплом. Одиночество среди толпы не может убить. Они лишь закалит, оставив едва заметные шрамы и ожоги. Не так уж нелепо быть непонятым другими, гораздо хуже стать непонятым самим собой: можно предавать и обманывать других, упиваясь их бессильными попытками следовать правилам, выбитым на гранитной плите. Но невозможно убежать от себя. Даже наедине со своими мыслями человек по привычке не всегда откровенен. Но если он по крупице начинает терять себя, предаваясь стадному чувству, нужно срочно бежать, пока силы не оставят тело.

   И она сбежала. Правда, не от себя, ото всех. Взяла с собой гитару и ветер шальных мелодий. Днем спала и воровала фрукты из фургонов, бродила по тенистым тротуарам и пыльным раскаленным улицам. Разговаривала с бродячими музыкантами и художниками, пытаясь найти смысл своего существования в бескрайней пустыне человеческого равнодушия. За время своего путешествия она видела и страдания и эйфорию от жизни, прикасалась тонкими пальцами к грубым израненным рукам и прекрасным хрустальным вазам, дышала терпкими волнами тропических фруктов и запахами давно не мытого тела грязных старух. Ей хотелось быть понятой, но еще больше – прочувствовать все самой, принять жизнь, какой бы она не была. Она смотрела во все глаза в непостоянное небо и искала ответ во всплеске пенящихся волн. Хохотала над пантомимами клоунов и рыдала над трупом разодранной кошки. Она жила. Потому что была свободна. И больше не чувствовала рамок и пределов. Никто не просил и не заставлял ее привязываться к кому-то или чему-то.

   И вечерами, когда солнце переставало вгрызаться в пылающие плечи, она выходила к мосту с изящно выточенными перилами и начинала играть. Из-под ее пальцев вырывались хохот, крики, плач, шорохи листвы и стрекот горных цикад. Она пела обо всем, что видела, что чувствовала, что поняла. Потому что только так она могла донести до людей свою боль и страдания метавшейся души. Только так она могла поделиться душевным теплом, мягкость которого пленила обещанным раем. Слова сами складывались в строчки, мелодии ей дарили море, небо, птицы и улыбки детей. Иногда она плакала, стояла на краю моста и желала лучшей жизни. Чаще – загадочно, тоскливо всматривалась в песчаные бури и мечтала о дожде. Рвала струны, играла до боли, до изнеможения, срывала голос, падала без сил. Но она всегда знала – ради чего. Даже если прохожие, были они зазевавшимися слушателями или музыкальными маэстро, не понимали слов, не знали языка, они чувствовали в ее голосе, крике, шепоте то, ради чего жила. Она не ходила по ножам, не пила яда, не отдавалась незнакомцам. Она пела. Пела о том, что нужно жить так, чтобы стереотипы разрушались, маски срывались, души раскрывались, а сердца тянулись к свету и теплу. Не каменных изваяний прекрасных нимф и дриад, а простых людей, маленьких и смешных, безобразных, но по-своему красивых. Она могла бы отдать жизнь за искренность и нежность прозрачно-медовых глаз, но такая жертва не была нужна никому.

   Поэтому каждый вечер она выходила к невысокому мостику с резными перилами и пела. Не могла насмотреться в мудрое небо, наслушаться его холодного молчания. Теперь она знала, зачем живет, ощущала, что пробивает стену равнодушия, заставляла людей плакать и улыбаться, повинуясь ее голосу и послушным струнам. Утренний ветер трепал ее выгоревшие локоны, новый день менял декорации, жизнь шла своим чередом, а девушка играла, играла, играла…