Вкус детства

Отцу и сыну

-1-

— Вылезай! Приехали! — командует Толик и глушит мотор.

Мы с Татьяной, дружно вываливаемся из «тойоты» и, попутно разминая затёкшие конечности, с любопытством осматриваемся. Из второй машины появляются Вовчик с Ольгой.

Полтора часа пути, и мы на природе. В нашем распоряжении уютная зелёная полянка, с чёрной проплешиной посередине. С одной стороны — молчаливый сосновый бор, с другой — еле слышно шумит средней ширины речушка. Вместо противоположного берега — огромная отвесная скала. Словно плечо атланта, она подпирает выбритое до синевы небо, с редкими облачками — остатками пены...

— Красотища-то какая! — первой не выдерживает супруга Толика Татьяна.

— А я, что говорил? — довольно ухмыляется Толик и ловко извлекает из багажника десятилитровую канистру с пивом, — Пойду, пиво заброшу охлаждаться…

Толик — парень хозяйственный, у него всё продумано. Может, поэтому чувствует себя везде, как дома. И к речке сейчас идёт так, словно, на собственную кухню направляется.

Что ж! — наверное, так и надо! Ведь теперь это место на несколько дней и есть наш дом, а для начала здесь не мешает прибраться — пустые бутылки, жестяные банки с зазубренными крышками, клочки газет — всё наглядно свидетельствует о том, что в прошедшие выходные тут было весьма людно.

Я поднимаю ближайшую бутылку и швыряю её в центр черной проплешины. Ко мне присоединяются Татьяна с Ольгой, и мы собираем весь мусор к месту будущего костра, — что не сгорит, потом зароем.

— А водичка-то тёпленькая! — доносится с реки радостный голос Толика.
Это радует, значит, накупаемся вдоволь!

Пока мы выгружаем вещи, женская половина быстренько соображает салат из свежих овощей и партию бутербродов с колбасой и сыром. Вряд ли кто-то из нас ел утром, а тут дорога, свежий воздух — у любого аппетит проснётся.

Не успевает Татьяна доделать последний бутерброд, как Толик расправляет плечи и кричит:
— Ну что? Пора жахнуть по-маленькой!

В одной его руке уже блестит откупоренная бутылка водки, а другой, он, словно привокзальный напёрсточник, ловко расставляет стопки на затёртой скатёрке.

— Чтоб отдыхалось хорошо! — провозглашает Толик.

Никто не возражает, за этим все сюда и приехали. Бутерброды на свежем воздухе кажутся деликатесами, хотя колбаса самая обычная. Даже муха, присевшая на мой бутерброд, выглядит здесь экологически чистой, и, если бы она не успела улететь, я бы, наверное, запросто проглотил её вместе с колбасой...

— Между первой и второй перерывчик очень мал! — объявляет Толик, собираясь вторично наполнить стопки.

— Я пропускаю! — стремительно говорю я, пока «огненная» струя не опалила мою стопку.

Толик на секунду замирает, но вспомнив о моем  несговорчивом характере, вновь оживает:

— Не хочешь, как хочешь! Нам больше достанется. К тому же — кто не пьет, тот работает. Так что, тебе за дровами идти!

Я пожимаю плечами. За дровами я с удовольствием прогуляюсь.
После третьей рюмки Вовчик расчехляет гитару и, набрав полную грудь воздуха, выдыхает:

На дальней станции сойду,
Трава по пояс…

Девушки сразу начинают ему подпевать, а Толик незаметно отступает к машине, —проверить, как там себя чувствует мясо, замаринованное им для шашлыков.

Когда Вовчик заводит вторую песню — про любовь — я тоже потихоньку отделяюсь от компании — хочу присмотреть место для палатки. Она у меня старинная, брезентовая, ещё отцовская, со стойками, сделанными из старых алюминиевых раскладушек.

 Я нахожу травяной островок поровнее и в стороне от будущего костра, — чтобы никто в темноте о колышек не споткнулся, и мне, чтобы спалось спокойней. Палатка у меня одного, остальные, как улитки — дом-машина у них всегда с собой.

