Недетская философия Часть I

Сборник рассказов
Недетская философия

Часть I

Триптих
Маленькое посвящение
XIX – XXI векам…

А в ненастные дни...
(Автор – Юлия Зайцева, 17 лет)

А в ненастные дни
Собирались они
Часто;
Гнули — бог их прости! —
От пятидесяти
На сто,
И выигрывали,
И отписывали
Мелом,
Так, в ненастные дни,
Занимались они
Делом...
                А.С. Пушкин, «Пиковая дама»

      17 номер обуховской городской больницы в этот день был залит светом. Обычным солнечным светом, исходящим из единственного окна в комнате. Одни его золотые лучи рассыпались по скудному старенькому подобию половичка, прикрывавшего ещё более скудные, испещрённые мышиными норками деревянные доски пола. Другие - отсвечивались на металлических перекладинах кровати, единственного атрибута мебели в скромных казённых апартаментах. Третьи, тёплые, как будто ласкаясь, падали на его лицо и руки, а четвёртые – так же спокойно и непринуждённо падали на тяжёлую металлическую решётку, покрывавшую окно, как и первый, как и второй, как и десятый, как и сто первый день заключения его, Германна, в этом мрачном, безумном помещении! О чём думал в эту минуту молчаливый затворник? О том, как легко солнечному лучу. Ему все рады, он не задумывается о том, кого обогревать, а кого обходить стороной. И никто никогда не подумает обвинить его в безумии или прочих проступках, потому что у него – другая судьба. Свой путь. У него есть своё дело и своя работа, которую он выполняет многие миллионы лет и, видимо, не прекратит выполнять её ещё долгие и долгие годы. Он нужен всем.

- Каждый человек подобен вот именно этому лучу, - думал Германн, перенося свой взгляд с одного кусочка света на другой, - у каждого есть своя дорога, своё предназначение в жизни и цель, которую он должен выполнить. Каждый из нас рождён с одним заданием и целью – дарить своё тепло, подобно лучу света, другим людям. И жить для других. Не для себя, не ради собственного обогащения, а ради всего белого света, и лишь в этом, единственном случае возможно стать счастливым человеком. Человек, потративший свои силы на получение богатства, может лишиться всего своего мнимого счастья в одночасье. А чего может лишиться тот, кто искал счастья в каждой минуте своей жизни? В улыбке собственного ребёнка, в смехе возлюбленной, в каждой минуте, которую он тратил на окружающих его людей... За деньги этого не купишь, а из памяти ни за что не вычеркнешь. И теперь он, Германн, знает это. Он готов жертвовать собой на благо другим людям, и он будет это делать. Он решил это. Завтра, наконец, за ним навсегда закроется тяжёлая дверь психиатрической больницы, ставшей его домом на эти последние пять лет. Пять лет! Целых пять лет были потеряны им...

     И Германн погрузился в воспоминания. Он вспомнил те тяжёлые минуты, которые пришлось пережить ему: вера… нет, не вера – уверенность  в том, что вот-вот разрешится судьба, и в руки хлынет долгожданное богатство... Тройка, семёрка, туз... Нет, дама! Пиковая дама! Нет, - встряхнул головой Германн, - не-е-ет! Всё это был сон, наваждение, что угодно, но не правда! Он не будет больше вспоминать этого. Он должен забыть всё то, что происходило с ним раньше, и он забудет всё это, ведь завтра, именно завтра потекут минуты его новой жизни. Завтра его объявят совершенно здоровым и дадут билет в новую жизнь. И она будет слишком дорога, чтобы возвращаться обратно в это хмурое заведение. О, он сможет побороть себя, и обязательно станет счастливым! По-настоящему счастливым...

     Последний день пребывания Германна в больнице подходил к концу. На смену дневному свету пришли вечерние лучи заходящего солнца. Бывший игрок, окрылённый надеждами на скорое начало новой жизни, начал готовится ко сну.

     В эту ночь Германну не спалось. Очень много дум, проектов и планов на будущее теснилось в его голове. Он мечтал, он планировал свою новую жизнь, и эти мысли не давали ему покоя. Он мечтал о том, как приедет домой, обнимет на пороге дома свою кормилицу, единственного человека, не считая редко трезвого старого денщика, хоть изредка посещавшего его в этом убогом заведении. Бывшие приятели его, Томский и Наумов, поспешили забыть своего опустившегося друга и устроить свою жизнь, лишь изредка вспоминая своего приятеля, по обыкновению добавляя к каждому воспоминанию: «Хороший был человек!»

    В коридоре, за тяжёлой дверью его семнадцатого номера послышались шаги.
 – Кто это мог бы быть?- промелькнуло в голове Германна. - Персонал уже обычно расходится по домам к этому времени. Сторож? Не в правилах этого старичка бродить ночами по тёмным коридорам среди душевнобольных, - усмехнулся Германн. Тем не менее, шаги слышались ближе и ближе. Они приближались именно к его двери. Германн напрягся. Он слышал, как с лёгким скрипом отворилась дверь в его комнату, но в то же время поймал себя на мысли о том, что не расслышал уже привычного звона ключей в замке. Неужели его решили отпустить прямо ночью? Несколько необычно однако... Германн сидел на кровати, не оборачиваясь в сторону двери и, напрягшись, ожидал каких-либо действий со стороны вошедшего человека. Тот, кажется, не торопился сразу обращать на себя внимание Германна. В полной темноте мужчина слышал тяжёлое дыхание вошедшего человека.
- Германн, Германн, тебе даже не интересно узнать, кто пришёл тебя навестить?- со смехом заявил до боли знакомый старушечий голос,- а я думала, ты уже выздоровел! Тебя ведь завтра уже выпускают на волю, не так ли?

    Сердце Германна забилось раза в два сильнее. Нет, быть этого не может! Он здоров, здоров! Господи, неужели - снова болен? Ведь он только начал новую жизнь и теперь... Он вновь сошёл с ума... Убитая им когда-то старая графиня была так же бледна и так же странно одета, как и в их последнюю роковую встречу.

 
- Что же ты всё молчишь? Али не рад моему визиту? – продолжала печально известная старушка.
- Зачем ты пришла сюда? Зачем я тебе нужен? Оставь меня... – как будто одним словом выпалил Германн.
- Мой хороший! Поверь мне, если бы ты не был мне нужен, я бы не явилась сейчас к тебе. Я надеюсь, ты помнишь, что за тобой передо мною есть небольшой должок? Пришла пора платить по счетам. Решил начать новую жизнь? Ты её получишь!
     Глаза Германна расширились.

-Ты хочешь забрать меня к себе?- с ужасом спросил он.
-Зачем ты мне нужен! – ещё больше рассмеялась старушка, - глупый ты, честное слово!
-А что ты потребуешь тогда? - переспросил Германн.
- Ты помнишь, что я просила от тебя взамен за прощение? - голос старухи стал серьёзным.
Конечно, Германн помнил всё. Взамен за своё прощение, старуха требовала, чтобы  Германн женился на её воспитаннице.
- Но ведь она уже давно замужем... - возразил Германн.
- Она – да. Но речь идёт не конкретно о ней. Ты женишься на другой девушке, - невозмутимо ответила старуха.

«Неужели на том свете не хватает женихов? – пронеслось в мыслях Германна, - это бред. Просто бред. Я сплю, мне снится кошмар и наутро всё закончится...»
- Пойдём со мной! – вдруг резко прервала раздумья Германна старуха. - Пошли, пошли!
- Германн поднялся с постели и молча проследовал следом за призраком в открытую дверь. Они вместе прошли по тёмному пустынному коридору, мимо спящего сторожа. Все двери казались незапертыми и на удивление легко открывались перед женщиной.
«Интересно, что подумают все, когда наутро узнают, что я сбежал из больницы? Будут ли меня искать?» - промелькнуло в голове у Германна.

    Они вышли из больницы и проследовали по дороге ведущей вниз, со склона. Они, скорее всего, шли очень долго, но Германн не чувствовал усталости. Он шёл следом за старушкой и недоумевал, как такая уже совсем дряхлая женщина может так быстро двигаться. Наконец, они спустились вниз, к небольшой реке и остановились.
-Куда мы вообще идём? - сквозь минутное молчание задал вопрос Германн.
-Скоро всё сам узнаешь, - усмехнулась старуха, - ты думал, что тебе так легко сойдёт с рук смерть женщины? О, мой дорогой, ты просто не знал, с кем связался! – После этих слов женщина столкнула Германна вниз.

***

«Бог мой, какая глупость! – думал Германн, плывя в воде. - Я точно сошёл с ума. Да, так и есть. Я каким-то образом вышел из больницы, пошёл прогуляться к реке, не удержался на склоне и свалился вниз, в воду. Вот и всё. Если бы эта женщина хотела меня убить, она бы выбрала что-то посерьёзнее...»
    Светало. Берег реки имел слабые очертания в рассветной дымке, и Германн, внезапно почувствовав себя безумно уставшим, поспешил выбраться из реки и лечь на землю, на берегу.

***
 
     Сквозь сон, он почувствовал лёгкое поглаживание по плечу, по голове. Его касались лёгкие и заботливые женские руки.
- Кормилица... - подумал Германн, - значит, я уже дома. Он приподнял голову и открыл глаза. Вместо той, которая воспитывала его с детства, он увидел молодую девушку, склонившуюся над ним.
- Мы с бабушкой проходили здесь и случайно наткнулись на тебя. Я сразу узнала тебя. Как ты себя чувствуешь?.. Что с тобой сделали? Скажи мне, как ты здесь оказался?..
Германн молча смотрел на девушку совершенно отсутствующим взглядом.
- Пойдём к нам, мы поможем тебе, - после минутного молчания произнесла девушка, -ведь твои родители - друзья нашей семьи. Мы не можем бросить тебя здесь.
Германн молча слушал её. Затем, как-то по инерции, не задумываясь о том, зачем он это делает, он поднялся с земли. Он плохо понимал всё то, что происходило вокруг. Больница... Река... Берег... Старуха... Какая бабушка? Куда идти? Между тем, девушка, видя его состояние, взяла его под руку и повела вверх по дороге.

