Чет - нечет

- Что вы не пьете пива? - сказал поэт и тут же добавил, - какой поэт? Откуда он взялся?
- А ты не пробовал писать прозу? - спросила поэта рассудительная дама.
- По-настоящему нет, - ответил поэт серьёзным голосом.
- Пробовал, пробовал!.. - кривляясь, подсказал второй поэт.
- Ну вот, скажет какую-нибудь глупость и радуется, как ребёнок, заметил первый.
Все засмеялись.
Когда пиво кончилось, эти жизнерадостные люди вновь сходили за ним да по дороге прихватили с собой ещё и проповедника.
- Грех - быть богатым среди нищеты! - прямо с порога заорал проповедник.
- Мудрость хороша с богатым наследством, - возразил поэт, - и потом, когда пиво пьют - по столу течёт!
- Покажи, где это написано? - зацепился за фразу второй поэт.
- А написано это, родной, в книжке! Первоисточники надо читать! - самодовольно сказал первый.
- Быстро сориентировавшись, второй поэт протянул руку в направлении первого и говорит:
- Старик, у тебя тут рубчик не тот!
- Тот, родной, тот, - возразил первый.
- Не тот, старик, не тот! - настаивал второй.
Дальше их разговор не отличался разнообразием. Каждый с завидным упорством повторял свою реплику, пропуская мимо ушей слова проповедника.
Рассудительная дама вылетела от них и погрузилась в прибрежные заросли.
- Что она там делает?- удивился проповедник.
- Загадочно улыбаюсь, - ответила дама из кустов.



Первый поэт с мешком бисера направлялся к своим знакомым.
- Тебе не тяжело? - язвительно поинтересовался второй.
- Свой груз не давит, - скрипя зубами, ответил первый.
- Старик, так бисер-то не тот! - засмеялся второй.
- Тот, родной, тот! - с бешеным терпением возразил первый.
Их реплики опять однообразно повторяются пока в игру не вступают трансцендентные силы в лице подвыпившего тридцать третьего поэта.
- Старичок, давай поменяемся номерами, - говорит тридцать третий первому.
- Не-а, поменяйся вон с ним, - первый поэт указывает пальцем на второго.
Второй поэт, со словами "Эт самое… эт самое…" трагически сжимается и превращается в рыбу. Сверху стремительно падает рассудительная дама, хватает рыбу и скрывается в прибрежных зарослях.
Ну тогда скажи мне, старичок, - продолжает тридцать третий, - ведь правда, что номера наши присвоены не за таланты и заслуги, а просто в порядке бюрократической регистрации?
- Ну конечно, родной, это так, - великодушно ответил первый и похлопал тридцать третьего по плечу.
- Да, тебе хорошо говорить, ты-то - первый! - заныл тридцать третий.
- Не плачь, родной, вон тому ещё хуже, - и первый небрежно кивнул за спину тридцать третьего.
Там, понурив голову, стоял, тридцать четвёртый.



Закрывшись в своём гнезде, рассудительная дама любовалась уникальными раритетами, кропотливо собранными ею за долгие годы.
Коллекция давно нуждалась в системном анализе, и вот сегодня рассудительная дама приступила к регистрации.
- На первый-второй рас-счи-тайсь!..
- Правое плечо, вперёд шаго-о-ом арш!
Она выкрикивала различные команды и, видя, как тщательно и точно выполняются её указания в этом искусственном мире, заходилась бурным победным клёкотом.
Нежно ощупывая гладкие тела послушных предметов, рассудительная дама решила:
- Пусть все нечётные экспонаты будут связаны со смертью, а все чётные пусть будут холостыми.
С той поры так и повелось.