 Чтобы забить колышки, беру у Толика свой топор — тоже, ещё отцовский, с резиновой накладкой, сделанной из куска резинового шланга, чтобы никого не поранить. Топор у отца всегда был острый, а я его до сих пор ни разу не точил, но сегодня, пока покупали на рынке овощи, вдруг наткнулся на павильон «Изготовление ключей», на котором висела бумажка:

Тачу ножи, ножницы,
ножи для мясорубок

Так и было написано «тачу», очевидно, от слова «затАчивать». Я глянул в тёмное окошко, но увидел только крепкие пальцы, подравнивающие напильником зажатый в тиски ключ.

— Топор наточите?

— Топор?

— Ну да.

— Два года на этой точке работаю и еще ни разу не просили топор наточить! Неси, коли не шутишь. Наточу так, что бриться можно будет!

Конечно, бриться я им не собирался, но все же приятно, когда твой инструмент в порядке…
Поставив палатку, я забрасываю туда свои вещи и отправляюсь за дровами. Лес встречает меня запахом хвои и трав. Продираюсь сквозь колючие ветки и паутину, ищу сухостой, но попадаются только совсем уж тонюсенькие сосёнки.

Выглядывая добычу, чуть не спотыкаюсь о сухое поваленное дерево. Размер подходящий — смогу дотащить один. Судя по следам от топора, сосна упала не сама, а кто-то ей помог. Скорее всего, срубили прозапас, чтобы потом придти на готовенькое, сухое.  Что ж — не пропадать же добру!

Я обрубаю сучья, покрепче вонзаю топор в ствол и волоку дерево в сторону стоянки. Сначала резво, а потом всё медленней.

Когда я, взмыленный, появляюсь из леса, то вижу, что костёр уже горит — очень уж Толику не терпится начать готовить свои шашлыки.


-2-

Я открываю глаза и вижу на стенке палатки комара с раздувшимся красным брюхом. Попался, гад! Сейчас я отомщу тебе за ночные укусы! Осторожно приподнимаюсь и, изловчившись, хлопаю по ткани. На моих пальцах остаётся капелька красноватой кашицы. Вот так-то, кровопивец!

Я одеваю кеды и выползаю наружу. Солнце уже вовсю припекает. Из машины доносится храп Толика. Вчера я ушел спать раньше всех и сразу отрубился, поэтому не знаю, как поздно легли остальные. В костре ещё тлеют головёшки. На клеёнке разбросаны остатки пиршества — обкусанные шашлыки, опрокинутые стопки, чашка с недоеденным салатом. В центре композиции — полбуханки хлеба, из которой торчит рукоятка ножа. Я, конечно, понимаю, что нож оказался там не случайно — в темноте так его проще найти да и не поранится никто, но сейчас, при свете дня, раненый хлеб очень уж бьёт по глазам.

Я вытаскиваю нож и бросаю его в миску с салатом, а хлеб заворачиваю в пакет и убираю в продуктовую сумку. Потом отправляюсь к воде — умыться, почистить зубы. Забираюсь на ещё вчера облюбованный нами камешек. Стайка мальков испуганно разбегается в стороны. Бегите-бегите! Подальше от моей ядовитой зубной пасты…

Освежившись, возвращаюсь в лагерь. Товарищи мои по-прежнему дрыхнут, поэтому решаю прогуляться вдоль реки, осмотреть окрестности. С собой беру только складной нож, деньги и фотоаппарат — наверняка, попадутся интересные кадры.

Не торопясь, иду вверх по течению. Попутно фотографирую — забавные коряги, симпатичные цветочки, склонившуюся над водой берёзку…

Издалека слышится жужжание мотора. Звук приближается, и вскоре из-за кустов показывается моторная лодка с двумя мужиками. Они с любопытством глазеют на меня, а я на них. Дуэль не дуэль, но противостояние. Решаю выстрелить первым — навожу фотоаппарат и щёлкаю. Мужчины тут же отворачивают головы — я выиграл!

Идти вдоль реки мне уже неинтересно, и я сворачиваю в лес, но он очень быстро редеет, и я выхожу к какому-то посёлку. В трехстах метрах от меня из леса выныривает линия электропередач и, шагая металлическими опорами, уносится к оживлённой автотрассе. Оказывается, что цивилизация поджидает сразу за поворотом, но для нас, горожан, и этот кусочек природы за моей спиной — настоящая экзотика.