      Чувствуя себя не в состоянии что-либо соображать, Германн решил поддаться течению судьбы и постарался просто пойти куда-то и не думать о том, что произошло ночью. Хотя бы сейчас не думать.
      Он перевёл взгляд на свою попутчицу. Неприлично короткое платье, слишком яркое лицо. Очевидно, крашеные волосы.

– Куртизанка, - пронеслось в голове Германна. - Куда она меня тащит? В публичный дом? Не помню, чтобы у моих родителей были знакомые такого круга общения... Впрочем, сын обрусевшего немца чувствовал, что у него нет сил сопротивляться и нет особого выбора, куда идти.
- Могу я поинтересоваться, как будет Ваше имя? – спросил Германн.
- Ты не помнишь? – голос девушки прозвучал как-то грустно. - Я – Лена.
- И всё?
- А что ещё?
- А по батюшке?
- Чего по батюшке?
- Зовут Вас, Лена, как по батюшке?
- А, ну отчество у меня Юрьевна.
- А моё имя Германн...
- С тобой всё в порядке? Голова сильно болит? – оборвала его Лена.
Он оставил её вопрос без ответа.

      Они вышли из маленькой рощицы, растущей по берегу реки, подошли к высокому бетонному парапету, поднялись по ступеням. Первое, на что упал взгляд нашего героя, была выложенная разноцветными ровными камешками дорога.
- Интересно, -  мелькнуло в голове у него, - откуда это взялось? И вообще, в какой я части города, или куда вообще эта старуха меня затащила?
В следующую секунду он поднял голову и замер.
- Ну, чё стали-то! – голос Лены звучал нетерпеливо, - пойдём, пойдём дальше...
- Скажите мне только одно: это рай или ад? – тихо спросил её Германн.
- О да, тебя, по ходу, не слабо огрели по голове чем-то, - заботливо произнесла Лена.
- Что, простите? – переспросил Германн.
- Интеллигента из себя строишь, что ли? – усмехнулась Лена. - Ты ведь был у нас с родителями в прошлом году... Сама не знаю, что это скорее - рай, или ад. Одним словом, это Сочи.

     В это время в голове у Германна крутились слова бабушек, библейские картины описания прошедшей жизни. Но слова «Сочи» среди этих преданий он не помнил. А ещё он вспомнил, что умер без покаяния. И его ещё, видимо, не отпели. Может, это какое-то промежуточное положение между раем и адом? Да, быть может, так и есть...

     Двигаясь по дороге, Германн жадно осматривался по сторонам, стараясь как можно больше увидеть и узнать, хотя и чувствовал, что вот-вот лишится рассудка от такого потока новой для него информации. По широкой тёмно-серой ленте идеально ровной дороги ездили ярко раскрашенные, не запряженные лошадьми экипажи. По дороге навстречу нашей паре двигались люди. Многие из них были одеты еще развратнее, чем спутница Германа. Намного развратнее... Очень высокие здания. Возможно, людям не хватает здесь места, и поэтому они  воздвигают свои дома вверх...

     Германн и Лена приблизились к одному из домов, зашли внутрь, поднялись по лестнице и подошли к гладкой, закрытой двери. Слева от этой двери жёлтым светом горел кружок.  Лена нажала на него, и в это же время над ними послышался какой-то шум, как будто что-то тяжёлое свысока оборвалось и стремительно летит вниз. Затем гладкая дверь перед ними раздвинулась, и перед Германном открылась маленькая комнатка. Очень маленькая комнатка. Лена смело шагнула вперёд.

- Ну? Чего ждём? - голос девушки звучал нетерпеливо.
     Германн шагнул вслед за ней, и буквально сразу дверь за ним с железным лязгом задвинулась обратно, а комната сорвалась с места и понеслась вверх. Через пару минут она остановилась, и двери снова резко раздвинулись. Германн быстро выскочил наружу.
- Честное слово, ты дикий какой-то... - задумчиво произнесла Лена, - интересно, что с тобой произошло? Ты хоть что-нибудь помнишь? Ведёшь себя так, как будто никогда у нас не был...

    Лена подошла к тёмной двери и снова нажала на небольшой кружок тёмного цвета, расположенный на стене слева от двери. Германн услышал, как где-то недалеко от них что-то засвистело.

«Опять сейчас вверх поедем...» - скользнуло в мыслях Германна.
- Бабушка, это я, открывай! - крикнула Лена.

     Как ни странно, на этот раз дверь открылась обычным способом. За дверью стояла пожилая женщина, которая, не церемонясь, буквально затащила Германна в комнату и усадила на диван.

- Милый мой, что с тобой произошло? Как ты здесь оказался? Кто с тобой так? – не унималась старушка. - Приехал отдохнуть в курортный город, да? Я сразу тебя узнала. Сразу, как только я тебя увидела, узнала... Я оставила с тобой Ленку, а сама побежала домой, звонить родителям... Мы тебя ещё вчера ждали, думали, в чём дело, и тут вдруг – такое... Как ты себя чувствуешь?..

    Старушка и Лена устремили к нему вопрошающие взгляды. Германн молчал. Он просто не знал, что ответить. Мысли беспорядочно метались в его голове. Как ему здесь себя вести? Что отвечать? Куда идти?

- Благодарю Вас за Ваше беспокойство и хлопоты, потраченные относительно моей персоны... Чувствую я себя, действительно, не самым лучшим образом... – ответил Германн.

     Его надо накормить, переодеть и уложить спать. Пускай отдохнёт! – заявила Лена.
- С Вашего дозволения, я бы в первую очередь передохнул где-нибудь... Если Вас не затруднит моё пребывание в этом доме... Я не знаю, куда мне сейчас идти... - тихо сказал Германн.

- Конечно, конечно, спи здесь! – голос старушки звучал довольно дружелюбно. - Куда же ты пойдёшь? Отдыхай, ложись. Мы не будем тебе мешать.

     Старушка взяла Лену за руку и вышла с ней из комнаты. Герман лёг поудобнее на диван, закрыл глаза и постарался осмыслить ту ситуацию, в которой он сейчас оказался. Итак, прошлой ночью графиня скинула его с обрыва... Потом он выплыл из реки, заснул на берегу... Потом какая-то девушка его разбудила, бабушка и эта девушка знают моих родителей... Ну да! Родители его, Германна, уже давно умерли. А сейчас он тоже умер и попал к ним. Только вот не именно к ним, а к их знакомым. Ну, ничего, он, Германн, скоро найдёт способ с ними связаться... В это время Германн подумал о том, как тяжело, наверное, теперь его одинокой бедной кормилице там, на Земле, в жизни. Нашли ли его тело? А ведь он и не покаялся в своих грехах перед смертью. Ладно, нужно отдохнуть...
«Диваны, правда, на том свете очень мягкие, видно дорогие. То есть, - мелькнуло в голове Германна, - для меня это уже не «тот», а «этот» свет».

***

- Бедный парень, что же с ним произошло? Очевидно, его ограбила какая-то шайка преступников, избила и бросила у реки.  Какой кошмар - очнуться без вещей, одному, в чужом городе. Как хорошо, что мы увидели его, - вздохнула старушка.
- Бабушка, у него, видно, потеря памяти... Он не вспомнил ни меня, ни тебя, ни нашей квартиры. И вёл себя всю дорогу очень странно...
- Неудивительно... Такое пережить! Он и с ума мог сойти... Но вроде бы ведет себя смирно. Никак не могу дозвониться его родителям, чтобы рассказать им, что произошло.
- Схожу к Лёше, поищу бедняге какую-нибудь нормальную одежду. Бандиты оставили его в каком-то старье, а других вещей с ним не было... Всё забрали. Нужно в милицию обратиться.

***

     Германн проснулся и лежал на диване с открытыми глазами. Как ни странно, в этот раз ему ничего не снилось.
- Наверное, мой рассудок настолько устал за сегодня, что просто не способен работать во сне, - посмеялся он и порадовался тому, что у него получается ещё более-менее здраво мыслить.

   Он оглядел окружающие его предметы в комнате. Напротив его дивана – некое подобие маленького шкафа, на котором неизвестно зачем стоял плоский, широкий чёрный квадрат. За ним стояли шкафы с книгами. На корешках книг Германн мог прочитать имена их авторов: Дарья Донцова, Наталья Иванова, Валентин Пикуль...

- Как много появилось новых писателей за то время, пока я находился на лечении... – подумал Германн. - Интересно, чьи же романы пользуются большей популярностью сейчас? - Германн перевёл взгляд на картину, висящую на стене. На ней была изображена пожилая женщина, щедро разодетая в меха и драгоценности.

    Кровь застучала в висках. Германн напрягся. Это был портрет графини.

- Это Анна Федотовна, моя много раз «пра-» бабушка, - услышал Германн голос Лены Юрьевны. Девушка стояла в дверях и смотрела на портрет, к которому устремил свой взгляд и Германн.
- А Вы её... Внучка? – выдавил из себя наш герой.
- Не «Вы», а «ты»... Я тебе не бабушка. Ну, да, - ответила Лена, - я принесла тебе одежду Алексея, моего старшего брата. Ты его помнишь?

     Выждав минутную паузу и так и не дождавшись ответа, Лена отдала Германну вещи. Ещё раз, взволнованно взглянув на своего собеседника, она вышла из комнаты.
Одежда, принесённая ею, была очень странной.

- Неужели её брат настолько беден, что носит это? – в ужасе подумал Германн. Лучше я останусь в своей грязной одежде... Но, с другой стороны, кто его, Германна, здесь увидит?..

