Горячая голова

      Случилось это ровно час тому назад. Часы, висевшие напротив меня, показывали десять с четвертью, в то время как сейчас…
      Но к делу. Ровно час тому назад к нам в комнату вошла наша госпожа, закрыла за собой дверь на защелку, осмотрелась, подошла к столу, вынула из рукава письмо и начала его читать. Письмо было очень важное, госпожа читала его с большим вниманием, щеки у нее начали покрываться румянцем.
      Вдруг из-за ковра вышел наш господин. Госпожа, еще сильнее покраснев, торопливо спрятала письмо обратно в рукав. Господин подошел к госпоже и что-то спросил у нее. Госпожа отрицательно мотнула головой. Господин вновь заговорил, теперь уже с гневом. Госпожа стала так же гневно отвечать ему. Они стали говорить одновременно.
      Потом они вдруг замолчали, господин схватил госпожу за руку и вытащил у нее из рукава письмо. Госпожа вскрикнула. Господин отступил на шаг, бросил письмо на пол и наступил на него. Госпожа выхватила кинжал и замахнулась на господина. Господин вырвал у нее кинжал. Госпожа дала ему пощечину. А господин ударил госпожу кинжалом! Госпожа, вся в крови, упала. А я вскрикнуло.
      Обычно я никогда не кричу и ничего не слышу. Я только вижу и отражаю, но молча. А тут я вдруг вскрикнуло. Господин обернулся на меня, гневно оскалился, но тут же склонился к госпоже и, некоторое время погодив, вложил в ее руку кинжал. Я молча наблюдало за этим и думало, что таким образом он пытается скрыть свой поступок и это не так уж и глупо с его стороны.
      Господин резко встал, подошел ко мне, посмотрел на меня, а правильнее, на себя, на свое искаженное гневом лицо — и ударил по мне кулаком! Я сорвалось с гвоздя, упало на пол и разбилось вдребезги. Теперь нас стало великое множество. Мы видели, как господин стремительно вышел из комнаты и как почти что сразу после этого к нам вошли слуги, подняли и унесли хозяйку. Затем пришла служанка и начала сметать нас в одно место, чтобы затем и вовсе вымести и выбросить. О, бедный наш господин! Он думает таким образом скрыть правду. И это ему почти удалось, нас же здесь почти что не осталось.
      Но все же кто-то и остался, как, например, я. А дальше, я знаю, будет вот что: завтра придет новая служанка, она окажется старательнее нынешней — и выметет меня из-под шкафа, где я сейчас нахожусь, и отнесет в одно место, где меня внимательно рассмотрят, обман раскроется — и уже через неделю, тоже в среду, моему бедному господину отрубят голову. Она у него слишком горячая! Он не должен был разбивать меня, а, как это делается в подобных случаях, просто завесить меня куском ткани, а уже потом, после похорон госпожи, бросить меня в камин, я там бы расплавилось и уже ничего никому не смогло бы сказать. Тогда мой бедный господин прожил бы еще целых одиннадцать дней, после чего тот, кто прислал то злополучное письмо, подкараулил бы моего господина в одном неизвестном мне месте и убил, заколов шпагой в горло. Вот это была бы достойная смерть, все бы тогда сочувствовали моему бедному господину и говорили о нем много добрых слов, а его убийцу всячески бы осуждали. Но для того, чтобы так поступить, нужно иметь другую голову, холодную. А горячую, как я уже говорило, через неделю отрубит палач. И что в этом хорошего?!