На берегу залива, среди песка, чернели два поэта в дорогих вечерних костюмах. Английская ткань костюма первого поэта была покрыта изящным рубчиком.
К ним приближался проповедник. Он, прихрамывая, шел по воде. Справа от них, из залива, равномерно позвякивая чешуей, выползала колонна марширующих поэтов. А слева, из ракушек, как устрицы с ресторанных подносов, соскакивали чистые женщины кисти Боттичелли.
- Так, к женщинам нам пока еще рано, я предлагаю занять денег у этого попа и пойти пить пиво, ну, возможно, прихватим с собой вон того полупьяного тридцать третьего для компании, - предложил первый поэт.
- Да, старик, да, гы-ы гы-ы гы-ы! - одобрил второй.
- Здравствуйте, добрые люди, - поздоровался проповедник. - Не хотите ли взять у меня денег на пиво?
- Хотим! - в один голос ответили поэты. - Только ты нам свои двухмерные религиозные представления не излагай, мы все это уже проходили!
Проповедник сразу отяжелел и вошел в песок по грудь. Сверху на него коршуном упала рассудительная женщина. Откопав беднягу, она смахнула с него песчинки и положила проповедника в правый карман. В левый она заботливо положила тридцать третьего поэта и, довольная, скрылась в прибрежной зелени.



Каждый нечетный поэт, начиная с третьего, лежал в сырой земле, оставив после себя добрую память и хорошие стихи. Но этим дело не ограничилось. Весь фокус в том, что они росли в своих могилах, как гоголевские мертвецы из "Страшной мести".
- И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь! - декламировал Лермонтова восьмой поэт. Ему внимал тридцать третий. Немного помолчав, восьмой страстно продолжал:
- Я все время думаю о седьмом поэте. Как он велик! Он постоянно растет в моих глазах! Он сей час там, внизу, но я физически чувствую, как он давит на меня. Я чувствую, как поднимается земля подо мной! Я только сейчас начинаю понимать, какой это талантище! Какая глыба наползает на меня, какой гений! Я же вижу, как он взял вот это - из Чичибабина, вот это - из Бродского, вот это - из меня... Но как он это органически переварил и построил!
Его уже нет, и вещи, предметы, которыми он пользовался: книжки, кружки, табуреты - все они катастрофически сокращаются в размерах, а отпечатки его пальцев чудовищно растут! Я трепыхаюсь и путаюсь за его гигантской спиной, попадаю в его громадные следы, как в глубокие колодцы, из которых не каждый выберется... И главное, понимаешь ли, все нечетные так себя ведут. Все они, как правило, покойники, и все продолжают расти!..
- Погоди, старичок, - перебил его тридцать третий, - а ведь мой номер - тридцать три!
- Значит, это ошибка. Твой номер - либо тридцать два - как раз последняя буква алфавита, либо тридцать четыре, а может быть, любое другое четное число, конечно, за исключением восьмерки. Что же ты, дружок? В твои годы пора бы уж определиться, - незлобно пожурил своего собеседника восьмой.
Тридцать третий озадаченно молчал.
Они стояли на земле, покрытой могилами нечетных поэтов. Меж могильными холмами в торжественной тишине цаплей бродила рассудительная дама. Она помнила их добрые поступки, но и дурные дела усопших забывать не собиралась.
Птицы, как известно, злопамятны и далеки от христианской доктрины всепрощения.