     Он натянул на ноги чуть свободные ему брюки из какой-то жёсткой грубой ткани, очень потёртые и местами дырявые, мягкую, приятную к телу рубашку красного цвета с короткими, вероятно обрезанными, рукавами и вышел из комнаты.

В соседней комнатке, куда попал Германн, очень вкусно пахло. На столе в тарелках был налит суп, а у маленького подобия печи стояла бабушка Лены и готовила блины. За столом сидели Лена и ещё один очень странный молодой человек. Он был одет довольно бедно, в старых на вид, разорванных брюках и какой-то грязной, очевидно, запачканной краской рубашке. Причёска его напоминала хохолок петуха. Завершала этот образ серьга в левом ухе.

- Дарово, чувак! – обрадовано воскликнул парень. - Жрать охота? Падай к нам!
- Здравствуйте... -  чуть подавленно и, скорее, удивлённо ответил Германн.
- Ну что ты как в воду опущенный? Чё с тобой сделалось? Давай, рассказывай...
- Лёша, ну я же тебе говорила, у него, видимо, потеря памяти от произошедших событий...- возразила ему Лена.
- Да ну ладно? Эт чё, как в кино? А имя ты своё помнишь? – снова обратился парень к Германну.
- Моё имя Германн...
- Ленусик, он не потерял память, он умом тронулся... – протянул Лёша.
- Хватит тебе над ним издеваться! – голос Лены начал звучать угрожающе. - Человек многое перенёс… А что ты можешь рассказать о себе? – обратилась Лена к Германну.

     Германн молчал. Очевидно, эти люди принимали его за кого-либо другого... Что он мог вспомнить о том человеке? Или ему нужно рассказать о себе? О том, что он беглец из психиатрической больницы? Нет, уж лучше потеря памяти... Вдруг они отправят его обратно? Как тогда персонал больницы отнесётся к его побегу? Выпустят ли его тогда?

- Я не могу Вам ничего о себе рассказать...- после минутного раздумья ответил Германн.
- Значит, всё-таки потеря памяти, - констатировал Алексей.
- Я видела в кино, что когда потеря памяти, нужно рассказывать больному о его прошлой жизни, показывать фотографии, устраивать встречи со старыми друзьями и прочее. Каждый такой незначительный момент может оказаться значимым и натолкнуть его на воспоминания... – вступила в разговор бабушка. - Я ещё не дозвонилась его родителям... Попробую ещё раз чуть попозже. А сейчас нужно показать ему те фотографии, которые у нас остались с прошлого года, когда он приезжал к нам с ними...
- Колян, я твой лучший друг. Ты ваще меня всегда обожал! И ты у меня пятихатку занял и так и не вернул...- со смехом начал Лёша.
- Лёшка, перестань! – возмутилась Лена, - а тебя, кстати, Николаем зовут, - обратилась она уже к Германну.
- Да ладно, чё ты... – рассмеялся Лёша и, встав из-за стола, вышел из комнаты. Вернувшись через несколько минут, он бросил на стол стопку красочных картинок.
- Нате, грузите ему мозги информацией, а я на компе играть пошёл.
- Благодарю... – как-то несмело ответил Германн.

     Алёна взяла стопочку картинок, выбрала из них какие-то и начала показывать Германну одну за другой. На первой же картинке был изображён он, Германн! Он счастливо улыбался, на нём были белые брюки и белая рубашка с короткими рукавами. По обе стороны от него стояли мужчина и женщина средних лет, такие же весёлые. Как ни странно, женщина была одета в брюки, как мужчина...

- Это твои родители, – ласково произнесла Лена.

    Нет, Германн был уверен, что это не его родители. Маму свою он не помнил, она рано умерла и её заменила ему кормилица. Но родной отец совсем не был похож на того, который был нарисован на картинке... Разве что совсем чуть-чуть... Какой, однако, чёткий рисунок... Тонкая, видно дорогая работа. Хотя, быть может, местный художник, рисовавший эту маленькую картину, исказил облики его родителей?

    Лена, видя, что лицо Германна не выражает никаких эмоций по отношению к его, так называемым родителям, достала следующую картинку. На ней была изображена она, Лена и Германн. Молодые люди стояли, обнявшись на фоне заходящего солнца.

- А сейчас ты... Тоже ничего не помнишь?.. – тихо спросила Лена.

     Германн молчал. Значит, он был знаком с этой девушкой? То есть не он, а тот парень, Николай... Что это всё значит?
«Старая графиня, - пронеслось у него в голове, - она, и только она замешана во всём этом маскараде, во всём этом сумасшествии. Неужели она решила поставить меня на место того парня?..»

- Молодые люди, может, пойдёте проветритесь? – раздался голос бабушки. - Я думаю, Коленьке свежий воздух не помешает.

«Они меня что сейчас, как бельё, вытряхивать начнут?» – подумал Германн.

- Да, Коля, давай сходим, прогуляемся. Сейчас уже вечереет, не так жарко, - быстро отреагировала Лена.

     Лена с Германном вышли из квартиры, спустились вниз в той же маленькой комнатке, называемой ею лифтом, и вышли на улицу.

     Солнце уже заходило, на улице было прохладно. Лена взяла его под руку, и они зашагали по вымощенной красивыми ровными камешками дороге. Они проходили мимо тщательно подстриженных клумб, аккуратных скамеек. То и дело мимо них проносились удивительно красивые металлические экипажи, не запряжённые лошадьми, навстречу им попадались ярко и, порой, чересчур вульгарно одетые люди. Кругом – над головой, на ларьках, над дорогой, на домах - было размещено много разных вывесок, многие из которых ещё и горели разными цветами.

- Часто у Вас здесь бывают пожары? – спросил Германн Лену.
- Бывает, конечно, но я бы не сказала, что очень часто... – ответила Лена, удивившись такому внезапному вопросу.

     Они вышли к морю. Германн не помнил, что такое море. Он помнил рассказы кормилицы о море, но, как ему казалось, никогда его не видел. Он никогда не видел такое большое количество воды, чтобы она распространялась до самого горизонта, и не было ей видно ни конца, ни края. Огненный солнечный шар медленно опускался в воду. От моря веяло прохладой и Германну почему-то вспомнились сказки кормилицы о кораблекрушениях. Они спустились ближе к воде. Германн чувствовал брызги свежей солёной воды. Холодная вода, небольшой свежий ветерок, какой-то особенный запах моря – всё это, казалось, переворачивало его душу, заставляло вспомнить его о том, о чём он не раз задумывался, сидя в заточении в больнице... В этот момент Лена обняла его. Просто подошла и обвила его руками. Германн почувствовал её тепло. К чёрту скромность и светский этикет! Он тоже обнял девушку и прижался губами к её волосам. В эту минуту она показалась ему маленькой и беззащитной. Той девушкой, которую Германн мечтал найти, о которой он хотел заботиться, ради которой хотел бы жить и считать её благополучие главной целью своего существования...

     Они вернулись обратно в квартиру. В комнате было шумно. На кухне, за столом сидел Лёша и трое молодых людей его возраста, одетых так же странно, как и он сам. Они играли в карты. Германн подсел к ним. Лена подошла сзади и обняла Германна за шею.

- Что, память пришла  в норму? – подмигнул Лёша Германну.
- Лена Юрьевна, я бы всё-таки считал несколько легкомысленным такое проявление чувств на людях... - обратился Германн к Лене.
- Слышала? А ну, давай, смотайся нам за чипсами. Коля, будешь с нами в покер? – отреагировал Алексей.
- Нет, я только посмотрю, - ответил Германн.

     Игра всегда была интересна Германну. Но он никогда не решался вступать в неё сам... До известных событий...

     Между тем игра распалялась. Алексей проигрывал всё чаще и чаще.

- Что за чёрт! – воскликнул он наконец, - почему мне всё время не везёт?! Это просто наваждение какое-то...
- Это не наваждение, это просто неудача, - поправил его кто-то из присутствующих за столом.
- Нет! Должен быть способ. Дед когда-то рассказывал мне, что его какая-то прапрабабка знала способ выигрывать в покер. Она знала, но никому не его не рассказала! В могилу его с собой унесла! До чего жадность людей доводит... - возмущался Лёша.
- Тройка, семерка и туз выиграют тебе сряду, — но с тем, чтобы ты в сутки более одной карты не ставил, и чтоб во всю жизнь уже после не играл, - отозвался молчаливый Германн.
- В сутки не более одной карты? Больше не играл? Чушь! – ответил Лёша. – А вот приёмчик отработать надо. Раскидывайте!

     Он стал метать. Направо легла девятка, налево тройка.

- Выиграла! - сказал Алексей, показывая свою карту.

    Между игроками поднялся шёпот. Германн нахмурился, но улыбка тотчас возвратилась на его лицо.
    Раскинули второй раз.
   Напарник Лёши стал метать. Валет выпал направо, семерка налево. Алексей открыл семерку.

- И - последний раз... – волнуясь, произнёс Алексей. Германн напрягся.
     Раздали карты. Направо легла дама, налево туз.
- Туз выиграл, а ты продул! – деловито заявил Алексей в лицо своему напарнику.
     Германн сидел и смотрел на карты. Тройка, семёрка, туз... Нет, дама, пиковая дама! Нет, не дама, а туз! В один день за один раз... Одна игра, одна семёрка, одна тройка, один туз... Не дама, а туз... А  тогда - дама... Тройка, семёрка, дама... Одновременно... Одновременно!..

***

- А ведь он подавал такие надежды!..
- Говорю Вам, я сам вчера был более чем уверен в том, что он совершенно здоров. Он разговаривал как совершенно нормальный человек. Какой кошмар!..
- Сторож говорил, что ещё ночью слышал шум из его палаты...
- Пойдёмте, коллега. Увы, этот человек уже безнадёжно выпал из общества...
Доктора покинули палату №17 обуховской больницы и оставили Германна в полном одиночестве. Впрочем, ему самому это было совершенно неважно. Он не видел их. Он сидел на полу в углу комнаты, смотрел в стену напротив него и повторял, как заведённый вполголоса: «Одна игра, одна семёрка, одна тройка, один туз... Не дама, а туз... А  тогда - дама... Тройка, семёрка, дама... Одновременно... Одновременно!..»







