10. какавторы

Отправился Гридинген с отцом в поликлинику. Идут они, идут, и задумался Сашка по дороге, не заметил, как отец отстал. - Сынок, сынок! - зовёт отец, а Гридинген не слышит. Шагает себе без оглядки куда-то. И попадает на узкой улочке в толпу новобранцев. Молодые ребята, совсем мальчишки. Форма, обмундирование - всё новенькое, потешно топорщится и пахнет армейскими складами. А давка такая - ну не пройти. Решил Гридинген переждать, прислонился к стене дома, а солдатики всё прибывают. Толкутся, неумышленно вжимают Сашку в твёрдый, бугристый бетон и - шшшик! Стена отъехала, как в метро, и Гридингена внесло в вагон электропоезда.
- Осторожно, двери закрываются!

Он сошёл возле старой церкви. Рядом, у входа в университетское здание, кучка людей. Все знакомые. Между ними какой-то начальник, одетый доктором, в белом колпаке и халате. Гридингену шепнули, что это их новый куратор. Затем Сашка прошёл вместе со всеми в лекционную аудиторию. Женщины расселись на дальних скамьях, а мужчины сосредоточились около двери и шушукались меж собою. Видно, скидывались на выпивку. В аудитории горели не все лампы, и куратор попросил Гридингена вкрутить недостающие. Он, в своей медицинской одежде, суетился больше всех, за всех беспокоился. Когда Сашка покончил с освещением, расторопный начальник дал ему новое указание - отремонтировать радиоприёмник и соорудить полати для ночлега. Гридинген сколачивал сырые доски и думал, - вот здесь лягу я и, может быть, сбоку окажется какая-нибудь девушка. Да, но ведь сюда наверняка заявится одна моя старая знакомая. Она обязательно ляжет рядом! Ну, хорошо, допустим, она устроится справа, тогда, возможно, слева всё-таки приляжет эта девушка. Как хорошо! Но, чёрт возьми, я наперёд знаю, что к этой девушке обязательно приклеится какой-нибудь мой приятель и всё испортит. Как я ненавижу этих приятелей! - Тут к Сашке подскочил знакомый поэт. Он выхватил из-за пазухи книжку и стал пересказывать текст. Гридинген спросил, где, мол, можно приобрести её. Ответа не расслышал, так как за окнами случился сильный шум.
Все бросились к окнам - на противоположной стороне улицы рушились и горели жилые здания. Из домов выбегали люди, одетые во что попало, слышалась стрельба.
- Внимание, начинаем эвакуацию! - заорал доктор, и отдельно - Сашке, - погаси свет, нас могут увидеть!
Гридинген подбежал к выключателю - выключатель не работал. Тогда он схватил обрезок доски и стал разбивать лампы. Особенно сильно колотил по плафону над входной дверью, тот был сделан из прочного стекла. Но вот и он погас. Однако в аудитории всё равно было светло Это свет войны.
Знакомые куда-то подевались, а Сашка, сплющивая лицо об оконное стекло, как в детстве, смотрел и не шевелился. Гридингена будто сковало, а из глубин его существа подымался великий страх, смешанный с предчувствием ещё неведомого, дьявольского веселья.
На улице среди обломков то там, то здесь валялись бездыханные тела. И какой-то угрюмый солдат тащил мимо Сашкиного окна здоровенную девицу в разорванной юбке. Девица огрызалась, упрямилась, но всё же шла. Вот они присели отдохнуть. Женщина рассматривала свои синяки и царапины, то и дело фыркая на солдата, а тот легонько покалывал её штыком и развязно улыбался. Кажется, он забыл о своих обязанностях и походил на ласкающееся животное. Да и пленница была под стать. Несмотря на внешнее раздражение, она готовилась к предстоящей близости. Зов природы. Возможно, они зачнут скоро новое дитя. - Но тогда зачем всё это? - думал Гридинген. - Зачем вон там, в двадцати метрах от этой парочки, распластано по асфальту изувеченное детское тельце?! - Сашка вздрогнул, - Господи, а где же мой отец?!

