Свободный полет

Врач! Исцели Самого Себя!

Евангелие от Луки.  Гл 4, ст 23

«Белая. Белая абсолютно. Как волосы старика. Как облако. Как лист бумаги. Как снег. Что я должен ему сказать? Простите, но с вашей дочерью что-то не так, мистер Ллойд, она, видите ли, абсолютно белая?  Но это ничего, мистер Ллойд, это ничего, это нормально, у  каких-то  младенцев кожа  розовенькая, а у вашей дочери белая, как мел? Это пройдет, мистер Ллойд, все наладится, просто не обращайте на это никого внимания и со временем все придет в норму, все будет как у людей. Боже милостивый! Почему она родилась в мою смену? За что мне это, а? Как, как ему скажу, что его дочь ненормальная?  Ладно бы кожа, это я бы еще мог сказать, но крылья!!! Два маленьких, слабеньких крылышка, с серебристыми перьями? Мистер Ллойд, ваша дочь родилась абсолютно белой, а на спине, рядышком с лопатками у нее крылья. Боже! Что за бред? Меня ведь в сумасшедший дом отправят! Я не могу сказать ему этого, мне страшно, Господи помоги, мне, что мне делать? Зачем появился на свет этот ребенок таким белым, таким светлым? А крылья ему на что, а? Господи! Мы же люди, Господи и рождаемся без крыльев, или это не так? Или я где-то ошибся?»
Доктор Лёдов был испуган не на шутку. За всю свою тридцатилетнюю практику в роддоме еще ни один ребенок не осмеливался появляться  на свет абсолютно белым, да ёще с крыльями. Как выпускник лучшего медицинского университета страны он твёрдо знал, что белого цвета в природе нет, что белый цвет есть оптический обман. Так же твердо доктор знал, что люди рождаются на свет без крыльев, исключений быть не может. Физиология, анатомия, генетика. Учебники по этим предметам он знал наизусть, он был отличным студентом, к тому их составляли выдающиеся деятели медицины, лучшие специалисты, прогрессивные умы человечества. Нигде, никто и никогда не упоминал о крыльях и такой необычной коже, яркой, как солнце, и белой как снег. Никто, нигде, никогда. Это не мутация, его родители здоровы. Роды проходили как обычно, никаких неприятностей,  приборы работали в обычном режиме,  персонал, как обычно, качественно выполнял свою работу. Что произошло? Что делать? К начальнице, надо сказать ей!
Белая. Как снег.
Чистая и невинная.
С крыльями.
С милым, радующим взор лицом.
Лицом ангела.
Доктор Ледов торопливыми нервическими шагами шел по темному, освещаемому лишь одной тусклой лампой коридору. Необходимо срочно сообщить, о столь небывалом происшествии. Пусть там разбираются, в конце концов, врач не виноват, что дети рождаются крылатыми уродами. Лестница. Второй этаж. Лестница. Надо придти в себя. Собраться с мыслями. Дрожащая рука едва нащупала в кармане аккуратного халата пачку сигарет. Зажигалка. Руки продолжают дрожать. Огонь и табак соприкасаются. Дым. Блаженный дым успокоения. Синий, горький, как полынь, и едкий. Главное спокойствие. Дым поможет, он очень искусный лекарь. Первая сигарета превратилась в пепел после трех глубоких и длинных затяжек. Уже лучше. Вторая прожила чуть больше. Хватит. Пора идти.
Доктор Ледов подошел к двери кабинета своей начальницы и тихо постучался. Равнодушная тишина в ответ. Стук. Молчание. Сильный удар от волнения…
-Кто там? – раздался резкий голос Холодовой.
-Это доктор Ледов, госпожа Холодова, у меня срочное сообщение. В родильном отделении случилось нечто из рядя вон выходящее. Откройте, пожалуйста, мне надо с вами поговорить. – Подобострастный голос испуганного, истекающего потом Ледова звучал неуверенно и глухо.
-Войдите, доктор, войдите. – ответила Холодова.
Лёдов вошел на цыпочках в шикарно отделанный кабинет главного врача. Помещение резко контрастировало с убогим убранством больницы: вместо обшарпанных стен дорогие обои, вместо загаженного пола  великолепный ковер на изысканном паркете. Идеально ровный потолок и декоративная люстра. Старинная мебель. Превосходные настенные часы. На подоконниках ни одного цветка – Холодова не любит зеленый цвет. Сияющая чистота и благородная ухоженность. Праздник педантизма и аккуратности.