               



Живые души
(Автор – Юлия Сафонова, 17 лет)


     Коллежский советник Павел Иванович Чичиков, помещик по своим надобностям, проснулся нынче в отвратном расположении духа. Виной тому могла послужить как крайне неприятная ночная поездка накануне,  поведшая за собой непродолжительный сон, так и это, не самое приятное, пробуждение.

     Проснулся Павел Иванович быстро и, оглядевшись, не узнал места, в котором находился. Сквозь огромные окна, занимающие почти всю стену напротив, в  комнату пробивались солнечные лучи. Они отбрасывали причудливые тени на незамысловатый узор ковра и  освещали  несколько стеллажей, заполненных книгами. На стенах в рамах висели большие и маленькие картины, защищенные стеклом. Павел Иванович также отметил огромное количество самых разных растений в одинаковых белых горшках, расположенных везде, где их только можно было пристроить.

     Сам коллежский советник сидел на мягком стуле за высокой деревянной конторкой, перед огромным количеством ящичков и стопкой бумаг, на которых ранее спал.

     Павел Иванович крепко зажмурился, а после протер руками заспанные глаза. После чего несколько раз моргнул, желая убедиться, что ему всё это не мерещится. Но странная комната не исчезала, а память о ней никак не хотела возвращаться.
- Петрушка! – испугано позвал своего лакея коллежский советник и замер, прислушиваясь. Ответа он так и не дождался.

    Аккуратно выйдя из-за конторки, Павел Иванович прошелся вдоль неё. Изучая, он провел пальцем по гладкой поверхности, услышав при этом пронзительный скрип и, сдув пыль с дальнего её угла, чихнул. Он быстро обернулся, прислушиваясь, не идет ли кто, встревоженный этим громким звуком, но ничего не смог расслышать, кроме заливистого пения птиц за окном и отдаленного шума.

    Стараясь ступать как можно тише, коллежский советник преодолел расстояние до двери, расположившейся около одного из окон и, помедлив секунду, решительно взялся за ручку. Чичиков дернул дверь на себя, но никакого эффекта не дождался. Тогда он толкнул дверь от себя, но также ничего не изменилось. Удивлению Павла Ивановича не было конца. Он повторял все свои толчки в дверь, но она не желала открываться, пресекая все его попытки. Неприятное ощущение медленно начало завладевать Чичиковым, и он, порывшись какое-то время в своем сюртуке, извлек платочек и быстро промокнул им вспотевший лоб.

     Уже в легкой панике Павел Иванович Чичиков кинулся к окну. Сражаясь с непослушной шторой, он приник к двойному стеклу и разглядел за ним толстую решетку.

- Что за чертовщина! – в сердцах воскликнул Чичиков  и отпрянул от стекол, заметавшись по комнате. В это время на глаза ему попалась ещё одна дверь. Павел Иванович буквально повис на её ручке, дергая изо всех сил. И она поддалась. Не веря своему счастью, коллежский советник выбежал из комнаты со стеллажами и попал в другую комнату. Она была более просторной, но и менее светлой. Если в соседней комнате находилось всего два стеллажа, то в этой они располагались несколькими рядами вдоль стен. Каждая полочка была заставлена самыми разными книгами: толстыми и совсем тоненькими, с потрепанными корешками и в новых блестящих обложках, разных размеров и форматов. В воздухе висел запах бумаги и пыли, какой бывает только в библиотеках.

     Обернувшись к стеллажам, Павел Иванович стал пристально рассматривать надписи на корешках, справедливо полагая, что ничего страшного не случится, если он возьмет одну из них почитать, пока не вернется хозяин этой комнатки и не объяснится. Ведь негоже это просыпаться ему, коллежскому советнику, в совершенно неизвестном месте, да ещё и за столом, пристроив голову прямо на бумагах! А, может быть, это чья-то неудачная шутка? Подумав об этом варианте, Павел Иванович буквально воспылал праведным гневом и внутренне решил для себя, что в таком случае виновник должен будет понести справедливое наказание!

     Но желание Чичикова отвлечься от неприятных мыслей книгой не увенчалось успехом. Все они до единой были именованы очень странно. Павел Иванович узнавал буквы, но большинство слов на страницах писались решительно неправильно! Будто бы кто-то специально нарушил грамматику, чтобы у читающего не было никакой возможности понять смысла произведения. 

    Вытащив наугад одну из книг, Чичиков пролистал её, остановился на первой попавшейся странице, пытаясь разобрать текст. Буквы складывались в слова, а они, в свою очередь, составляли предложения. Но из-за неправильного написания и неверного, как казалось Павлу Ивановичу, построения, смысл написанного упорно не желал проясняться. 

Рассерженный Павел Иванович пробормотал что-то не совсем понятное себе под нос, сунул книгу на одну из полок и, решительно развернувшись на каблуках своих сапог, вышел обратно в первую комнату.

    За окном уже стоял полдень.  Чичиков ещё раз огляделся, а затем прошел к конторке и сел на тот самый стул, на котором проснулся. Наполненный неожиданной надеждой, он сильно зажмурил глаза и досчитал до десяти. Но по ощущениям ничего ровным счетом не изменилось. Сосредоточившись как следует и зажмурившись посильнее, Павел Иванович снова принялся считать.

    В это время ключ заворочался в двери, и спустя пару секунд она открылась. Бросив своё занятие, Чичиков быстро сполз со стула и залез под конторку, не желая попадаться на глаза вошедшему. Когда свобода оказалась так близко, в его душе родился страх, что, возможно, привезли его сюда неслучайно, а похититель окажется человеком явно недобрым.
 

     Тем временем в комнате раздались шаги. На кресло опустилась дамская сумочка, а на его же спинку длинное пальто. Коллежский советник сжался и бесшумно переполз в другую сторону под конторкой, так, что его нельзя было случайно задеть.  Перед ним показались строгие черные туфли и темные брюки. Сначала, увидев сумочку, коллежский советник решил, что вошедшей является женщина. Но теперь, заметив брюки, окончательно запутался в своих выводах. Всё же престранная картина складывалась: по всей вероятности перед Чичиковым находился всё-таки мужчина с женской сумочкой. Как ни забавно это звучит, но на данный факт указывали брюки, ведь где это видано, чтобы дамы носили подобную одежду.

    Тем временем на конторку сверху что-то опустилось, и Павел Иванович рефлекторно пригнулся ещё сильнее.  Вошедший же уселся на стул. Но не так, как это делал, к примеру, сам Чичиков, а как-то боком, закинув при этом ногу на ногу.
    Павел Иванович не знал, как долго он просидел в такой позе под конторкой. Все члены уже начали затекать, и он боялся, как бы неловким движением не выдать своего присутствия.

   Входная дверь скрипнула.

- Здравствуйте, – тоненький голос принадлежал, конечно же, молодой девушке. Чичиков перепугался, потому что, если он действительно был похищен, как он сам решил, то этой юной барышне также грозила страшная опасность.

    Сидящий за конторкой ничего не ответил, а девушка тем временем продолжала:
- Можно мне книгу «Гордость и Предубеждение». Автор – Джейн Остин.
- Фамилия? – Чичиков вздрогнул, услышав ещё один женский голос. Он принадлежал  человеку за конторкой, и теперь бедный Павел Иванович окончательно запутался в своих выводах. Он помучился еще немного, а потом и вовсе запретил себе думать на этот счет. Самое главное – это спастись самому и предупредить несчастную девушку, которая так бездумно сама пришла в логово похитителей.

    Человек за конторкой встал и удалился в соседнюю комнату со стеллажами, в которой несколькими часами ранее побывал Чичиков. Воспользовавшись моментом, Павел Иванович, как можно проворнее, на четвереньках выполз из своего убежища и выпрямился. Перед ним, с другой стороны конторки действительно стояла молодая красивая девушка. Павел Иванович даже невольно залюбовался ею.

-  Душа моя! – воскликнул он, подаваясь вперед. – Как же вы попали сюда? Бегите! Бегите немедля! Это страшные люди! Вы слышите?

    Но девушка не реагировала. Она все так же смотрела по сторонам, будто бы совсем не замечая перед собой взволнованное лицо Павла Ивановича. Чичиков подбежал к ней и попытался коснуться, но её руки будто выскальзывали, а она сама по-прежнему была невозмутима и спокойна.

    Из второй комнаты показался человек, и коллежский советник невольно отступил. Это была женщина преклонного возраста. На ней действительно были темные штаны, и этот факт никак не укладывался в голове Чичикова.

- Вздор! – пробормотал он, отходя.

    Эта женщина также не обратила внимания ни на слова Павла Ивановича, ни на само его присутствие в помещении. Она что-то записала в толстую тетрадку, после чего вручила книжку девушке и села в ту самую позу, в какой была, когда Чичиков прятался под конторкой. Девушка поблагодарила и вышла, прикрыв за собой дверь.

     Несколько секунд ушли на раздумье, после чего Павел Иванович попятился к двери. Он вновь взялся за ручку и дернул, но она не поддалась. В замешательстве Чичиков отстранился и вновь посмотрел на женщину за конторкой. Она сидела к нему спиной и что-то читала.

- Матушка! – позвал её Чичиков, приближаясь. – Позвольте! Всему есть границы! Ей - Богу!

     В ответ опять тишина.

