Грини психоза и реальности

***
      В числе одного из призов в тире мне выдали икону святой Магдалины. «Нигилист» снисходительно ухмыльнулся, и сказал: «Ты же не будешь брать этот ненужный подарок? Зачем он тебе, только дома будет валяться, место занимать. От плюшевого мишки и то больше пользы». Но я приз взяла. И поставила дома на полке. Когда он пришел, удивился: «Ты что. Никогда бы не подумал, что ты стала верующей! Неужели и тебя теперь коснулся этот маскарад?» «Нет, почему же. Икона стоит посреди остальных моих трофеев. Почему ты принимаешь ее за нечто особенное? Ведь ты не спрашиваешь: «А что это за хрустальная ваза? А что за пейзаж в рамке? Ты что, на него молишься?» Почему же я должна отдавать иконе какое-то особое место, признавая ее величие, игнорированием перед другими предметами? Он долго смеялся: «Нестандартное у тебя мышление все-таки. Не всем понять такой логики».



***
      Мне хотелось спросить у него: Не оштрафуют ли меня на дороге, если рядом с собой на переднее сидение автомобиля я посажу огромного плющевого медведя, размером с человека? Или, например: Пропустят ли меня в метро, если я буду держать за руку пластмассового манекена, и захочу провести его с собой через турникет? Но я никогда не спрошу его об этом. Ведь он среднестатистический банковский работник. Наглядный пример конформизма, он такой, каким его хотят видеть люди. И я для него сумасшедшая…

 


***
     Помнишь, как мы с тобой ночевали на крыше шестиэтажки? На надувных матрасах. Мы взяли с собой целую кучу шампанского и пива, и встречали вместе закат. А ночью упала звезда! Мне было так хорошо с тобой. Как ни с кем никогда. И мы были так далеко от людей, от всего мира! И было так удивительно проснуться на рассвете на белых простынях, как будто в небе. А потом мы пошли на пляж, и плавали в еще не согревшейся воде на этих же матрасах с какой-то случайной собакой. А вечером Сережа лазил по внешней лестнице на крышу этого дома, за пледами, которые  мы с тобой забыли забрать. Все потому что старушенции закрыли чердак на замок, чтобы мы не тусовались на крыше. Я так тебя любила, Настя. Дорогая моя девочка…

 

***
      То, что я причинила ей – вряд ли простила бы кому-то сама. Наверное, все-таки, людям лучше никогда не знать до конца то, что на самом деле думают о них другие. Но она-то как раз узнала. Она узнала все, что я думаю о ней. И делала вид, будто между нами ничего не изменилось. И потом, ночью, она ложилась со мной в огромную белую ванну, зажигая  водяные свечки вокруг. Вселяя в меня безмерную жалость к ней, провоцируя в себе бесконечную униженность передо мной. И спрашивала: «Ну что же меня так держит в тебе? Почему я не могу избавиться т этой зависимости?» - и уже ненавидела меня до крайности. И не могла уйти…Люди, не читайте чужие дневники.

 


***
      Рыжая девочка. Когда твоя мама уходила от тебя навсегда, она сказала мне в коридоре: «Позаботься о моей дочери так, как это сделала бы я. Ведь у нее больше никого нет». Становление твоей личности стало частью моей жизни. Я покупала тебе красивую одежду, я водила тебя в кино, и делала за тебя домашние задания. Я научила тебя пить дорогие вина и знать себе цену. Я сделала тебя женщиной. И никому не сказала о том, как жестоко ты предала меня в конце. И теперь, спустя так много лет, сколько мы с тобой не виделись, я думаю - как же ты там?  Одна, со своими депрессиями. И знаю, что отдаешь себя недостойным. И топишь тоску в винах – без меры. Пропадаешь в чужих холодных квартирах.  И так хочется взять тебя за руку. И прижать к себе. Крепко. Как раньше. Но теперь мне до тебя километры…

 


      ***
      Марь Иванна  пропогандировала общественно-социальные ценности. Институт «конформизма и повиновения». Она называла меня «Девочка-плейбой», и смывала с меня тушь и помаду в школьном туалете. Она пыталась обучить меня мировой географии, априори зная, что никому из учеников никогда в жизни не представится шанс выкарабкаться из этой глухой провинции, и уж какая там Америка. Она ставила мне  в пример наших отличниц, которые трахались с недоспелыми юнцами в мужском туалете, и крыли ее трехэтажным матом в кулуарах школы. Она штукатурила нещадно увядающее лицо тоннами дешевой пудры, и хоронила сына, умершего от передоза героином. Она говорила что, когда я вырасту, я осознаю всю ее правоту и, наконец, поумнею.  И действительно –  спустя годы я поумнела! И поняла, как сильно  я недооценивала ее глупость.


***
  Моя мама любила меня больше, чем другие мамы своих дочек. Она всегда говорила, что мне никогда не нужно рожать детей, что это больно, а сам ребенок доставит массу неприятностей. Она считала, что я должна заботиться о себе.


***
 Девочка хочет сторить нормальные тоношения. Не окрашенные ее неврозом. Она такая же, как и я. Она хочет закрыть его на замок, избавиться. Но так нельзя! Так не прощается. Он будет вставать на пути каждый раз, внедряясь в психику. Он скажет: "Ты предатель, ты меня забыла!" Мне иногда тоже хочется, глядя на кого нибудь, сказать: "Ты хороший. Забери меня к себе. Навсегда. Мы будем жить с тобой как все, я буду ждать тебя с работы". Но этот "кто-то", он нормальный. Он, как люди, он в социуме. А ты... ты внутри своей болезни, безнадежной. И это диагноз: Ты СУМАСШЕДШАЯ.


***
...И он делает все, чтобы я не ушла. Он знает, что я могу исчезнуть в любой момент, не сказав ни слова. Все эти поступки, разговоры... Так трогательно и грустно. А я отвернувшись сдерживаю слезы. Он не знает. И говорит: "Ты ТАК смотришь на меня..." И даже совсем не понимает, что я смотрю мимо, сквозь. И потом в парке говорит: "Ну как же ты меня не ценишь, не видишь меня в упор. Ты даже не пытаешься поверить в меня!"  И его мама говорит мне: "Не уходи больше так надолго, не бросай его". А мне по ночам так страшно в своей квартире. Ужасно холодно, даже у плиты.
     Иногда приходит М.. Она засыпает в моей кровати сразу, а я смотрю на нее и думаю: "Как могла природа создать такое не гармоничное и уродливое существо?" Наивность и девственность. И не только физическая. И мне страшно с ней и без нее. И только долгий межгород по ночам.
     Там Питер. И этот голос... Тогда мне кажется: Вот оно, счастье! Но такое нереальное, несбыточное. Через километры. Чтобы свести меня с ума. И нужно бы сломать свой телефон, и ничего не слышать. Но даже одна секунда этого телефонного межгорода стоит больше, чем все другие разговоры. Они для меня - пустое.
     НИЧЕГО. Нечего дать, и нечего взять. Он гладит меня по запястьям, и хочет любви. А я не могу, я атрофированная. Мне все равно, ведь я не строю Я не создаю отношения, я не обижаюсь, я не контролирую процессы. М. говорит, что я не люблю людй, что я останусь в одиночестве. Но я и с ней в одиночестве! Такие не наполненные люди. Полупустые кофейные кружки с осадком на дне. М. Подарила мне коллекционную фарфоровую куклу. Неодушивленность и красота. ОНИ не знают, что за внешней формой у меня огромный шар сумасшествия.