Праздник смерти.
Как будто вырубленное из дерева незадачливым подмастерьем, грубое лицо доктора Лёдова искажала гримаса страха. Страха начальницы. Страха за свою шкуру. Страх испортить настроение человека, от которого зависит его благосостояние и карьера. Уголки губ кто-то невидимый тянул к полу, руки дрожали от  напряжения. В горле пересохло. После курения хотелось сплюнуть, но было уже поздно – в благопристойном кабинете Холодовой о плевке даже думать страшно: несколько недель назад она уволила старого невропатолога Трувера только за то, что он чихнул. Увещевания о том, что он просто не успел достать платок, ни к чему не привели. Да и платок бы не спас почтенного и бескорыстного невропатолога: увольнение «морально устаревших» шло повсеместно и больницы не отставали от остальных государственных учреждений. План должен быть выполнен. Уволить старых - значит уволить старых. Приказ есть приказ. Холодова была отличным солдатом государственного конвейера.   
-Что стряслось доктор?  Я требую, чтобы вы мне немедленно рассказали, что произошло! Слышите, немедленно!!! –  вонзила Холодова. Голос её был пропитан властным самолюбием.
-Видите ли, госпожа Холодова, я так, сказать, надеюсь, вы не забудете мои заслуги перед вами, я…- Лёдов запинался, его голос хрипел, как механизм старых проржавевших часов.
-Говорите, четко и по делу и не морочьте мне голову, доктор Ледов!!!  –  прорычала разгневанная Холодова своим генеральским басом. – Я сама разберусь, бестолковый болван, что мне делать, говорите немедленно!!!
-Хорошо, хорошо, госпожа. – залепетал Лёдов. Видите ли, произошло совершенно необычное событие: жена господина Ллойда произвела сегодня на свет дочку…
-И что в этом срочного и необычного? – перебила Холодова. – Он, что, очень хотела ему мальчика? Если так, то вы знаете что делать: подмените на мальчика и все дела. Мало у нас, что ли этого мяса бесхозного? Сестра уборщика родила мальчика, вчера, по-моему, идите и поменяйте. Вы что, забыли, как это делается? Вы ведь это уже делали не раз, зачем вы меня потревожили? – Холодова была в гневе.
-Нет, нет, дело совсем не в этом, - Лёдов замахал руками, беспомощно отмахиваясь от яростной атаки своей начальницы, - Совсем не в этом…
-А в чем же?
Доктор собрался всеми своими силами и,  потеряв всякую возможность терпеть стальной взгляд Холодовой, выдавил:
-Девочка родилась здоровая. Но белая. И с крыльями, – в голове доктора выстрелом прогремела мысль о том, что он сошел с ума. Он сам не верил в то, что он говорит, хотя это было сущей правдой.
 Холодова встала, еще более пристально впиваясь в подчиненного двуствольным  ружьем своих глаз. Её руки впились в отполированный пол. Костяшки пальцев побелели. В таком положении она более всего походила на горгулью – не хватало только жестких кожаных крыльев. С минуту в воздухе висела напряженная тишина. Затишье перед бурей.
- Повторите, что вы сказали? – Холодова едва сдерживалась.
-Дочка мистера Ллойда родилась с идеально белой кожей. Понимаете, как молоко, или как халат, который сейчас на мне. А на спине у нее два маленьких крыла. Ма-ма-ма-ма-маленьких, с мой большой палец размером. – от волнения доктор Лёдов начал заикаться, холодный липкий пот градом лил с его исковерканного страхом лица. Если не-не-не-не-не верите, можете сами убедиться в этом, госпожа Хо-хо-хо-лодова. Пойдемте, я вам покажу.
-Ты что, действительно думаешь, будто я покину свой роскошный кабинет и пойду смотреть на какого-то выродка? Ты совсем спятил? Неси его сейчас же сюда!
-Её, а не его…
-Да какая мне разница? Мистер Ллойд главный наш главный спонсор и я сделаю всё, чтобы репутация нашей больницы осталась на прежнем уровне!!! Ты меня понял? Понял, я спрашиваю?
-Да, госпожа Холодова, я вас по-по-понял…
-Что ты встал? Иди!!! Иди и принеси мне эту гадину!!!