Что ж, — прогуляюсь до посёлка, попью водички да поснимаю деревенские мотивы.


-3-

Перебираюсь через замусоренный пустырь, продираюсь через заросли акации и попадаю в переулок. Появление моё не остается не замеченным — за ближайшим забором взрывается лаем собака. На её голос откликается ещё пара шавок.

Из людей никого не видно, это мы — городские бездельники, а тут люди все в работе. Иду по улице, внимательно рассматривая дома в поисках какой-нибудь старинной избушки, но вид у всех домов вполне современный — кирпич, металлочерепица, сайдинг... Видать, неплохо тут люди живут — хозяйства крепкие, кулацкие. Наверное, так и должно быть — разгильдяи в деревне просто не выживут, тут всегда пахать нужно было, и в прямом, и в переносном смысле.

Из переулка попадаю на более просторную улицу. Мимо проносится «газель» и окутывает меня облаком пыли. Из прохожих — только мама с малолетним сыном да резвая бабулька с ведром. Замечаю вдали колонку. Ускоряю шаг и вскоре пью ледяную воду, а потом подставляю под струю лицо с шеей — хорошо! Теперь можно и в обратный путь!

Возвращаюсь немного другой дорогой, и не зря — в следующем переулке сталкиваюсь с настоящим чудом — старый деревянный дом с резными ставням, забором и воротами. И пусть всё дерево уже в трещинах, а кое-где части узора и вовсе отвалилсь, дом всё равно, как сказочный терем! Даже резной петушок на крыше есть, точь в точь, как в детских книжках рисуют. Его решаю сфотографировать отдельно, приближаю зумом и… замираю, забыв нажать кнопку. Ледяная дрожь пробирает меня изнутри. Я опускаю фотоаппарат и смотрю на дом уже другими глазами. Да, ведь это же то самое место!


-4-

— Приехали! — говорит отец и выдёргивает из мотоцикла ключ, — Вылезай!

Я выбираюсь из люльки и снимаю каску. Отец тоже снимает свою и вместе в крагами бросает в люльку. Достаёт из портсигара беломорину и закуривает. 

Перед нами озеро с берегами, заросшими камышом. На том берегу виднеется полоска леса и несколько разномастных автомобилей.

— А купаться тут можно? — спрашиваю я, потому что купание интересует меня гораздо  больше рыбалки.

— Можно, если тепло будет, — говорит отец, а сам, вытянув шею, что-то высматривает в неподвижной воде, словно каким-то шестым рыбацким чувством пытается определить, повезёт нам с уловом или нет. Наконец, как бы уверевшись, что клёв будет, командует, — Ладно, давай разгружаться!

Пока отец отвязывает от мотоцикла лодку, я вынимаю из люльки сумку с провизией. Затем отец откидывает в коляске сиденье, — вытаскивает палатку и другие вещи, но вдруг распрямляется и рассеянно обводит глазами весь наш багаж, а потом снова усиленно роется в люльке.

— Чёрт! — наконец, вырывается у него, — Сумку с прикормом и хлебом забыли!

На всякий случай отец ещё раз тщательно перебирает все пожитки и обходит кругом мотоцикл.

— Да, точно — забыл на кухне! — сообщает отец и в раздумье чешет затылок, — Давай, всё обратно засовывать, поедем, в деревне хлеба раздобудем — надо же чем-то помидоры закусывать и рыбу прикармливать.

Я хлеб почти не ем, поэтому меня его отсутствие совсем не огорчает, а вот отец без хлеба не может, даже арбуз с хлебом ест. Такая у него, наверное, послевоенная привычка.
Полчаса пыльной тряски и вдали показываются очертания ближайшего посёлка. У одного из домов стоит запорожец, рядом с которым возится невзрачный мужичонка. Мы останавливаемся.

— Добрый день! Где у вас тут можно хлеба купить?

— Поедете прямо, а увидите резной дом со ставеньками — свернёте направо, — указывает  замасленной рукой мужичонка, — На той улице магазин и будет.

Мы мчимся дальше. У дома с резными воротами и ставнями отец притормаживает.

— Красота-то какая! — кричит он мне.

Я киваю. Отец поворачивает к магазину, а я оглядываюсь назад — на золотого петушка — в городе такого не увидишь!