Гридинген выскочил из аудитории и заспешил к поликлинике. Благо, неподалёку. Прибегает, находит нужный кабинет - здесь большая очередь. И главное, родственники, знакомые - все тут. Сашка видит маму, она стоит чуть впереди, вот и отец рядом. Стоило Гридингену приблизиться, как все они задвигались, заговорили.
- Идёмте, у меня есть знакомство с врачом, я сейчас всё быстро устрою, - говорит мама.
- Ну, если у вас есть знакомство, то попросите чистый бланк с подписью и печатью, а лекарство я впишу сама! - заявляет со стороны Сашкина подруга.
Мама соглашается. Она приносит бланк, подружка вписывает название лекарства и передаёт бланк врачу.
- У вашего отца акаэм, что ли? - врач удивлённо вскидывает брови и смотрит на Гридингена. - Ну, хорошо, уплатите в кассу четыре рубля десять копеек.
- Нет, акаэм вот у него! - поправляет врача знакомая, похлопав Сашку по спине.
- Я уплачу! - кричит мать и выхватывает бланк.

И вот Гридинген сидит в фойе поликлиники. Ждёт. Что-то долго их нет. А, может, отца положили в стационар? Скорее всего. Надо разузнать. Сашка проник через приёмный покой в больничное отделение - широкий коридор, искусственный свет, никого не видно. Справа и слева двери палат. Гридинген заглядывает в каждую палату. На коечках лежат дети, но отца среди них нет. Сашка выскочил в фойе, - здесь тоже нет, наверно, надо домой сгонять - выбежал из поликлиники и сразу насквозь промок.
На улице дождь как из ведра. Гридинген раздевается, скатывает одежду в тугой комок, будто собрался плыть, и, между прочим, обнаруживает у себя в одежде штык-нож от автомата Калашникова. Бежит к дому и задним числом понимает, что зря разделся. Но возвращаться уж некогда. Видит - мясной ларёк на пути. Обогнул его, свернул во двор - бельё на верёвке сушится. И всё простыни да простыни. А между них, маленьким белым пятнышком, трусики дамские висят. Снял Сашка эти трусики с верёвки и надел на себя. Только не разобрал - задом или передом. В конце концов неважно. Бежит Гридинген дальше и чувствует, что на него смотрят. Это солдаты. Можно себе представить, что думают. По центральной улице, мол, шпарит мужчина в одних бикини, вооружён штык-ножом, наверняка это опасный преступник или сумасшедший!

Сашка свернул в проулок, бежит мимо парадных подъездов. Одна дверь приоткрыта, и оттуда идёт свет. Значит, на улице уже вечер. Гридинген пытается незаметно проскользнуть в дверную щель, тут его и настигают.
- Сейчас мы с вами побеседуем! - говорят ему.
- В чём дело? - огрызается Сашка, стараясь придать своему голосу побольше уверенности.
- Номер вашего личного оружия? Отвечайте! - спрашивает один из солдат.
- Бэ-бэ двадцать два пятьдесят пять! - отчеканивает Гридинген.
- Неправильно!
- Боже мой! - потеет Сашка. - Я забыл, как же я мог забыть этот номер, который я знал лучше, чем имена своих предков?!
- Путаете, дружок! - солдат выпятил нижнюю губу и, гримасничая, стал теребить её пальцем, - брррю-брррю-брррю!

Над Гридингеном смеялись. И слава Богу - у него отлегло от сердца - это могут быть только свои. Сашку привели в штаб, где с ним долго разговаривал начальник.
- Понимаете, - говорил ему начальник, - мы хотим вас внедрить во вражескую сеть.
- Но почему меня? - удивлялся Гридинген.
- На вас, голубчик, как бы сказать, - растолковывал начальник, - на вас никто не подумает, никто вас не воспринимает всерьёз, не обижайтесь, пожалуйста, вы, сударь, похожи на дурачка.
- Ну, хорошо, - согласился Сашка, - а с кем воюем?
- С какавторами.
- С какавторами?
- Да, с какавторами.
- А кто такие - какавторы?
- О-о, голубчик, это вопрос, это вопрос. Они такие же, как и мы, или почти такие. Одно могу сказать, открытые боевые действия не дали, пока, никаких результатов.

Чуть позже Гридинген, уже осенённый ответственным поручением, стоит у летних столиков на набережной и глотает тёплое вино. Осматривается. Напротив - женщина, будто в трауре. Глухое, чёрное платье, вуаль и фата, что примечательно, тоже чёрная. Рядом её муж, говорят, безнадёжно болен. Вживается в образ Пьеро. Мешковатый костюм, напудренное лицо, на щеке рисованная слеза и губы - скорбной скобочкой вниз. Дама из-под вуали, несмотря на траур, бросает на Сашку игривые взгляды, а этот, рядом с ней, плачет, по сценарию.
- Вы Гридинген? - спрашивает дама в чёрном.
- Да, - кивает Сашка.
- Сейчас я вас выведу на чистую воду!
- На чистую? - не понимает Гридинген.
- На чистую, именно на чистую! Из грязной да на чистую! - кричит дама. Сбоку рыдает Пьеро.