    Так Павел Иванович провел ещё несколько часов, бездумно прогуливаясь между стеллажами и пытаясь осмыслить все те невероятные события, происходящие с ним с самого утра. В библиотеку, а Чичиков догадался, что это была именно она, ещё несколько раз заходили люди. Они произносили самые разные и, порой, даже неожиданные для Павла Ивановича имена и названия, перешептывались, что-то писали в тетрадках, после чего удалялись, не обращая на него ровным счетом никакого внимания. Коллежский советник также оставил все попытки покинуть помещения, поняв уже с пятого раза, что как бы он ни старался, дверь захлопывалась именно перед его носом, да так сильно, что открыть её вновь не было абсолютно никакой возможности.

     Женщина, работающая в этой библиотеке, весь день то и делала, что читала книги, приносила их, уносила и раскладывала по местам. Иногда в её сумочке что-то играло забавную мелодию, тогда она доставала маленькую коробочку и громко разговаривала, приставив её к уху. В эти редкие моменты Павел Иванович позволял себе засмеяться в ладошку, верно полагая, что его все равно никто не услышит, но уж слишком забавным зрелищем был такой эмоциональный разговор с поющей коробочкой!

     Время шло, а Чичиков тем временем наблюдал в окно за гуляющими по улицам людьми. Их вид, поведение, громкие возгласы и смех, порой, пугали коллежского советника, а все его замечания и просьбы, которые он пытался прокричать в открытую форточку, оставались безответными и неисполненными. Павел Иванович же охал всё чаще и всё более страдальчески, провожая взглядом проходящих мимо. Никак в его понимании не укладывался этот новый мир, где люди одеваются так странно, ведут себя так бесстыдно и живут, как предположил Чичиков, «не так, как надо».

     Вдоволь налюбовавшись окружающим видом, Павел Иванович прошел во вторую комнату с книгами. Он начал доставать некоторые из них и пытаться прочитать названия, иногда хихикая от того, какие забавные фразы и сочетания удавалось воспроизвести. Несколько раз в эту же комнату заглядывала и библиотекарша, потревоженная шорохами, когда Павел Иванович переставлял или случайно ронял одну из книг. В такие моменты коллежский советник всегда откладывал интересующий его томик и замирал на всякий случай.

     Стемнело. Отложив свою недочитанную книгу, библиотекарша окончательно перебралась в комнатку, заставленную стеллажами. Она долго ходила между ними с листиком в руках и бормотала непонятные Павлу Ивановичу именования. Затем уходила, возвращаясь позже с новой стопкой книг, раскладывала их по своим местам, а после брала тряпочку и стирала пыль с деревянных полок.

      Чичиков наблюдал за ней внимательно и одобрительно, подумав про себя, что не извелись ещё на Руси трудолюбивые бабы.

       В дверь постучали. Библиотекарша отложила тряпку и вышла в первую комнату к конторке. С другой её стороны уже стояла полненькая жизнерадостная барышня с чашками и блюдцами в руках. Павел Иванович не сразу понял, зачем ей в библиотеке понадобилась добрая половина чайного сервиза.

- Ну, что, – весело прощебетала дама приятная во всех отношениях, выставляя на конторку свою половину сервиза, – трудовой день закончен! Смотрю, сегодня ты здесь задержалась.
- Как видишь! А что делать? – перекладывая бумаги и помогая с расстановкой кружек, засмеялась ей в ответ приятная библиотекарша.

     Они ещё поговорили о всякой ерунде, поинтересовались здоровьем и семьями друг друга. А затем, после непродолжительной возни,  уселись по обе стороны конторки, попивая душистый чай и закусывая булочками. Павел Иванович же, поняв, что ничего интересного из их разговора он не услышит, да и подслушивать за дамами не положено, удалился в соседнюю комнату к книжным стеллажам.

- А знаешь, что самое ужасное? – через некоторое время воскликнула  приятная библиотекарша. – То, что люди не читают классику! Им это не интересно! Знаешь, когда у меня последний раз брали «Мертвые души»? Хотя какая разница, когда. Главное, кто! Девятиклассники. Потому что они проходят Гоголя по программе. А если бы нет? Кого бы интересовали все эти невероятные портреты?! – вздох.

- Милая, - тут же отозвалась дама приятная во всех отношениях, пододвигая ближе к приятной библиотекарше блюдечко с печением, - это же осмыслить надо! Дети не в состоянии!
- Как же так, – возразила ей приятная библиотекарша, всё-таки взяв печеньице двумя пальчиками, -  чтобы осмыслить, надо прочитать. Если не читать, то и осмысливать нечего! Совершенствование – это главное для человека.

      Павел Иванович, прислушавшийся к этой части диалога, задумчиво осматривал стеллажи в поиске тех самых «Мертвых душ». Знакомое выражение неприятно кольнуло его память, заставив воспоминания, подобно книге, раскрыться перед внутренним взором советника.

     Он прохаживался вдоль полок, изучая каждое заглавие и иногда отвлекаясь на разговор в соседней комнате. Тогда, сетуя на такую громкую беседу, он вновь брался перечитывать уже ставшие знакомыми фразы.

     Порядком уставши и уже потеряв надежду на поиски  интересующей книги, Павел Иванович разогнулся, хрустнув затекшей спиной, и побрел обратно к беседующим дамам. Как выяснилось, они уже собирались и сложили все чашки с блюдцами, предварительно допив чай и доев булочки. Как узнал Чичиков из их разговора, время близилось к полуночи, и негоже было так засиживаться.

     Погас свет. Дамы вышли. Комната медленно погрузилась в полумрак, освещаемая с улицы только фонарем. Павел Иванович удрученно опустился за конторку, думая, что же ему делать дальше. А что, если он останется здесь до самого дня своей смерти? И тогда никто даже и не узнает, что вот был такой хороший человек - Павел Иванович Чичиков, помещик по своим надобностям, а вот нет теперь. И никто не пустит скупую слезу и не кинет скромный букетик цветов на гроб его.

    Представив себе всю эту печальную картину очень ясно, Павел Иванович начал скорбеть о своей якобы загубленной жизни и безызвестной кончине и, переволновавшись, даже протер повлажневшие глаза платочком, предварительно отыскав его за пазухой.

    Случайно или нет, но взгляд коллежского советника упал на толстую книжечку, лежащую к нему задней своей стороной. Нерешительно он протянул к ней руку и, перевернув, уставился на название.

    «Н.В. Гоголь. Мертвые Души», - значилось на обложке.

    Предчувствуя что-то, Чичиков открыл книгу на одной из первых страниц и пробежал взглядом по строчкам, уцепившись за своё имя и должность, так четко и точно указанные в книге. У Павла Ивановича от удивления даже открылся рот, но не успел он предпринять что-либо, как далеко отсюда на Спасской башне часы пробили полночь. Чичиков, разумеется, не мог их слышать, так как находился на огромном расстоянии и совсем в другом городе, но время идет независимо от того, знаем мы о нем или нет. С последним ударом курантов Павел Иванович испытал жуткую сонливость и упал прямо на открытую книгу, больно стукнувшись лбом при этом, но всё же погружаясь в сон.
 


     «Проснулся на другой день он уже довольно поздним утром. Солнце сквозь окно блистало ему прямо в глаза, и мухи, которые вчера спали спокойно на стенах и на потолке, все обратились к нему: одна села ему на губу, другая на ухо, третья норовила как бы усесться на самый глаз, ту же, которая имела неосторожность подсесть близко к носовой ноздре, он потянул впросонках в самый нос, что заставило его крепко чихнуть, - обстоятельство, бывшее причиной его пробуждения»…

 
Над текстом работали в соавторстве Николай Васильевич Гоголь – великий русский писатель – и Юлия Сафонова – ещё не знаменитый и далеко не великий, но всё же русский писатель.













Герои нашего времени
(Автор – Эллина Железнова, 17 лет)


     Золотой отблеск солнца робко выглянул  из-за горизонта.  Моргнув розово-рыжим глазом, солнечное пламя разлилось по небесному простору.
     Лучи мягкими змейками света скользнули по листве, заиграли на окнах радужными зайчиками. Птицы радостно защебетали, своей песней встречая юное утро.
На улицах постепенно становилось людно. По асфальту мерно и гулко застучало множество ног; тонко, противно заскрежетали автомобильные колеса: люди торопились на работу или в школу, а некоторые, после ночной смены, - домой, - на заслуженный отдых.
Где-то вдалеке глухо хлопнула дверь подъезда. В воздухе смутно прозвучал женский голос, крикнувший что-то вроде «Женька, опоздаешь!»

     Слабый отклик затерялся в утреннем птичьем гомоне и вихре других звуков и шорохов.
Казалось, ничего не изменилось: людская масса торопливо текла по дорогам в различных направлениях. Но в самой её гуще появилось новое лицо.
По тротуару, в сторону общеобразовательной школы № 1, быстро шагал молодой человек. На вид ему было лет семнадцать. Тёмно-русые волосы плавно прикрывали уши, на чуть скуластом лице красиво выделялись глаза глубокого голубого цвета. За плечами висела довольно внушительная сумка с учебниками.

    Случайно его взгляд упал на белеющую стенку магазина; круглые в коричневой оправе часы показывали без трёх минут восемь.
    Парень перешёл на бег, за пару секунд преодолел перекресток, несмотря на красный свет.
    Впереди замелькал высокий забор – свидетельство того, что до школы оставалось всего несколько метров.

    Молодой человек буквально ворвался в здание, несказанно удивив охранника своим внезапным появлением. Он промчался по коридору и, прыгая через три ступеньки, полетел вверх по лестнице. Тут же, в такт его шагам, призывно «запела» переливчатая трель звонка: начинались занятия…

   В кабинете № 45 шумно переговаривались одиннадцатиклассники. Тем для обсуждения хватало в избытке: в воздухе витал смех и бесконечные шутки. Порой слышались чьи-то возгласы недовольства.

   Можно было подумать, что в этой весёлой суете никто и не заметит появления запыхавшегося, раскрасневшегося парня. Тем не менее, как только его фигура возникла на пороге, все взоры устремились исключительно туда.

