двести 26

В Москве ушедшие года оставляют отпечаток не только там, где традиционно предназначено быть историческим числам – в ежедневных газетах или трудах летописцев, – но и в местах, для того, как кажется, не предназначенных – на стенах домов,  посреди проезжей части, в рисунках старых афиш.

...На ржавой табличке «Мосгорисполком. Здание постройки 1875 года. Охраняется государством» средь толстых железных букв запечатлены четыре цифири, эдакое кратенькое четверостишье – Один (как устремленный к небу вектор), Восемь (как бесконечность планов), Семь (как архитектора instrument de precision),  Пять (как количество веков, которых уготовано судьбой стоять здесь дому).
...Кладбище, давно став хранителем сосудов немощной памяти жителей города, на крестах и камнях держит годы начала и годы конца – многих жизней – переплетая порой краткие иль вытянутые промежутки жизней, указывая на возможность встреч своих хозяев, свиданий, поцелуев… «Ах, да! Когда ты родилась, мне было... Больше восемнадцати уже... Я без тебя здесь жил, здесь как-то жил... Длиннющих восемнадцать месяцев...»
...Раскиданные по земле железные колеса, колодезные двери, тяжеленные входы – в схемы, в клубки, в головоломки подземельных труб - невесть зачем тоже хранят годы своих зарождений (что попираются ногами, переезжаются колесами), сберегают квартет числа («Начинаем с первой цифры!.. И... Раз, два, три!..») – изображением его когда-то украшали город жители, обрадованные скорым приходом Нового года.

...И мне здесь уготовано остаться – здесь, в этой летописи, возникшей по велению самой Москвы, - невидимо, неощутимо, призрачно - но все же...
Тут стерта цифра... «Девятьсот восьмидесятый...» – уже как год хожу я в школу...
«Основано строение сие...» - я через двести пятьдесят четыре года пойду сдавать экзамен...
Да, без сомненья, после меня останутся все эти цифры...
И только.

Вот разве что еще... В Москве пребудет вечно.
Взгляд той, что... Седьмое мая? Девяностый год? Какая разница?.. Взгляд той, что влюблена, похоже...