Доктор Ледов с миной человека, перенесшего тяжелые физические и нравственные страдания, вышел из кабинета Холодовой. Весь сжавшийся, он напоминал кролика: некогда белый халат насквозь пропотел и  прилип к его телу.
Опять туда. К белому ребенку с крыльями.
Шаг за шагом. Секунды текли каплями пота. Пространство боролось, пространство сопротивлялось отчаянно, будто женщина, которую настиг насильник. Не поддается. Легкие окаменели, с трудом глотая больничный запах лекарств, пациентов, пыли и страха.
Страх. Страх преследовал доктора Лёдова. Он был настолько дезориентирован, что не знал, кого он больше боится: гневную, самодовольную Холодову, всё время унижающую его достоинство или этот маленького крылатого рёбенка, который ничего еще не знал о больницах, начальниках и подчиненных, планах об увольнении устаревших, социальных программах, о правах человека. Этот ребенок еще не видел лица своей матери. Он родился, и улыбался этому миру своими маленькими любопытными глазами, жадными до любви и ласки. Когда доктор Лёдов вошёл в палату, куда спрятали крылатого младенца подальше от других глаз, малышка улыбалась ему.  Ему, большому и сильному мужчине, с большим стажем работы, приличным жалованием, проводящему своё свободное время в самых изысканных компаниях, среди шикарных дам и их самодовольных мужей. Ребенок улыбался ему. Трусу.
А трус боялся ребенка.
Доктор Лёдов подошел младенцу и, преодолевая свой низменный животный страх, протянул к нему свои потные трясущиеся руки. Ребенок не плакал.
Он еще не знал, что надо плакать.
Доктор прижал младенца к груди и услышал биение маленького сердца новорожденной.
«Я тебе верю» - шептало сердце крылатой
«Мне страшно» - вопило сердце доктора.
«Будьте как дети» - пронеслось кометой в голове Лёдова. Будьте как дети.
Как дети.
Дети.
Эхо в голове замолкло. Доктор Лёдов был в десяти метрах от кабинета, на двери которого красовалась золотая табличка с надписью «Изольда Холодова». Он застыл в раздумье. В голове грянула молния: а что если, вернуть ребенка, сказать, что все это неудачная шутка, глупый маскарад, бред от усталости и одеревенения чувствительности? Но секундное сверкание молнии прошло, и небо волевых усилий вновь закрыли тучи.
Тучи повиновения и страха.
Покой. Сытость. Уважение.
И страх всё это потерять.
Он вошёл кабинет без стука, открыв её неуверенным движением ноги. Доктор застал Холодову за приготовлением каких-то инструментов: странно изогнутых, сверкающих все той же аккуратной ухоженностью.
Я принес её -  Лёдов не слышал своих слов, ему казалось, что кто-то третий, невидимый произносит эти слова.
-Вот и славно – Холодова кинула нож своего ответа, не отрываясь от приготовления инструментов. – Положите её на стол.
-Что вы бу-бу-будете делать, госпожа Холодова?
-Что я буду делать? Нет, глепец, что ты, ты будешь делать, слышишь, ты! – Стальные глаза Холодовой сверкали сталью гнева. Это будешь делать ты. Потому что я – твой начальник, а ты- мой подчиненный, который не хочет потерять своё доходное гнездышко, в котором так тепло и уютно! Или я не права? Отвечай, когда тебя спрашивают, отвечай, отвечай!
-П-ра-ра-равы, госпожа Холодова.
-То-то же! А теперь за дело! Это фиксатор для головы, чтобы она особо не дергалась. Это зажимы для рук и ног. Сильно не затягивай, мне совершенно не нужны каверзные вопросы о том, почему на руках и ногах новорожденной синяки. Вот нож. Специальный нож. Им ты будешь резать ей крылья. Только будь аккуратен, не вздумай оставить слишком ярких шрамов, у ребенка к завтрашнему дню должен быть идеальный товарный вид. Что ты застыл как истукан? Быстрее за работу! Чем быстрее управимся, тем быстрее ты сможешь поехать развлекаться. Ну, кому я говорю, бери нож!!!
Доктор Лёдов, казалось, впал в транс.
Отрезать.
Отрезать крылья у чудесного, неповторимого создания, чья вина состоит лишь в том, что он не такой, как все.
С крыльями.
Прервать полет одним движением ножа.
Покой. Сытость. Уважение.
Резать. Режь!!! Режь!!! Режь!!!
Покой. Сытость. Уважение.