Тормозим у дома с облупившейся вывеской «Магазин».

— Сиди, я быстро, — бросает мне отец и исчезает за скрипучей дверью.

Я терпеливо ожидаю, рассматриваю рыжего деревенского кота, который дремлет тут же не завалинке, лукаво посматривая на меня одним глазом…

Хлопает дверь, и появляется отец с двумя буханками хлеба.

— Там в продуктовой сумке полотенчик был — достань, хлеб завернуть.

Я лезу себе в ноги, нащупываю в сумке полотенце, вытаскиваю и торопливо разворачиваю.

— Ещё горячий! — замечает отец, опуская хлеб на полотенце.

От хлеба исходит волшебный аромат. Я наклоняюсь ниже и втягиваю его носом. Кажется, съел бы целую буханку!

— Можно откусить? — спрашиваю я.

— Ешь на здоровье! — улыбается мне отец.

Я отрываю от буханки зубами хрустящий угол и с аппетитом жую. Такого вкусного хлеба я, наверное, никогда не ел. Это не тот, похожий на резину, кусок, который родители отрезают  к обеду... У этого хлеба даже форма другая, не то что вкус. Думаю: вот бы напечь дома таких корочек — одних только корочек! совсем без мякиша, и грызть, грызть!

— Убирай, поехали! — торопит меня отец, — Приедем — поедим.

Я отрываю от хлеба всю верхнюю корку, оборачиваю буханки полотенцем и прячу их под дермантиновый полог…


-5-

Я отрываю зубами хлебную корку, как будто срываю вкусную сургучную печать с детского воспоминания. Я понимаю, что прошло двадцать лет, и вкус этого хлеба, наверняка, изменился, и пекут его сейчас, скорее всего в какой-нибудь импортной электрической печи, а не в русской, как тогда. Но это сейчас не так уж и важно. Главное, что с помощью этой буханки и резного петушка на крыше я заново пережил то, о чем напрочь забыл за все эти годы.

Я жую хлеб и, сглатывая тягучую слюну, в подробностях вспоминаю ту нашу поездку — пыльный синий «иж-юпитер», непослушные бамбуковые удочки и закидушки со свинцовыми грузилами, отлитыми в алюминиевой ложке, золотистых карасей, барахтающихся в садке, потрескивающий смолой костёр и отца, рассказывающего мне о своём послевоенном детстве…
Когда пелена спадает, и я вновь возвращаюсь в день сегодняшний, то думаю, что  со стороны, наверное, выгляжу достаточно странно — мужчина, стоящий посреди улицы и задумчиво грызущий буханку. Но — кто видит?

Я оглядываюсь — поблизости никого нет. Только пара прохожих в конце улицы да рыжий кот, дремлющий в теньке на завалинке…

Кот? Кажется, тогда тоже был кот…

Я пристально вглядываюсь в это сонное существо — как, однако, он похож на того кота! Ты тот кот или не тот? Конечно, нет, но, может быть, тот кот его далёкий пра-пра-пра-дедушка?

— Кис-кис-кис! — тихонько зову я.

Кот лениво приоткрывает сначала один глаз, затем другой. Секунду смотрит на меня и смачно зевает.

— Кис-кис! — повторно зову я и делаю шаг в его сторону.

Кот не спеша встаёт, потягивается и, не обращая на меня никакого внимания, спрыгивает с завалинки и исчезает в кустах.

Я смотрю вслед коту, и мне хочется думать, что этот тот самый кот. Что он, для какой-то тайной цели, специально ждал меня здесь все эти годы, как будто знал, что я обязательно вернусь. И сегодня у него счастливый день, — он наконец дождался меня и теперь, с чувством выполненного долга, может наконец-то отправиться по своим делам…

Прощай, кот! Ты выполнил своё дело, а я теперь должен выполнить свое. Но мне тоже придётся подождать. Пройдёт время, и у меня родится сын, который из орущей ляльки вырастет в симпатичного белобрысого мальчишку, и тогда мы с ним сядем в машину и поедем на рыбалку. Может быть к тому самому озеру, а может быть к какому-нибудь другому. И всё повторится сначала — ночь, звёзды, тихий плеск воды и разговор отца с сыном у никак не желающего догорать костра.


30 апреля — 20 мая 2008 г.
г. Красноярск