За пивом проходил оживленный теологический диспут. Участвовали: два поэта, один из них буддист, другой завзятый рериховец, рассудительная дама - убеждённая атеистка, проповедник сектантского толка и механический автоответчик.
- И-и-идите и рассказывайте!.. - азартно говорил проповедник.
- Первые три человека, правильно ответившие на все четыре вопроса, получат приз. Вопрос номер один... - монотонно диктовал автоответчик.
- Идите и рассказывайте!.. - не унимался проповедник. Первый поэт внимательно смотрел на него и, кивая головой, говорил: "Ага. Ага. Ага..."
- Почему камни не были обращены в хлеба? - спросила рассудительная дама. - Сейчас мы бы ходили по хлебу, как по земле.
- Да, ходили бы по хлебу, - подхватил первый поэт, - да мы и так ходим по хлебу. По хлебу ходим! Вам, как самым неграмотным, я скажу вот что, существует такое выражение: "Кисельные берега, молочные реки...", так вот, кисельные - это раскисшие, молочные - это водяные, потому что "молоко" - это по-старославянски "вода"...
- А куда же делись жареные куропатки? - не отставала дама. - Ведь сказка начинается так:
"В то давнее время, когда мир божий наполнен был лешими, ведьмами да русалками, когда реки текли молочные, берега были кисельные, а по полям летали жареные куропатки..."
- Ну, куропатку приготовить - это пара пустяков, - поэт нервно посмотрел на птичий профиль рассудительной дамы, - к тому же отрубленные головы стремительно умнеют.
- Не говорите так, это очень интимные вопросы, - подал голос второй поэт.
- Да никакие не интимные, вот есть "Новый завет", идите и рассказывайте! - заявил проповедник.
- Духовность, духовность…- распалился второй поэт. - Ты эти понятия - духовность, бог... блин, как шнурки... туда-сюда, туда-сюда... меняешь, как перчатки.
- Кстати, я никогда в жизни не менял перчатки, - произнес автоответчик.
- По четыре раза, - вклинился первый поэт, - джентльмен должен в сутки менять перчатки четыре раза!
- Ну, мы же не знаем об этом.
- Вы не знаете, а мы знаем!
- И что, вы меняете перчатки четыре раза?
- А как же, когда носим - тогда и меняем!
- Для меня эти понятия священны! И не надо при каждом случае, блин... - продолжал второй поэт.
- Я вот вижу, что люди, живя не духовно, могут погибнуть, поэтому иду и рассказываю, - оправдывался проповедник.
- А как вы определяете, что человек недостаточно духовно живет? - спросила рассудительная дама.
- Времени на ответ двадцать секунд, - пропел автоответчик.
- Так они один сам спрашивает, второй даже книжку не открывал, - пояснял проповедник.
- А другой открывал и больше тебя знает, а ты ему все это рассказываешь снова да ладом, - укоризненно вставил первый поэт.
- Да, старик, все это очень интимно, - поддержал его второй.
- Проповедовать - это искусство, - заметила дама.
- Да, надо врать-врать, да знать меру! - согласился первый поэт. Бисер в его мешке почти кончился.
- Слова наши, как сказано, должны быть простыми: да-да и нет-нет, нужна доброта, а не ум, надо идти и рассказывать.
- Нет, старик, эти вещи не такие двухмерные, они интимные...
- Ну не знаю, вот для меня, например, прелюбодеяние - это грех, - убежденно говорил проповедник.
- Нет, старик, ошибаешься! Женщины, они чистые! - сказал второй поэт.
- Да, чистые и скользкие, как устрицы, - добавил первый.
- Вопрос номер четыре… - заработал автоответчик.
- Это мы уже проходили, сколько раз в сутки джентльмен должен менять... Господа, я вот что вам скажу: когда человеку нужен бог, он, человек, ставит на себе крест! - весомо произнес первый поэт.
Полемика разгорелась с новой силой. Второго поэта несло над Гималаями. Рядом, гордо расправив крылья, парила рассудительная женщина, а вслед за ними летела их преданная покойная собака Тузя. Это к ней обращал свои помыслы первый поэт, устроившийся в позе полистиролового бодхисатвы на одной полке с автоответчиком:
- Дух людей восходит ли в небо, а дух животных сходит ли в землю?
- Времени на ответ двадцать секунд.
Проповедник, прихрамывая, удалялся по речной глади в сторону кинотеатра "Магнит", поспешая на запланированную проповедь.



А меж культовой статуэткой бодхисатвы и автоответчиком лежало холодное металлическое устройство, внутри которого притаились блестящие продолговатые существа.
Редко кто заглядывал в их души, и мало кто знал, что при регистрации им присвоены лишь нечетные номера.