Отдыхающие устремляются в беседку. Неподалёку беседка такая, двухэтажная, с ажурными окнами, и все идут туда потихоньку. Не торопясь. Под мелодию симфонического оркестра. Что-то спокойное, из Моцарта.
Вот музыка усилилась, разорвалась, запрыгала толчками воздуха, аж уши закладывает. И люди уже не идут - лихорадочно бегут в беседку! Спасаются. А тех, кто не бежит, тех вылавливают и насильно запихивают в мрачные ажурные окна.
Гридинген видит, как некоторые из мужчин удлиняются, вытягиваются с хрустом в позвоночнике. Подобные судовым кранам, они возвышаются над деревьями, хватают перепуганных людей и кидают их в ту беседку, как в корзину для грибов. - Вот они, оказывается, какие - какавторы! - Сашка прячется под летним столиком и наблюдает оттуда, как сначала гиганты уносят свою добычу, а потом сокращаются в размерах, принимая человеческий облик. - Вот почему их нельзя отличить от нас, - догадывается Гридинген и ещё серьёзнее проникается значением своей миссии. - Надо раскрыть какавторов! И вывести их.
Куда вывести? Забыл. На воду. Вот! Вывести их на воду. И пусть тонут, гады! И никаких, никаких надувных баллонов им не бросать. Никаких жюльверновских бутылок с сомнительными записочками. Пусть, сволочи, в морге переписываются! Вернее, можно бросить одну-две бутылочки, наполненные бирками, - старыми, вырезанными из клеёнки, бирками для покойников. Пусть сразу надевают те бирки на свои поганые пальцы и мучаются, потому что завязки коротенькие. Очень, очень коротенькие! А Ив Кусто пусть их снимает. В подводном мире. И никакого покаяния им! Никаких священников с благообразными лицами, мирно похрапывающих после трапезы на резных стульчиках в грузовых лифтах. Жаль, что эти лифты часто не работают, ломаются. А ещё в них мочатся пьяные художники. Порою залито аж по щиколотку. А когда и глубже. Вот и пускай тонут там, свиньи! И никаких надувных матрацев им, никаких пляжных дамочек! Никаких спасательных кругов. А спасатель пусть отдохнёт, расслабится. На тренажёре покрутится, с девками погуляет. В конце концов женится на какой-нибудь Наталье Николаевне, как поэт. А что? Стишки ей почитает, ведь она замечательнейший человек! У неё масса, масса детей. И все - девки. А курит только Беломор. Исключительно Беломор! Балтика. Вот где будут хлебать холодную водицу, умники. Пусть тонут, ублюдки, под окулярами Эйзенштейна. Сергея Михайловича, советского режиссёра и теоретика кино, одна тысяча восемьсот девяносто восьмой тире одна тысяча девятьсот сорок восьмой годы. Такие люди! Такие люди жизни свои положили. Нет, никаких болеутоляющих им, без наркоза! И никаких аквалангов, никаких аквалангов на дне!
И только один, один-единственный из всего паршивого племени, пусть выживет. Для продолжения в следующей серии. Выживет, так как вовремя пол сменил. Ведь женщины, как известно, не тонут. Соседи не перестают ругаться и бить посуду, а младенцы - не замолкают. Неизменный ход вещей.
Но это не значит, что надо терять надежду и опускать руки. Наоборот! Надо поднять их на уровень пояса, почувствовать прилив сил в ладонях, крепко сжать пальцами одной руки кусок душистого мыла, неповторимый аромат. Второю рукой отвернуть никелированный краник, итальянского производства, конечно, как кому повезёт, и тщательно, под струёй тёплой воды, умыть руки, как и положено после туалета. И! И не вперёд - на свершение эффектных, благородных поступков, там, героических подвигов на потребу, и прочей зрелищной ерунды - нет! А просто, спокойно и честно направиться по своим делам, обходя за версту обнаглевших до одурения репортёров.