Эти три слова звучали в голове доктора гипнотическим заклинанием, он прогнать эти слова из своей головы, но все попытки были тщетны. Казалось, эти слова слились с его плотью, с его потусторонним «я», и если он их прогонит, то он лишиться частицы своего я. Доктор почувствовал прилив тошноты. Его мысли раздирало: он почувствовал себя Одиссеем, оказавшимся со своими воинами посередине пролива, выходы которого охраняли Сцилла и Харибда.
Сцилла карьеры.
Харибда совести.
Он даже не почувствовал, как в его руках оказалось нож. На мгновение ему почудилось, что тот ожил, и сам заполз в его руку. Это было похоже на сон, на спектакль, на фильм, но только не на жизнь.
Но эта была жизнь.
Ребенок все так же тихо изучал этот прекрасный мир своими улыбающимися глазками.
-Я не могу…- доктор Лёдов медленно опускал свою руку на стол. – Я не могу…- повторил он и стыдливо опустил глаза в пол. – Я не могу.
-Что значит, не можешь? Что значит, не можешь? – Холодова пришла в неистовство, конфорки ее глаз заполыхали синим пламенем.  – Ты что, хочешь лишиться своего места? Отвечай! Отвечай, когда с тобой разговариваю Я!
-Нет, я не хочу – доктор Лёдов своим видом напоминал напроказившего школьника, который стоит перед директором. – Не хочу…- еще более тихо ответил он, стараясь не шевелиться.
-Тогда режь!
-Не могу…
-Неужели ты хочешь пустить под откос  всю свою жизнь ради пары каких-то крыльев, а?  Пойми, мы сделаем малютку счастливой: она, как и все нормальные дети пойдет в школу, потом поступит в университет,  закончит его, выйдет замуж, нарожает детишек, и будет радоваться жизни!!! Ты хоть на секунду задумывался о том, каково ей будет? Вечное одиночество. Сомневаюсь, что на свете есть еще кто-то, у кого за спиной крылья. Гиперборея существует только в мифах. Она будет изгоем, она не сможет жить спокойно в мире, где никто не сможет её понять, разделить её ощущений. Никаких друзей, никакого веселья. К тому же неизвестно, как она отнеслась бы к своему дару, когда выросла. А что если, она бы употребила его против общества, стала бы гарпией, стала бы нападать на людей с неба, когда те будут мирно гулять по улицам города? Об этом ты думал? На наших плечах лежит огромная ответственность: мы не можешь ставить минутное милосердие выше интересов общества, это было бы несправедливо. Мы врачи и должны исправлять ошибки, таков наш священный долг. Мы всего лишь возвратим девочке то состояние, в котором она и должна была родиться. Вот и всё. Она даже не узнает об этом. Мы просто отремонтируем деталь, которая слегка погнулась. Никакой вины. Только чувство выполненного долга. И так, что ты надумал? А? Отвечай!
-Я…А что если бы она стала учёной, она смогла рассказать нам о том, что до сих пор не было известно? Она смогла бы рассказать людям, что значит летать!!! Летать!!!  Свободный полёт! Отрыв от земли, от суеты повседневной мышиной возни! Она  могла бы увидеть мир с высоты птичьего полёта! Пережить такое, что до неё переживали только люди, решившие покончить жизнь самоубийством с помощью прыжка с огромной высоты? Полёт! Свободный полёт! Она могла бы быть свободной от законов, людей, мнений,  интриг! К тому же мы не можем с уверенностью заявлять, что крылатых людей нет! Если они есть? Так же мы не знаем, какими еще талантами обладает эта  девочка. Мы не имеем никого права решать за нее, нормальная она или нет. Если она родилась такой, значит на то воля природы. Разве можем отрезать крылья, которые дала ей природа? – В глазах доктора Лёдова сверкнул огонек вызова. Ещё никогда он не был так смел со своей начальницей.
-Свободной от законов!!! Крылатые люди!!!  Воля природы! Что за околесицу ты несешь! Ты с своем уме!!! Люди-звери, и рождены, чтобы ползать.  Она - человек, значит, она должна, как и все, ходит на двух ногах, как это и задумано. Рожденный ползать, летать не может! Ты исправишь это недоразумение, и все пойдет своим чередом, так, шло до рождения этого проклятого ребенка!!!
-А если она не совсем человек? Если она рождена, чтобы летать?  Чтобы быть другой?