 – Ого! Женька, да ты, видно, сдал-таки зачёт по физкультуре! – засмеялся сидевший сбоку одноклассник Саша Перевёртов. –  И очень даже прилично, осмелюсь заметить!

    Вышеозначенный Женька метнул в его сторону пренебрежительный взгляд. Они с Сашей были лучшими друзьями, но в данный момент шутка показалась малоуместной. Тот и сам понял это, поэтому,  более не задевая одноклассника, дружеским жестом пригласил сесть рядом за парту.

– Не обращай внимания, Женёк! Сашка сегодня в ударе! – пояснила рыжеволосая Аня Светланова.
– Я заметил, – согласно откликнулся Женёк, повесив сумку на спинку стула и с удовольствием потянувшись, – а что, её ещё не было?
– Кого? Учительницы? Нет, не появлялась. Так что ты вовремя! – не без ехидства воскликнул Саша.
Стоявшие у входа «дозорные» вдруг бросились в рассыпную, крича:
 – По местам! Идёт! Идёт!

     За одно мгновение в классе прекратились смешки, говор, пререкания. Некоторые спешно подбирали разбросанные по полу бумажки и приводили себя в порядок, некоторые спокойно повторяли домашнее  задание. В общем, дело нашлось у всех.

    Скрипнула белая дверь, и в кабинет грациозно вошла  женщина лет сорока. Она была невысокого роста, с темными, уложенными в аккуратную причёску волосами. Весь её облик, несомненно, внушал уважение каждому человеку.

    Ребята поднялись со своих мест и замерли в ожидании: таково было традиционное школьное приветствие, не изменившееся до сих пор.
– Здравствуйте, – улыбнулась учительница, – садитесь!
– Здравствуйте, Алевтина Сергеевна! – дружным хором ответили ученики, усаживаясь.

    Та добродушно усмехнулась, положила на стол классный журнал в твёрдом переплете, мельком оглядела присутствующих. Её испытующий взгляд на краткое мгновение задержался на Женьке. Она недвусмысленно покачала головой.

    Догадаться, в чём дело, не составляло особого труда: после утренней пробежки Женя имел весьма красноречивый внешний вид. А потому в течение нескольких секунд парень постарался исправить приобретённые недостатки: пригладил взъерошенные непослушным ёжиком волосы и расправил примятую рубашку.

    Учительница удовлетворённо кивнула, села за стол, и урок начался.
    Женька слушал внимательно, но постепенно его мысли оказались за пределами кабинета. Видимо, это было так ясно написано на лице, что он получил очередное замечание.

     В сущности, он очень любил уроки литературы, всегда с удовольствием их посещал, но иногда что-то просто принципиально не давало ему сосредоточиться. Это не было результатом упрямства или неумения слушать: пожалуй, парень и сам не мог объяснить, в чём состояла загвоздка. И всё же за этим часто следовали соответствующие неприятности.
Впрочем, сейчас занятие шло оживлённо. Женька вскоре забыл о полученных замечаниях и полностью включился в работу.

     Говорили о писателях девятнадцатого века: о Пушкине, Лермонтове, Гоголе, об их творчестве, о сходстве и различии произведений этих великих людей.
     Дискуссия была жаркой: споры не смолкали ни на секунду. Каждый считал своим долгом принять в них участие.

 – Что ж, очень хорошо, –  Алевтина Сергеевна осталась очень довольна своими учениками. Разумеется, для столь интересной  и сложной темы сорока минут было явно недостаточно, но весь класс показал сегодня блестящие знания. – А теперь домашнее задание…
В воздухе повисло напряжённое молчание.

– Вашим заданием будет сочинение на тему «Герой классической литературы в современном мире».

     Выслушав такой вердикт, многие предпочли безмолвно предаваться отчаянному смятению. Но Женька не удержался от того, чтобы возмутиться открыто.
– Пересветов! Сочинение – не орудие пытки. Советую вам взять произведение Гоголя или какого-либо другого писателя XIX века. И желательно, чтобы все вы подробно развили в своём сочинении следующую мысль: чему мог бы научиться выбранный вами герой? – жёстко предупредила учительница, – сегодня понедельник?.. Значит, в пятницу я жду ваши тетради у себя на столе и особенно… - она не договорила и выразительно посмотрела на Женю. – Урок окончен. До свидания!

… – Как же я!.. Как же я!.. – задыхался от раздражения Женька, когда вместе с Сашей они усердно поглощали купленные в буфете бутерброды.
 – Злишься? Перестань! Напишешь ты это сочинение, даже не волнуйся! – Сашка участливо похлопал друга по плечу.

– Ты неисправим! – отмахнулся тот.
     Они молча доели содержимое тарелок и вдвоём поспешили на физкультуру…
 …На улице сгустился вечерний сумрак, когда Женя вернулся домой. На кухне горел свет: мама, Вера Васильевна, вернувшись с работы, готовила ужин.

     Женька улыбнулся и, громко поздоровавшись, проследовал в свою комнату. Не включая лампу, бросился на диван, достал наушники и с наслаждением стал слушать музыку: после трехчасовой дополнительной тренировки отдых был жизненно необходим.
Примерно через час заглянула мама и позвала ужинать. Она как всегда расспрашивала сына о пошедшем дне. Женька отвечал рассеянно и старался скорее проглотить еду: из головы не шло школьное задание.

    Вернувшись в комнату, он немедленно сел за стол, взял ручку, тетрадь и принялся усиленно размышлять над заданной темой. Но как он ни старался, на ум не приходило ничего, кроме слов «я думаю, что…». Мысли его витали далеко за пределами существующего пространства; они метались вихрем смутных ощущений и образов, которые то вспыхивали, то угасали, не желая образовывать единое целое.
 
     В результате, после нескольких бесплодных попыток, Женя с досадой бросил ручку и откинулся на спинку стула.

     Для написания сочинения времени было предостаточно: например, можно было сделать это завтра или послезавтра. Но Женька не пожелал ждать: ему хотелось начать и закончить всё именно сегодня.

     Выход из создавшейся ситуации существовал, хотя и не самый лучший. В другое время парень, возможно, и не прибегнул бы к нему, но сейчас…

     Он сел за компьютер, выдвинул клавиатуру. Тихо и методично зажужжал вентилятор системного блока, вспыхнул экран монитора. Женька, помедлив, зашёл в Интернет. Пальцы интенсивно защёлкали по кнопкам…

     Он провёл в поисках несколько часов: исследовал сайты, изучал доклады других по заданной ему теме.

     Женьке безумно захотелось спать: шёл третий час ночи.  Мама заглядывала не раз, но он отговаривался тем, что «скоро ляжет».

     Спустя некоторое время он всё-таки закончил свои изыскания. Один из текстов понравился более остальных: в нём фигурировала личность Григория Александровича Печорина.
     Загудел принтер, распечатывающий страницу за страницей.

     Слушая этот убаюкивающий звук, Женька всё больше клевал носом. Затем в каком-то оцепенении он встал, добрёл до кровати и просто рухнул на неё. Засыпая, он ещё видел перед собой мелькающие чужие фразы, напечатанные на чистой белоснежной бумаге… Чистые листы…

     Женька очнулся от грёз часов в пять утра. Небо за окном уже приобрело серый рассветный оттенок.

      В комнате царила тишина: вероятно, заботливая мама выключила технику. На столе белела аккуратная стопка страниц.

     Женя мягко усмехнулся: какая замечательная у него всё же мама! Он крепко любил её, и она платила сыну такой же любовью.

     Женька потянулся, расправляя плечи, и собирался подняться…, но вдруг остолбенел, охваченный неведомой силой.

     Листы слабо светились и трепетали, как крылья призрачной птицы. А рядом…

     За столом сидел незнакомый человек. Насколько мог определить в темноте Женя, незнакомец был среднего роста. Светлые короткие волосы обрамляли бледное лицо, ясно выделяющееся на фоне полутёмного помещения. Одет неизвестный был по нынешним меркам весьма необычно: в старинный с иголочки офицерский мундир с золотыми эполетами и такого же рода штаны. На ногах чернела хрустящая кожа сапог.

     Женька раскрыл рот от изумления и поморгал глазами, думая, что ему это всё мерещится. Потом, справившись с собой, вскочил и попытался бесшумно подойти к незнакомцу.

     Ничего не вышло. Человек как будто ждал его осторожных шагов и потому обернулся почти молниеносно. Женька так и остался стоять на месте, в метре от своей цели. Он не мог ответить себе, что же его остановило, и только по прошествии долгого времени сумел это сделать.

    Незнакомец  смотрел на парня острым, пронизывающим насквозь  взглядом. Его лицо казалось похожим на бездушную маску; от него веяло каким-то неприятным холодом.
Причин молчать дольше у Жени не существовало.

– Вы кто? – поинтересовался он, на всякий случай держась на расстоянии.
   Неизвестный ответил не сразу. Он выпрямился, обошёл спрашивающего кругом и, наконец, встал напротив.

– А не соизволите ли вы представиться  мне, сударь? – надменно осведомился  человек.

   Женька с превеликим удовольствием оставил бы вопрос без ответа: ему не понравился категоричный тон незнакомца. И всё же обстоятельства требовали обратного.

– Меня зовут Евгений Михайлович Пересветов, - нарочито медленно выговорил он, не спуская глаз со своего гостя. И внезапно в голову пришла потрясающая догадка, – постойте…да ведь…нет, быть не может!.. Вы верно Григорий Александрович Печорин?

– Мы разве были знакомы? – в голосе человека послышалось удивление, – да, Вы правы, я – Печорин Григорий Александрович, – он, тут же овладев собой, даже протянул ладонь для рукопожатия.

    Вместо ответного жеста Женька попятился назад и уставился на незнакомца, как на привидение. Здравый смысл мешал ему поверить произнесённым словам. И не только семнадцатилетний парень – любой засомневался бы в том, что перед ним стоит живая легенда, герой бессмертной повести Михаила Юрьевича Лермонтова.