Идёт Гридинген. Право, сколько уж можно - вечно идти и вечно не приходить? Но что же поделаешь? Идёт по улице - кругом ряженые. Сегодня карнавал. Но праздника как-то не чувствуется. Люди заняты не этим. Они гоняются друг за другом, якобы вылавливая вредителей. Вот и за Сашкой побежали. И каково же было его удивление, когда среди преследователей он заметил своего отца. Отец вцепился в правую ногу Гридингена и кричал - Сынок, сынок, подожди, подожди! - Сашка стряхнул его и помчался дальше. Навстречу - размалёванные женщины. Одна - Сашка её узнал - дама в чёрном, бросилась, повалила его не землю и впилась губами в его губы. Вдруг из её рта хлынула кровь, так, что от неожиданности Сашка сделал большой глоток. Он с ужасом отбросил больную женщину и кинулся наутёк. Залетел в глухой дворик. Что-то знакомое, и кошечка сидит возле подвального оконца. Это задний двор гастронома. И так чистенько вокруг - аккуратные газоны, тропки, выложенные черепицей. Никого нет. Гридингену захотелось по малой нужде, он пристроился в одном месте, слышит - девичий смех за спиной. Оглянулся - пусто. Снова пристроился, опять смех. Что ты будешь делать! Сашка начал кружить по дворику, и всё ему чудится смех за спиной. Он заскочил в служебную дверь магазина. Может, здесь позволят в туалет сходить? Идёт по складским помещениям, заглядывая во все закоулки. Тут везде служащие. Они деловито функционируют, не обращая внимания на праздного незнакомца. Возле ящиков с печеньем стоит манекен в мехах. Что-то знакомое. Один из служащих снял меха с неподвижной женской фигуры и бросил в корыто с помоями. Подбежала огромная собака, повела носом и отошла. Гридинген - дальше. Заглядывает в следующую дверь. Там светлый зал наподобие выставочного. На стенах освежёванные туши, а в центре, на подиуме, человек лежит, с чрезвычайно длинным торсом. Вокруг публика, одетая по парижской моде конца девятнадцатого века. Наряды женщин по крикливости приближаются к опереточным костюмам. Слышится энергичный хлопок - трах! Будто командный сигнал. Трах! - и публика нападает на живой экспонат. Его лицо печально и очень испуганно, грудная клетка вскрыта. Все тянутся туда, вырывают лакомые кусочки, со смехом пьют и закусывают. Мученик не противится. Его полные слёз глаза встречаются с Сашкиными - Извините, а я попаду к Богу? - спрашивает он дрожащим голосом.
- Маэстро, а как кушает Бог?! - весело крикнул один из пирующих.
Другой тут же выхватил из-за пазухи потрёпанную книжку и, кривляясь, стал цитировать.
- Отойди от Меня, сатана, ибо написано - Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи!
Гридинген, смутившись, убрался оттуда. И вот он перед новой дверью. На ней табличка - посторонним вход воспрещён. Сашка оглянулся - никто не видит - и проник за дверь. Пустая площадка, уходящие вверх и вниз лестничные пролёты. Гридинген поставил ногу на ступеньку, и тотчас тяжёлой волной накатило чувство, что он замешан в каких-то очень нехороших делах. Как раз снизу кто-то поднимается. Значит, вниз дороги нет! И Сашка помчался без оглядки по лестнице вверх. По мере подъёма ступеньки становятся всё уже и уже. И поскольку назад дороги нет, он с трудом протискивается вперёд. Вот уж и выход, ещё усилие! И Гридинген застревает в узком проходе, наполовину вылезши в новый коридор. Ко всему он ещё и перепачкался весь в коричневой краске. Ему помогают выбраться два студента - подвернулись на счастье. Сашка торопливо благодарит их и бежит дальше, в поисках туалета. Уж поджимает, невмоготу. Наконец нужная дверь. Но здесь очередь, как на приём к врачу. Над входом то и дело загорается лампа, приглашая очередного посетителя. Гридинген занимает очередь и устраивается на свободном стуле. Справа от него сидит старичок, слева - девушка. Голова пожилого человека выбрита, на затылке изображена карта.
- Это напоминание, - говорит старичок, не поднимая головы, - измывается твоя Машка надо мной, ты бы, батюшка, хоть маненько приструнил бы её, а то скрутила, прямо не разогнуться.
Сашка смотрит на карту, что-то знакомое, а что - никак в толк не возьмёт. Старичок вцепился пальцами в подлокотники, а подлокотники сплошь в дырках, будто изъеденные жуками. И что-то зашевелилось у Гридингена сзади, ниже спины, под одеждой. Он пошарил рукою и достал насекомое величиною с палец. Саранча, что ли? Бросил насекомое на пол, хотел раздавить, а оно - прыг на подлокотник и скрылось в отверстиях. Там его не достанешь.
- Надо зверька выпустить, забыла название, на белку похож, он в момент изловит эту саранчу, - советует девушка сбоку. - Только не сыскать его сейчас, это очень ценный мех. Очень ценный!
- Очень ценный? - переспрашивает Гридинген.
- Очень ценный, очень ценный, - кивает девушка, - и вообще меня интересуют все вопросы, связанные со смертью.
Сашка смотрит на неё - невыразительное лицо, очки.
- Я уже столько литературы перерыла, столько бумаги извела, - девушка дёргает вверх свою юбочку, Гридинген видит ворох испачканной бумаги между её ног. И что-то шевелится внутри, под бумагой, и этот ворох как бы растёт. - Мне нужна книга, книга, вы понимаете?