-Мне надоела эта ахинея!!! Либо ты выполняешь приказ, либо ты уволен!!! Да, ты будешь уволен, и я сделаю все возможное, чтобы ты никогда не смог найти достойную работу!!! Подумай лучше о своих детях, а не крыльях этой маленькой дряни!!!
В минуту доктор Лёдов колебался, и ответил:
-Нет, я не буду…
-Нет? Великолепно, ты уволен!!! Идти отсюда прочь трусливая собака, и отдай мне нож, я сама отрежу эти чертовы крылья!
-Нет, я не отдам, я не позволю. – с вызовом бросил доктор.
-Что ты сейчас сказал? Не позволю? Это ты мне сказал? – Брови Холодовой медленно поползли вверх, глаза выкатились, как у жабы.- Не позволишь? Мне?
-Да. Не позволю. Я сделал слишком много зла, работая в этой больнице и не мне судить тебя, он я не позволю калечить этого ребенка. Хватит. Я Больше не могу. Я позволю тебе. Я не отдам тебе этот нож и сообщу всё мистеру Ллойду. Это его дочь, и ему решать, что с ней делать. Ни ты, ни я не имеем права редактировать человека, это не газетная статья и не машина. Она живая. И будет жить с крыльями. Или без них. Как решит мистер Ллойд, так и будет. Он её Творец, Создатель, Отец.
- Ты мне не указ, трусливая гадина! – возопила Холодова!!! Если ты мне сейчас же не отдашь нож, то я просто вырву эти крылья из её спины, слышишь, вырву!!! – Холодова, казалось, обезумела от гнева.
-Нет, нет! Нет! –закричал Лёдов.- Нет! Я не позволю. Окончательно осмелев, Лёдов загреб девочку в руки и выбежал из кабинета.
Бежать.
Вниз.
К машине.
Спасти.
Пространство на это раз оказалось податливым. Легкое и свободное, оно с улыбкой приглашало его к бегу, как стюардесса приглашать пассажиров на борт самолета.
Беги!
Он бежал.
Машина. Ключ зажигания. Педаль газа.
Бежать.
Из этой сумасшедшей больницы, от этой свихнувшейся Изольды Холодовой, столько лет топтавшей его волю.
Бежать.
От самодовольных коллег, этих моральных уродов, меркантильных эгоистов, этих биржевых маклеров совести, громких и пустых, как пустая бочка.
Бежать.
Я бы таким же, как они. Гадом. Змеем. Падальщиком. Подхалимом. Я  закрывал глаза на преступления, делал вид, что все нормально, каждый день надевал маску довольства и радости.
Бежать.
За солнцем, за луной, за восходом, за закатом.
Бежать.
Пока не кончится силы. А Когда они кончаться, набраться терпения  и снова
Бежать.
Чтобы спасти этого непонятного, чудесного ребенка, который, может быть, сможет улететь отсюда и не видеть этого кошмара.
Бежать.
Доктору хотел кричать, его переполняло доселе неизвестное ему чувство.
Чувство свободы.
Он сдержал крик, чтобы не разбудит крылатую девочку, которая мирно заснула на заднем сидении. Где Я? Куда я приехал?
Дом.
Доктор Холодов с ребенком на руках поднялся на седьмой этаж и зашел в свою квартиру. Он хотел немного передохнуть, осмыслить произошедшее с ним, поразмыслить на счет дальнейших действий. Он похитил ребенка. Он – преступник.
Вой сирен. Холодов в испуге приник к окну.
Это за ним.
Страх. Снова страх.
Он вышел на балкон. Через минуту они будут здесь, и все будет кончено. Надо что-то делать.
Бежать!
Нет, слишком поздно.
Лететь!
Он взял ничего не понимающего ребенка, который все так же наивно улыбался своими глазками этому дивному миру. По щекам доктора Холодова бежали слезы.
-Лети!
И она полетела. На глазах изумленных служителей закона, на глазах обезумевшего от счастья доктора Холодова, не верившего в то, что девочка полетит и уже приготовившегося прыгнуть вслед за ней во искупление вины. Она летела, беззаботно махая своими маленьким серебристыми крылышками, улыбаясь солнцу. Летела на встречу другим крылатым людям. За горизонт. На край света. Навстречу Гиперборее. Навстречу своему счастью.





***
На следующий день доктора Холодова признали безумным и повесили. Суд признал его виновным в похищении и убийстве несовершеннолетнего ребенка.