   Женя глубоко вздохнул. Он осознавал, что всё увиденное – правда: привидение даже теоретически не могло выглядеть настолько живым и реальным.

   Требовалось срочно принять правильное решение: надо было объяснить многое не только самому себе, но и человеку, стоящему перед ним. И сделать это следовало как можно быстрее.

– Я хочу сказать Вам кое-что, - предельно осторожно начал Женёк. – И прошу, выслушайте меня до конца. Это всё покажется очень странным… но из своего времени Вы попали в будущее!

   Трудно было описать выражение лица Печорина: все черты его обострились, стали более резкими. Объяснения парня, казалось, не произвели никакого впечатления.

– Вот что, mon cher, – медленно и раздельно  заявил Печорин, глядя прямо Женьке в глаза, – кто бы Вы ни были, я не имею о Вас ни малейшего представления. Впрочем… Вам, пожалуй, нет резона врать. Я готов даже поверить Вашим словам: слишком много неясного здесь для меня. Но…это же нонсенс!

    Женя и сам с радостью поверил бы в это, и всё-таки реальность никуда не исчезала. Всё что ему оставалось – любым способом отправить Печорина обратно в его мир.
   Неожиданно в мозгу мелькнула дерзкая мысль: а что если упросить своего гостя остаться на несколько дней? Правда, такая позиция влекла за собой определённые невзгоды… Тем не менее, попробовать стоило.

    Парень сообщил о своих соображениях Печорину: он надеялся, уговорив его, написать школьное сочинение на «отлично». Это было неприлично со стороны Женьки, но в тот момент он мало об этом задумывался.

    Печорин медлил с ответом. Тонкие пальцы сжались до хруста, лицо же оставалось бесстрастным.

– Что же… я согласен, если и Вы исполните своё обещание, - произнёс он наконец.
– Я отправлю Вас обратно в пятницу, - отважно пообещал Женька, совершенно не представляя, как он это сделает, – но и здесь Вам скучно не будет, уверяю!
– Не нужно загадывать наперёд, сударь! –  язвительно воскликнул Печорин. – И всё же хотелось бы знать, что Вы намереваетесь предпринять.

   Женя пригласил гостя сесть и обстоятельно принялся выкладывать ему свои думы. Не все из них пришлись Печорину по вкусу, но в целом он проявил должное понимание. Это до глубины души удивило Женьку, поскольку сам он питал к Григорию Александровичу неприязненные чувства.

    Некоторым образом разрешив существующую проблему, парень перешёл к тому, что не давало покоя больше всего. Он постарался в высшей степени убедительно изложить мысли, и Печорин, отнесшийся вначале к его затее скептически, прислушался более внимательно.
– Чему мог бы научиться герой классической литературы, очутившись в будущем? – вслух размышлял Григорий Александрович, расхаживая по комнате. Вот бы изумилась Вера Васильевна, зайди она к сыну!

– Признаюсь, вопрос весьма интересный, и было бы неплохо… – он умолк на миг, взял в руки напечатанный текст, полистал страницы, – «Печорин мог бы… но надменный характер всё портит…». Хм...у этого человека своеобразный ход мыслей, и с несколькими я бы согласился…
– Я хотел бы ещё раз попросить Вас о помощи. Для меня это будет великой честью, – от души признался Женя.

    Печорин, прищурившись, взглянул на парня. И вдруг незаметно кивнул.
– Я полагаю, что Вы сумеете разъяснить мне некоторые особенности Вашей современной жизни, Евгений Михайлович. В противном случае вряд ли получится  что-либо разумное, - сдержанно ответил он сияющему от восторга Женьке.

    Последний в свою очередь кивнул, и оба уселись к столу, чтобы обсудить тонкости предстоящего дела и составить примерное расписание на день…
     Впоследствии Женька считал, что эта неделя была самой трудной, напряжённой… и самой интересной в его школьной жизни.

     Во-первых, нужно было скрыть от мамы пребывание в их квартире Печорина. Женька предвидел возможную реакцию, а потому решил вовсе ей не подвергаться. Он тайком приносил гостю еду, уходя, стал закрывать комнату на ключ, выдав Печорину на время дубликат.

     Естественно, от бдительности Веры Васильевны такие проявления самостоятельности не ускользнули, но она не стала ни о чём расспрашивать, за что Женька был ей безмерно благодарен.

    Во-вторых, вопрос о размещении также оставался открытым. Женя уступил Печорину свою кровать, а для себя разложил большое складное кресло.

    За исключением вышеописанных трудностей всё остальное пока шло гладко. С утра Женька, как положено, спешил в школу, после – на тренировки. В течение дня Григорий Александрович также имел возможность выйти, прогуляться по улицам. От него требовалось одно: возвращаться в дом раньше Жениной мамы.

    Каждый день приносил новые сюрпризы. Зная о Печорине крайне мало, Женька сначала не мог представить, чем же его можно было занять, чему научить. В своём мире Печорин целыми днями пропадал на охоте, путешествовал, - это парень помнил твёрдо.
 



    К счастью, опасения Жени были напрасны. Григория Александровича немало заинтересовали произведения современных писателей: он иногда часами стоял у книжных полок, изучая то, что казалось ему наиболее подходящим. Компьютерная и прочая техника также вызывали массу бесконечных вопросов. Порой Женька с трудом сдерживал улыбку, глядя с каким напряжением его гость осваивает программы Microsoft Office или пытается победить виртуального шахматиста. Часто эти попытки оканчивались неудачей, но    
Печорин обладал завидным упорством и сдаваться так легко не намеревался.

    Когда выдавалась свободная минутка, Женя и Григорий Александрович отправлялись на совместные прогулки. В такие моменты парень обычно выступал в роли экскурсовода. Иногда ему приходилось туго: Печорин спрашивал буквально обо всём. Тем не менее, в итоге оба оставались довольны проведённым на «экскурсиях» временем.

    По ночам Женька думал об этом удивительном происшествии. Про себя  он гадал, как лучше будет написать сочинение, но такая мысль приходила на ум гораздо реже следующей: как отправить Печорина назад? Он не находил разумного ответа: оставалось, разве что, надеяться на чудо.

    Обманывать  Женька не хотел, пусть у него это и получилось невольно при их первой встрече с Печориным. Он уже немного больше узнал этого человека: Григорий Александрович не являлся идеалом, но в мире в принципе нет идеальных людей. В глубине души Жени ещё не угасла крохотная надежда на то, что всё образуется, станет на свои места, и он сумеет с честью выйти из столь затруднительного положения.

     И всё-таки Женька начал замечать, что как бы внимательно Печорин его ни слушал, как бы усердно ни корпел над книгами, компьютером  или чем-либо другим, Григорий Александрович стал всё чаще замыкаться в себе. Он уединялся на балконе и подолгу просиживал там, над чем-то раздумывая. В эти минуты Женька старался не навязывать ему своё общество и уходил из комнаты, предоставляя Печорину полную свободу.
    Наступило утро четверга. Печорин проснулся в полном одиночестве: и Женька, и Вера Васильевна уже покинули дом.

    Григорий Александрович встал, переоделся, походил по комнате. На столе он заметил короткую записку: «Еда в холодильнике, на кухне. Ключ от двери в шкафу. Пересветов Е. М.»
    Есть Печорину не хотелось. На него напало состояние унылого оцепенения, называемое в народе «русской хандрой». От нечего делать Печорин направился к книжным полкам и принялся без особого удовольствия перебирать книги.

    Нечто зашелестело и упало на пол. Григорий Александрович нагнулся и поднял это самое «нечто».

   В руках оказалась обыкновенная школьная тетрадь. Только она была очень потрепанной и старой, словно пролежала на месте десятки месяцев.

   Печорин сдул с неё пыль и бережно раскрыл: ему не терпелось узнать, что скрывают пожелтевшие страницы.

    В глазах замелькал размашистый по-детски нечеткий почерк; лишь спустя несколько минут буквы стали складываться в слова.

– Лес зашумел, грозно, предупреждающе, – читал Печорин. – Он, как неутомимый страж, следил за двумя одинокими силуэтами: молодого эльфа и маленькой девочки. И теперь, когда эти двое проникли под защиту деревьев и лесных обитателей, будто говорил им, что всякое самовольство с их стороны окажется неуместным.

Но Иленгим  недаром был эльфом; он многие годы провёл среди этого царства жизни, полного загадок и вечных тайн, смысл которых ведало лишь сердце старого леса. Он не вмешивался в гармонию сил природы, он сосуществовал вместе с ней, зная, что когда настанет время, она сама поделится с ним  необходимыми знаниями.

Девочка заплакала, не успевая за легконогим другом. Тогда он подхватил её на руки и птицей полетел дальше.
В небе сверкающим лезвием блеснула молния. Тяжёлые крупные капли забарабанили по глянцевой поверхности листьев; трава вскоре покрылась мерцающей вуалью алмазных капель воды.

Иленгим огляделся в поисках укрытия. Неподалеку росло раскидистое дерево с широкими разлапистыми ветвями; его крона возвышалась над землёй как громадная зелёная шапка. Бесспорно, укрываться от ливня там было небезопасно, но выбора не существовало совсем.

– Иленгим, скажи, а Радор скоро прилетит? – жалобно спросила девочка. Эльф усадил её на мягкую сухую лесную подстилку и сейчас старался отдышаться.
– Конечно, скоро, Аля, – весело ответил мокрый до нитки эльф, – он ведь волшебный! Попробуй заснуть. Я разбужу тебя позже.