- Понимаю, - автоматически говорит Сашка, не отрывая глаз от странного вороха.
- Так пойдите и принесите её! - всхлипывает девушка. - А то эта дура на абонементе никогда не даёт!
Гридинген, оценив длину очереди, - по крайней мере, пятнадцать минут у меня есть, - спешит в библиотеку. Дверь библиотеки тут же, рядом с кабинетом врача. Сашка входит и натыкается на Капитолину Васильевну. Она стоит за деревянным барьерчиком, на фоне книжных стеллажей, и внимательно смотрит на докладчика у доски. Здесь же, за партами, сидят вдумчивые читатели. А докладчик как-то мнётся и молчит, видно, попал в неудобное положение.
- Ой, Господи! - вскакивает одна из слушательниц. - Я, кажется, непроизвольно обмочилась!
- И я тоже! И я! И я! - по очереди вскакивают другие.
- Вот Гридинген сейчас нам прояснит ситуацию, - обращается Капитолина Васильевна к Сашке.
- Без проблем, - уверенно заявляет Гридинген.
Он подходит к докладчику, берёт из его руки мел, поворачивается к доске, заносит руку и, с удивлением, обнаруживает на себе дамские трусики, натянутые поверх брюк, как у супермена из американских фильмов. Вот досада! Сашка сконфуженно покидает место докладчика и пробирается между партами и стеной к выходу. А у стены - огромный аквариум. Гридинген мимоходом разглядывает полосатых рыб и, как вспышка, рождается в его мозгу мысль - сейчас стекла аквариума лопнут!
- Бегите отсюда! - орёт Сашка.
Люди слушаются и выбегают. А в аудитории раздается хлопок, сопровождающийся звоном стекла и плеском воды. Гридинген впопыхах куда-то заскакивает. Это обыкновенный уличный туалет с вырезанным в досках отверстием. Слава Богу! Гридинген примеривается к дырке, смотрит в неё, а там - что ты будешь делать! - навалены меха. Целая куча дорогих мехов. Ну, никак не возможно! В кабинку протиснулась огромная собака, понюхала и ушла прочь.
Выйдя из сортира, Сашка вновь оказался на заднем дворе магазина. Аккуратные газоны, тропки, выложенные черепицей. И Гридинген снова через чёрный вход пустился по знакомым складским лабиринтам к служебному туалету. Ящики с печеньем, выставочный зал с каннибалическим боди-артом, узкая лестница и, наконец, кабинет врача. Под мышкой у Гридингена книга - успел схватить в библиотеке - на обложке полустёртый орнамент и фигура зверька. Однако девушки уже нет. Никого нет. Вот над входом зажглась лампа, и Сашка вошёл.
Помещение больничного типа. На кафельном полу несколько аппаратов непонятного назначения. Какие-то гибриды зубоврачебных кресел и унитазов. Гридинген подошёл к ближайшему и уже хотел было помочиться, но был остановлен властным окриком.
- Нельзя!
Он узнал голос Капитолины Васильевны, только теперь на ней был медицинский халат и вся она была обвешана какими-то цепями и гирями.
- Видишь, до чего твоя подружка довела? Попридержал бы ты её, не то лихо будет, - угрожающе произнесла она.
Еле волоча ноги, Капитолина Васильевна приблизилась к аппарату и стала вертеть разные краники.
- Теперь можно, - слабеющим голосом прошептала она после манипуляций.
Но Сашка не мог. Он вылетел из кабинета и опять куда-то не туда. Видимо, второпях перепутал двери. В новой комнате на него без разговоров напялили униформу, всунули в его руки тело старца и приказали нести в морг.
Гридинген плутал с этим трупом по переходам и лестницам. Хорошо ещё, что тело старика было лёгким. Наверно, сначала высох, а потом умер, - думал Сашка. Старик весил не более, чем грудное дитя. Хотя одет был по-зимнему - фуфайка, валенки. Ноги старика болтались, и один валенок свалился на пол, обнажив странно сидящий на ноге покойника нейлоновый носок. - Не буду подбирать валенок, - думал Сашка, - он ведь теперь ему не нужен. - Гридинген чудом нашёл дверь морга, втащил старика и кинул на свободный стол.
- Ты с блеском выполнил поручение! Подойди к нам, - донеслось из-за двери напротив.
Сашка подошёл откуда звали, а там, оказывается, кабинет хранителя морга. Гридинген заглянул, видит - гулянка, гости за столом. А хранитель, женщина, предлагает выпить в честь праздничка. Сашка отказывается и спрашивает, как, мол, пройти в главный зал, чтобы отчитаться непосредственно перед начальством. Служительница тут же дружелюбно показывает ему дорогу. Дело в том, что её кабинет является смежной комнатой с главным торговым залом.
И вот Сашка выходит в роскошное фойе магазина. Кругом люди, среди которых много знакомых. И все уже знают, что он - герой! На Гридингена смотрят и аплодируют. К нему подбегают три человека с подобострастными лицами. Один обхватывает правую ногу Гридингена, второй - левую, третий берёт за талию. Угодливо улыбаясь, они влекут его по широкой, уложенной коврами лестнице на второй этаж.
Звуки торжественной музыки сливаются с мощными голосами знаменитых певцов - это хвалебная оратория в его честь. Сашку заводят на второй этаж и оставляют среди игорных столиков, дорогого бархата и зеркал.

- Ну, ты, я вижу, справился со своим заданием, эх, каков молодец! - орёт от ближайшего столика захмелевший начальник. - Благодаря тебе, голубчик, общее положение складывается вполне благопристойно, голубчик, вполне!
- Служу, товарищ майор, - бормочет смущенный Гридинген, - извините, а откуда они вообще пришли?
- Кто, голубчик, о чём ты?
- Как же о чём, о какавторах, откуда они взялись?
- Какавторы-то?
- Да, какавторы.
- О-о, голубчик, кабы знать, кабы знать! - говорил раздобревший от коньяка начальник. - Вот намедни ко мне пришло вальтовое каре, а у этого козла, из каптёрки, опять дамовый покер. Главное, дамочки все такие расфуфыренные, и каждая, каждая требует, мне, мол, пять, пять молодцов давай! Хороших-хороших! - А если плохих? - говорю. Нет, и всё. Слушать не хотят! Нам, дескать, нужны только хорошие авторы. Я говорю - как, авторы? Как, авторы?! - говорю. А она - никаких какавторов, никаких какавторов, и так своего говна полно, нужны только авторы! - А я ж всегда попросту, по полной что как есть выкладке, как заскрипел ремнями, да как забряцал наградами, да как вытянулся во фрунт, да как гаркну, ка-а-ак заору!!! Аж стаканы задзынькали у подлецов в тумбочках! - Какие, - говорю, - вам, дамочка, здесь какавторы?! Что за какавторы такие, мол, вам здесь? Что вы, мадам, мол, себе позволяете?! Это вам что, мол, извиняюсь, ротный сортир, что ли?! Ась?!! - Их как ветром сдуло, ты бы видел! А потом вот так вот сел, взялся за голову и - Господи! Вот же оно - какавторы, вот откуда оно пошло! Вот так вот, голубчик, а ты мне - покер, покер, пакер. Что - пакер?! Когда вокруг всё едет на кер!
- Извините, товарищ майор, по-моему, в последнем слове вы букву хэ не смягчили, - виновато подсказывает Гридинген разговорчивому начальнику.
- Ну уж нет, ну уж нет, - возражает майор, - я ж по-стариковски, по уставу, это у вас, молодых, всё размягчается да плывёт, отсюда и вольности всякие, вот и порядку нет, э-а-а-ах, - он глубоко зевнул, - ну, иди-иди, отдыхай, голубчик, - и майор прямо на Сашкиных глазах, сбросив с себя облачение, вытянулся, поблескивая нежной поверхностью генерал-майора. - О как! Родина помнит о нас, о как! - крякнул он и уселся на своё место за игорным столом.

Гридинген потрясённо удалился. Проходя мимо зеркала в вестибюле, он глянул на своё отражение - поверх его новой формы были надеты все те же суперменовские трусы.
Ну, что же, остаётся только удивляться столь оголтелой настойчивости некоторых природных явлений.