Он вплотную приблизился к девочке, закутал её в запасной плащ. Она быстро согрелась и задремала, прижавшись к боку Иленгима.
А по чёрному грозовому небу, рассекая воздух мощными крыльями, уже мчался к лесу радужно-золотистый дракон…
 
     Печорин захлопнул тетрадку, проворчав что-то вроде: «И кто, интересно, в это верит? Детская выдумка!..» Затем он положил тетрадь на место и, переодевшись (в этом плане также не обошлось без Женькиной помощи), отправился в парк, находящийся в пятидесяти метрах от дома.

     …Прошло около двух часов. Печорин всё ещё бродил по тенистым аллеям, когда к нему неожиданно присоединилась толпа молодых людей, которые пребывали в явном подпитии. Они окружили его и насмешками пытались вывести из себя.

      Продолжалось это в течение довольно долгого времени. Печорин парировал вескими презрительными ответами и распалился до предела.  Даже его терпения в данный момент могло хватить ненамного. Но мы никогда не знаем, откуда к нам может прийти помощь…
Резкий окрик и оглушительный собачий лай заставили содрогнуться ретивых преследователей. За секунду молодых людей как ветром сдуло: улица была так же тиха и пустынна, как и до их появления.

     Печорин внимательно посмотрел на защитника. Перед ним стоял высокий парень одного возраста с Женькой. Косая чёлка закрывала большой твёрдый лоб; волосы каштановым потоком падали на плечи. На шее висел медальон в форме причудливого животного. Одежда тоже  привлекала к себе внимание: незнакомец был одет в узкие темные штаны и рубашку; сверху был накинут плащ с воротником.
 
     Собака стояла рядом с хозяином, полная горделивого достоинства. Правда, для животного своей породы она выглядела несколько странно: Григорий Александрович мог бы поклясться, что это животное не похоже ни на какое другое в мире. Вокруг шеи блестел прекрасный ошейник, украшенный прозрачными камнями; в глазах собаки сверкали таинственные огоньки.

– Спасибо, сударь, – выговорил, наконец, Печорин.
– Не стоит, –  улыбнулся незнакомец. – Всегда мечтал это сделать!
   Дальше пошли вдвоём, вернее втроём. Шли молча: ни у кого не было желания первым начинать разговор.

      Через несколько минут они сели на скамейку, окруженную деревьями.
– Осмелюсь спросить: как Ваше имя? – произнёс Печорин.
      Неизвестный, вероятно, хотел бы промолчать больше всего на свете,  потому и ответил:
– А кто Вы?
– Я – Печорин Григорий Александрович!
      Незнакомец удивлённо округлил глаза. Когда волна изумления схлынула, в его глазах появилось выражение печали. Он тихо, словно наступая на горящие угли, сказал:
– Я – эльф Иленгим.
– ЧТО?
      Печорин отшатнулся от него. Нет, этого просто не могло быть! Или…
– Но Вы ведь не существуете! – с трудом подбирая слова, выдохнул он.
– Да? Вам что, требуются доказательства? – эльф приподнял прядь волос; из-под них мелькнуло острое ухо. – Я не более выдумка, чем Вы.
– Но Вы совсем не то…

– Я давно уже совсем не то. Мир изменился, - горько заметил Иленгим. – Если в Вас люди ещё верят, то в нас перестали много лет назад. Посмотрите, во что я превратился за эти годы: в жалкое подобие того, кто когда-то жил полной жизнью! Мы вынуждены подстраиваться под окружающих, чтобы не выглядеть среди них белыми воронами; даже Радор, - он указал на собаку, - не может оставаться самим собой. Мало кто теперь верит в существование прежнего загадочного мира, где раньше все были равны: и дети, и взрослые. Люди забывают о своих мечтах, о том, что они и их фантазии – единое целое. А, забывая об этом, они вскоре могут забыть и о сострадании, умении понимать других…

Печорин молчал. Речь молодого эльфа произвела на него неизгладимое впечатление.
Он поднялся и пошёл прочь, не оборачиваясь. Он знал, что Радор и Иленгим смотрят ему вслед с робкой надеждой, живущей внутри каждого живого существа; теперь он осознавал, что будет делать…

…Женька застал гостя сидящим в задумчивости за письменным столом. Как и в первый день их знакомства Печорин обернулся, едва уловив за спиной чужие шаги, обернулся и поднялся ему навстречу.

     Женя замер: что-то явно было не так. Что-то изменилось за то время, пока он отсутствовал дома.
– Вот что, mon cher, - услышал Женька знакомую фразу, – я провёл здесь достаточно времени. Теперь потрудитесь отправить меня обратно.

    Женя присел и опустил голову: вот он, страшный миг признания!
– Я вынужден Вам сказать, Григорий Александрович, что не имею ни малейшего понятия, как это сделать, - вздохнул парень.

     Печорин придвинулся ближе к Женьке и жестом заставил подняться.
     Когда Женя нехотя исполнил безмолвную просьбу и взглянул на него, то потерял дар речи.
     Лицо Печорина, по которому трудно было что-либо прочесть, дышало гневом, да он и не скрывал этого. Он весь преобразился, но особенно поражали глаза: в них, казалось, полыхала ярость непонимания и обиды.

– Я сожалею, - робко прошептал Женька.
– Сожалеете? Зачем тогда Вы всё это сотворили?! – Печорин едва сдерживался, чтобы не перейти на крик, – зачем, зачем было врать?!
– Я лишь хотел…
– Не нужно оправданий: сдать сочинение куда важнее! Ах да, у Вас же есть это! – Печорин схватил со стола стопку страниц. – К чему было учить меня всему, если Вы сами не можете сделать домашнее задание?

    Женька понуро смотрел на гостя: ему нечего было ответить.

Тогда Печорин достал с полки старую тетрадь и показал её парню.
– Тот человек, который писал это, мог действительно многому научить остальных, - гневно начал Григорий Александрович, – мир изменился. Да-да, я знаю. Люди стали более категоричны и грубы по отношению друг к другу: то, что одному кажется вещью прекрасной для другого неприемлемо совершенно. У каждого, разумеется, мнение своё и всё же порой заблуждения неизбежны.

     Меня ненавидит как минимум несколько миллионов людей, потому что я для них являюсь примером надменного коварства и холодности. И не отговаривай, ты и сам считаешь точно так же! Но разве я не любил Бэлу, разве не уважал Максима Максимыча? Разве можно, не зная человека, с уверенностью судить о нём?

    Впрочем, решать тебе. Я готов ответить на твой вопрос, - тут голос Печорина чуть смягчился, - всё это – компьютеры, техника и прочее – ничто, по сравнению с тем, чему действительно может научиться герой классической литературы. Помнишь, Лермонтов писал: «…душа Печорина –  не каменистая почва…»? Утратив интерес к окружающей жизни, здесь я вновь мог бы обрести себя, понять истинный смысл тех ценностей, что были безвозвратно потеряны для моего сердца!

    Печорин замолк, переводя дух; Женя не мог произнести ни слова, сражённый наповал его мыслями.

    И вдруг посреди комнаты засветилось серебристое окно. Оно переливалось и манило к себе, как сияние загадочных звёзд.

    И Печорин, и Женька не двигались; оба поняли, что это означает.

 Григорий Александрович глубоко вздохнул и шагнул прямо туда. Он стоял, скрестив руки, и впервые смотрел на Женьку с улыбкой.

– Я прощаю тебя, Женя, – его голос зазвучал как отдалённое эхо, – прощаю и верю, что ты сумеешь сделать всё правильно. Я благодарю за всё, чему ты научил меня. Когда вернусь, то вряд ли вспомню тебя, но знай, что ты дал мне нечто большее, чем просто новое знание: ты научил меня мечтать!..

… – Пересветов! Поднимайтесь скорее в класс! Алевтина Сергеевна пришла на несколько минут! – классная руководительница приветливо улыбнулась Женьке и загадочно прибавила, – вас это касается в первую очередь!..

    Охваченный неясным предчувствием, Женя вбежал в кабинет и тихо уселся на своё место, подле Саши.

    Все смотрели на Женьку не так, как обычно: на лицах одноклассников была написана искренняя радость и удивление.

– Я хотела бы зачитать вам отрывок из сочинения одного молодого человека, – начала Алевтина Сергеевна, странно поглядывая в сторону Пересветова, – признаться, я не ожидала такого результата, но прошу, послушайте…

«Чему мог бы научиться герой классической литературы в современном мире? Многие люди пытались ответить на этот вопрос, и я далеко не первый в их числе. Мне было трудно определить, какого героя взять на рассмотрение, но всё же удалось.

Совсем недавно мы говорили о личности Григория Александровича Печорина. Чему мог бы научиться он в нашем мире? Сложно ответить, поскольку сейчас нас окружает столько всего нового, что порой разбегаются глаза.

Он мог бы научиться работать на компьютере, узнать многое из современной литературы, стать героем уже нашего времени. Но так ли это важно?

Люди часто забывают о своём внутреннем мире, о своей душе. А, забывая о ней, теряют и возможность мечтать, понимать себя и других. И если человек помнит о сострадании, об умении воспринимать остальных такими, какие они есть, он остается самим собой в вихре современного мира.

Душа Печорина – не каменистая почва. Он, как и все люди совершил немало ошибок. Но при всём при этом, я считаю, попав в нашу жизнь, он сумел бы вновь обрести себя и вновь научиться мечтать…»

     Класс молчал. Постепенно в кабинете раздались оглушительные крики восторга.
     Женька краснел, слушая эти одобрительные возгласы. Алевтина Сергеевна молча кивнула ему: в оценке парень теперь не сомневался.

      «Да, - думал он, вспоминая Печорина, - ты не зря попал в наше время. Не зря до сих пор говорят, что твоя душа – не каменистая почва. Ты не только сам научился многому, но и сделал нечто большее, что не может быть оценено никакими баллами или словами. Ты стал примером для другого человека. Ты научил его верить в своё сердце…»



Все иллюстрации выполнены Валерием  Лещенко. К сожалению, разместить их на этом сайте не получается.